Литературная Газета 6440 ( № 47 2013) - Литературка Литературная Газета

Очень хороший чёрный хлеб с молоком, которых англичанин отведал в крестьянской избе; усыпанные драгоценными камнями («будто каплями дождя») сокровища Оружейной палаты; ещё не распроданная внушающая восхищение живописная коллекция Эрмитажа; чистенькие и ухоженные дети Воспитательного дома… но также очень скверные дороги, лукавые извозчики и вот такое замечание: «Русский крестьянин с его мягким, тонким, часто благородным лицом всегда, как мне кажется, более походит на покорное животное, привыкшее молча сносить жестокость и несправедливость, чем на человека, способного себя защитить». На дворе был 1867 год, а Кэрролл был сыном страны, победившей Россию в Крымской войне. Так или иначе, он был впечатлён. И хотя миссия Доджсона и его спутника Генри Лиддона, видимо, не имела успеха (они приезжали прощупать почву касательно возможности воссоединения православной и англиканской церквей и даже встречались по этому поводу с московским митрополитом Филаретом), поездку эту никак нельзя было назвать неудавшейся.

Однако книга, о которой мы здесь рассказываем, интересна не только дневником знаменитого писателя, по объёму не таким уж и большим. Не менее замечательно то, что в ней опубликовано множество эссе, которые дают весьма разностороннее представление о жизни и творчестве Кэрролла. Гилберт Кит Честертон, Вирджиния Вулф и Хорхе Луис Борхес в один голос называют его писателем не детским. Честертон открыто иронизирует по поводу стремления зачислить Кэрролла в обязательные для школьного изучения классики, издеваясь над возможными вопросами экзаменаторов – «проанализируйте различия между Труляля и Траляля» – но вряд ли всерьёз допуская мысль, что ЕГЭ когда-нибудь сделает подобные вещи реальностью. «Кэрролл и физика», «Кэрролл и логика» и даже «Кэрролл и политкорректность» – все эти ракурсы намечены в статьях, вошедших в представленный сборник. Оказывается, «Алиса» умудрилась подвергнуться цензуре в США (не надо глотать галлюциногенные грибы) и в Китае (не надо детям разговаривать с животными).

Много внимания в сборнике уделено знаменитой кэрролловской сказке: истории создания, публикации, иллюстрирования и бытования. Рассматриваются особенности её перевода на русский: Набокова – поверхностно и Демуровой – подробно. Нет никаких сомнений в том, что читатели и почитатели Кэрролла найдут в этой книге немало для себя интересного.

Теги: Льюис Кэролл

Бабочка с карандашиком

Александр Генис. Уроки чтения. Камасутра книжника. - М.: Астрель, 2013. – 349 с. – 4000 экз.

От "уроков чтения" веет невинностью и скукой начальной школы. «Камасутра книжника» дерзким вихрем переносит куда-то ко времени института, к ироничным, преждевременно созревшим юнцам, которые взяли себе привычку закладывать тома классиков эротическими открытками. Александр Генис написал книгу о наслаждении чтением. Даже так: об ублажении себя – чтением. Оно, как известно, бывает разное: невинное и искушённое, мимолётное увлечение и привязанность на всю жизнь. Я сейчас говорю почти как Генис. Всё потому, что у него есть стиль. Иногда прочитанные нами книги ещё некоторое время остаются формой, по которой отливаются мысли; такие книги властно держат читателя в плену собственной манеры, поддерживают свой ритм, навязывают авторский синтаксис. Но лишь тогда, когда такая индивидуальность в них есть. Речь идёт именно о форме – содержание же, как правило, гораздо более расплывчато. Его можно оспорить. Его можно даже проигнорировать – иногда это пошло бы книге Гениса на пользу и, несомненно, позволило бы получить от неё большее наслаждение. Но мы не будем. Мы отнесёмся к Генису критически, и пусть нам будет хуже.

Представьте себе пёструю бабочку, которая порхает хаотически и всё же по какой-то явно ведомой ей траектории. Это мысль Гениса. Иногда она раздражает так, что хочется прихлопнуть, иногда – поместить под стекло как характерный для своего вида отличный экземпляр, но чаще – просто посматривать на неё с долей удовольствия. Пусть себе летает... Главное – не придавать ей столько значения, сколько выдумал для бабочки Рей Брэдбери в рассказе «И грянул гром». Мысль Гениса эфирна (в том числе потому, что широковещательна). Факты его не заботят. Раненного в ключицу доктора Ватсона он спокойно может назвать хромым, а XVI век – шекспировским (притом что расцвет творчества Барда начался лишь с 1600 года). Да Генис и сам напишет о своей скорбной дуэли с реальностью: «разоблачённый факт не перестаёт соблазнять ненужными знаниями». Даже то измышление, что было с успехом опровергнуто, для него по-прежнему имеет статус «факта». А потому на Гениса если и ссылаться – так только очень осмотрительно. Полагаться на него небезопасно. А вот медитировать под него можно вполне.

