Нерожденный - Владимир Контровский

– Иди, Кхан, – сказал он ласково (зачем обижать бедную девушку?). – Мне тоже пора идти.

Малайка, поняв, что на сей раз дополнительной (и довольно-таки приятной) работы не будет (а значит, не будет и вознаграждения), тихонько вздохнула и выпорхнула за дверь.

«Чёрт, – подумал Беранже, проводив её взглядом, – надо было помять напоследок эту упругую задницу… Ничего страшного, старик подождал бы лишних пятнадцать минут». И тут же оборвал сам себя: «Отставить, капитан! Война, чёрт бы её побрал!». Взглянув на себя в зеркало, он оправил китель и вышел из гостиничного номера, который несколько месяцев был для него подобием дома, – с тем, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.

До пирса было недалеко – командир «Ламотт-Пике» был достаточно благоразумен, чтобы свить себе береговое гнёздышко поближе к порту. Припортовый район изобиловал кабачками и лавочками китайцев, обосновавшихся в Сингапуре; они не закрывались даже во время налётов японской авиации – «ляо» к жизни и смерти относились философски, время от времени поглядывая на небо, откуда на город падали бомбы. Но сейчас над узкими улочками висел страх – китайцы чуяли беду.

Катер, присланный за находившимися на берегу, ждал у причала. Два лейтенанта, куривших на его корме, подтянулись при появлении командира и отдали честь. Физиономия одного из них, Этьена Гише, могла бы служить символом уныния: Беранже знал о бурном романе Этьена с медсестрой из английского госпиталя и понял, что бедняга переживает за свою даму сердца, подозревая, что расстались они навсегда. Другой офицер, не отягощённый пылкой страстью, насвистывал мотивчик «Прощай, крошка Лу», немилосердно при этом фальшивя.

Капитан спрыгнул с пирса на палубу судёнышка, и катер тут же дал ход, разбрасывая пену. Французские офицеры молчали: ворчание двигателя заглушало слова, да о чём было говорить? Лейтенанты надеялись, что командир объяснит, в чём дело, а Беранже, ничего не зная о происходящем, не мог обратиться к своим подчинённым с вопросом «Что, собственно, стряслось?».

Ответ на этот вопрос капитан 1-го ранга получил на борту «Ламотт-Пике» – крейсер стоял на рейде, и через пятнадцать минут катер мягко ткнулся носом в его стальной борт.

– Беззаботная жизнь кончилась, Режи, – сказал адмирал Терро, встретивший Беранже на палубе. – Никаких увольнений на берег: японцы у ворот Сингапура.

Контр-адмирал Терро был не совсем прав: после начала войны на Тихом океане жизнь моряков крейсера «Ламотт-Пике» была далеко не беззаботной. Корабль не участвовал в трагическом походе Восточного флота в Южно-Китайское море – изношенные механизмы крейсера требовали ремонта, – но уже в январе он постоянно выходил в море, эскортируя транспорты, гоняясь за японскими подводными лодками и уворачиваясь от японских бомб. Работы хватало всем кораблям, базировавшимся на Сингапур, – британскому крейсеру «Эксетер», эсминцам «Инкаунтеру», «Стронгхолду», «Юпитеру», «Вампиру», вырвавшимся из Гонконга «Скауту» и «Тэнету», голландскому крейсеру «Ява» и эсминцу «Эвертсен», австралийским тральщикам «Голборну», «Бурни», «Бендиго» и «Мэриборо». Гибли люди, а то, что выжившим удавалось порой урвать на берегу немудрёных житейских радостей, не превращало войну в «беззаботное время».

Всему этому пришёл конец в начале февраля, с выходом на подступы к Сингапуру дивизий Ямаситы, пропоровших штыками малайские джунгли вместе с находившимися там частями Британского Содружества наций. Город горел; в воздухе висели японские самолёты, которые уже некому было встретить, глухо ревела японская артиллерия, перемалывавшая позиции защитников Сингапура. Шестидюймовые орудия «Ламотт-Пике» работали по берегу, но было ясно, что оборона Сингапура вот-вот рухнет – боевой дух австралийских, индийских, малайских (и английских) войск был никаким, чему немало способствовала растерянность британских генералов Уэйвелла и Персиваля.

Сингапур покидали последние корабли и транспорты, набитые беженцами: иллюзий по поводу японского милосердия англичане не испытывали, хотя и надеялись, что самураи не будут резать европейцев (а что касается китайцев, то их судьба бледнолицых братьев как-то не волновала).

…«Ламотт-Пике» уходил одним из последних. В небе кружили японские самолёты, и расчёты зенитных орудий крейсера стояли на своих местах в ожидании команды «Огонь!».