Приливы и отливы, бабочка, мечущаяся бессистемно, но стремящаяся всё же к окну или к лампе, – мысль Гениса при всей наглядной хаотичности вызывает непропорционально много узнаваний, совпадений. Вероятно, дело в том, что она вооружена карандашиком. «Привыкнув пользоваться карандашом с детства, я хотел, чтобы ноготь кончался грифелем», – говорит Генис, и вот тут нет никаких оснований ему не верить. Напротив, читая его книгу, заражаешься его мечтой. Бабочка порхает с цветка на цветок: от Толстого к Беккету и Дюма. Буссенар, Киплинг, Гончаров, Достоевский, спокойно нелюбимый Набоков и нежно любимый Мандельштам появляются ярко и фрагментарно, словно узоры из цветных стёклышек в калейдоскопе. Системы нет только на первый взгляд; на самом деле книга довольно чётко структурирована и движется – предсказуемо, но логично – от начала к концу. И хотя нет в книге Гениса никакого прямолинейного убеждения, после неё так и подмывает заново перечесть многое из когда-либо читанного с карандашом в руках. Это, собственно, и есть главное достоинство «Камасутры книжника». Она побуждает заняться гедонистическим интеллектуальным спортом.

Вся книга Гениса – заметки на полях прочитанных книг, составленные в более-менее цельное пространное эссе. Ироничные, причудливо скроенные, ладно сшитые, иногда дву­смысленные, порой – афористические. Замечания Гениса, одновременно меткие, бескомпромиссные и поверхностные, могут вызвать удовлетворение, если вы с ними согласны, и раздражение – если нет. Ну вот, например, такое: «Иногда мне кажется, что наш вдохновлённый Бродским фетишизм языка – ответ на обмеление содержания». Или такое: «Слова у Толстого так прозрачны, что мы замечаем их лишь тогда, когда Толстой начинает нам объяснять свой роман, как деревенским детям – нарочито простыми речами». А вот о Достоевском: «Герои его навязывают нам тот припадочный ритм, в котором живут сами». Со всеми только что приведёнными высказываниями я согласна, и поэтому они мне нравятся. Как нравится и признание: «Никто не способен назначить время удачного свидания с книгой». Как и рекомендация читать «Колыбельную Трескового мыса» на Тресковом мысе. Один мой друг изучал Париж по книге Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Художественная география – это серьёзно. Она может привязать вас к месту, которое вы никогда не видали в действительности.

С другой стороны, утверждение, что «в две строки влезает больше пейзажа, чем в страницу из Тургенева», и заявление, что Толстой, написав «Войну и мир», придумал мыльную оперу, умиляют молодецким нахальством. Это Генис, он читает с карандашом, пишет, что взбредёт в голову, и его хочется читать с карандашом тоже, отчёркивая несуразицы, много несуразиц, и время от времени ставя на полях восклицательные знаки. Собственно, если вы уже довольно много читали Гениса раньше, новую книгу можно и не смотреть – она мало что прибавляет к его обычному самовыражению. Но если почти не знакомы с ним – попробуйте, это будет интересное знакомство.

Татьяна САМОЙЛЫЧЕВА

Теги: Александр Генис

Пятикнижие № 46

ПРОЗА

Эдуард Лимонов. Апология чукчей: мои книги, мои войны, мои женщины. - М.: АСТ, 2013. – 538 с.– (Серия: "Проза Эдуарда Лимонова"). – 3000 экз.

В новую книгу Эдуарда Лимонова, интерес читателей к которому не угасает, вошла журнальная проза малых форм, написанная за последние пять лет. Диапазон повествования, по словам автора, «простирается от «тюрьмы» и «сумы» до светской жизни и романтических приключений с опасными женщинами». Вооружённое восстание в Средней Азии и война в Сербии, женщины и дети, самая одиозная политическая партия в России и богемная жизнь в Нью-Йорке, Париже, Москве[?] Название «Апология чукчей» читать следует буквально. Лимонов всегда на стороне отщепенцев и малых сих, будь то сербские ополченцы или чукчи, луками и стрелами отбивавшиеся от казаков с ружьями и пушками. Новой книге Лимонова, может, и далеко до «Эдички» и «Дневника неудачника», но личность большого писателя и авантюриста отражается в ней ярко и живо. Лимонов здесь другой – повзрослевший и умудрённый. Его извечная любовь к эпатажу оборачивается другой стороной – умением говорить спокойно и достойно о самых жгучих проблемах.