«Мы вырвались из Сайгона, а теперь покидаем Сингапур, – думал Беранже, глядя на удалявшийся берег. – А что дальше? Из какого следующего порта мы будем прорываться, и куда? В Австралию? В Америку?». Потом он вдруг вспомнил Кхан и ощутил беспокойство – что будет с ней, оставшейся там, в горящем городе? А что будет, сказал он сам себе, – теперь она будет греть постель не французскому морскому офицеру, а какому-нибудь победителю-самураю… Женщины во все века были сладкой добычей завоевателей, и с тех пор ничего не изменилось. Но каковы японцы – кто мог предположить, что они будут так воевать? Вот тебе и азиаты…

Крейсер обогнул авианосец «Индомитебл»[24], лежавший на боку, задрав к небу кромку полётной палубы, и увеличил скорость. «Прощай, Сингапур» – подумал капитан Беранже.

Полузатопленный «Индомитебл»

– По сведениям нашей разведки, японцы готовы высадить десант на Яву. Их конвои с войсками уже вышли в море. Наша задача – остановить их, или хотя бы нанести им большой урон. Наши крейсера должны будут связать боем японские корабли прикрытия, а эсминцам надлежит прорываться к вражеским транспортам и уничтожать их торпедами и артиллерией.

Голос контр-адмирала Карела Доормана, командующего морскими силами ABDAF[25], звучал глухо, как у тяжело больного или смертельно уставшего человека. И неудивительно – события последних дней могли доканать кого угодно. Японцы наступали неудержимо, сметая всё на своём пути; их авиация господствовала в небе над Зондскими островами, а флот выбирал время и место очередного удара по своему усмотрению, где хотел и когда хотел. И теперь они собрались ударить по Яве и Суматре – что ж, этого следовало ожидать.

С самого начала совещания в Сурабае капитана 1-го ранга Беранже не покидало ощущение иррациональности происходящего. И дело было вовсе не в том, что совещание это проходило в здании военно-морского клуба «Моддерлуст», где офицеры голландского (и не только голландского) флота привыкли отдыхать, любуясь с открытой террасы клуба видом на море, и что сейчас все они были одеты как на парад, в белые кителя со всеми регалиями, и держались подчёркнуто серьёзно.

«Неужели они не понимают, – думал командир французского крейсера, – что вся эта диспозиция не стоит ни черта? Горстка крейсеров и эсминцев – дюжина боевых единиц! – против всего флота империи Ямато с его линкорами, авианосцами и десятками крейсеров! Неужели никого ничему не научила судьба эскадры адмирала Филипса? Зачем эта детская игра в кораблики перед лицом сильного, опасного и умелого – да, да, умелого, очень умелого! – противника? Или все они искренне уверены в том, что, как сказал ван Стрэлан, командир «Явы»: «Да, нас перемелют в фарш, но японцы за это дорого заплатят!»? Во флоте ABDAF в Яванском море больше адмиралов, чем кораблей, – голландец Хелфрих, британец Палисьер, американец Глассфорд, – и все они корчат из себя великих стратегов… А суть-то проста: японцы сомнут нас и пройдут по нашим трупам, даже не посмотрев под ноги».

– Будет ли у нас прикрытие с воздуха? – подчёркнуто холодно спросил кэптен Белл, командир «Эксетера» (гордому британцу очень не нравилось быть в подчинении у какого-то голландца, пусть даже тот выше чином).

– Будет, – ответил Доорман. – Американский авиатранспорт «Лэнгли» направляется в Чилачап с истребителями на борту.

Англичанин кивнул, хотя по лицу его было видно, что в обещанное прикрытие он не верит ни на грош – подобные обещания командиры кораблей ABDAF слышали по десять раз на дню. Ни Белл, ни Доорман ещё не знали, что «Лэнгли» уже потоплен японской авиацией, но были уверены: никаких американских истребителей не будет.

– Мой крейсер, – с оттенком виноватости произнёс командир «Хьюстона», молодой и симпатичный офицер в чине коммандера, – потерял кормовую башню главного калибра: она разбита попаданием японской бомбы. Я не могу вести огонь в кормовых секторах, поэтому, как мне кажется, мой корабль нельзя ставить в хвост нашей кильватерной колонны.

«Бойскаут, – неприязненно подумал Бернаже, глядя на американца. – Участие флота США в предстоящей операции ограничивается присутствием в составе соединения тяжёлого крейсера и дивизиона старых четырёхтрубных эсминцев, ровесников Ютланда. Где могучий американский флот? Удар, который он получил в Пёрл-Харборе, был тяжёлым, но далеко не смертельным – у янки есть и линкоры, и крейсера. И авианосцы у них тоже есть, и парочка авианосцев поубавила бы спеси самураям, возомнившим себя непобедимыми. Нас бросают на убой, а янки будут смотреть с интересом, как это будет происходить. Любят они воевать чужими руками…».