Газета Завтра 206 (45 1997) - Газета Завтра

ТРИ ДНЯ У СЯБРОВ ( впечатления от белорусской глубинки )

Станислав Золотцев ТРИ ДИВНЫХ, солнечных и приветливых дня посчастливилось провести мне не так давно на земле белорусской. Именно на земле - в Витебской сельщине, ибо даже и районный городок Бешенковичи, конечная цель моей поездки, предстал передо мною тогда в таких зарослях зелени, в таких густых садово-парковых кущах - одуряющими запахами и ароматами разнотравья воздух пронизан даже на его центральных заасфальтированных улицах… Сябры - писатели Витебской области, соседствующей с моей Псковщиной - пригласили меня в эти самые Бешенковичи на праздник: городку исполнилось полтысячи лет. Для райцентра в глуби бывшего партизанского края - событие великое, без гостей из России не обойтись. Звать же их из наших мегаполисов накладно, а Псковская земля рядом, вдобавок у нашей новой областной администрации в этом году с Минском стали налаживаться добрые связи; наконец, витебские поэты незадолго до того побывали у нас на Пушкинских торжествах в Святых горах и желали ответного визита, тут повод и нашелся. Вот так и сошлось одно к другому, и стал я на 500-летнем юбилее маленького белорусского городка единственным “почетным гостем из России”. А из России, из той ее местности, где нынче живу, до Беларуси рукой подать. Из села Борки, где совсем недавно жил подвижник русского поля и русского слова писатель-патриот Иван Васильев и где в честь и память его дня рождения проходили Васильевские чтения (их вел В. Курбатов, приехал туда и Ст. Куняев, и гости из Питера), летучий “ситроен” домчал меня до Витебска… ну минут за 50. И то из них надо вычесть минут пять остановки на границе… (Редчайший случай: меценаты помогли, ребята из “Экономики и жизни” на своей машине.) Так вот, на душе посветлело уже в минуты пересечения границы меж Псковщиной и Витебщиной. Ибо тем хорош этот рубеж, что его как бы и нет, уже год с лишним нет именно как официального кордона меж двумя различными государствами со всеми его причиндалами. На шоссе есть нечто вроде врат, но они распахнуты, стоят здание таможни и еще какие-то строения, поставленные в первые “эсэнгэшные” годы, - но и только, что стоят; паренек в милицейской форме остановил движением жезла наше авто, подошел: “Куда едем, ребята?” “Да Витебск хотим посмотреть”, - ответили ребята. “Ну езжайте, доброго пути!” Вот и все пограничные формальности. Ей-Богу, за все недавние и даже давние годы не припоминается такого случая, чтоб хотелось по-дружески обнять стража порядка… После издевательских мытарств, которые стали привычными на границе с “ненькой” Украи- ной, после поистине “железного занавеса”, каким стал рубеж Балтии,- сами понимаете… И тем паче мне, псковичу, такая, почти полная “прозрачность” этого кордона радостна: с детских лет не ощущал, не видел, не замечал никаких особых различий меж южными землями моего края (Невельской, Себежской) и меж землями северо-восточной Витебщины. И не только по природе, пейзажу, но - по натуре людской. Это - общая земля кривичей, и даже говор у нас во многом общий. (Знаменитое твердое “ч” белорусов, - чЫстый, - гуляет в речи моих земляков, матушка моя, невельчанка родом, до последнего дня хранила в своей интеллигентной речи сельской учительницы этот “кондовый” звук…). Вот почему само понятие чего бы то ни было, разделяющего Россию и Белоруссию, кажется мне в высшей степени противоестественным. …А все ж разность меж ними бросилась в глаза сразу же, как только пересекли границу. Вроде бы чисто визуальная - но кричащая о внутренних, сущностных различиях, о разрыве меж миропорядками двух соседствующих друг с другом сестер-земель. Вид нашей сельщины чаще всего вызывает в памяти есенинские строки (времен гражданской войны): “Опустели огороды, хаты брошены, заливные луга не покошены… Где ж теперь, мужик, ты приют найдешь?” Белорусская же территория просто дышит в лицо ухоженностью земли, обихоженностью как подворий, так и угодий, отсутствием заброшенных пустошей. Тут сразу же вспоминается пушкинское: “Везде следы довольства и труда”. Даже из окна машины видно: обилие сельхозтехники на полях - но и множество лошадей, что меня особенно обрадовало, теплом окатив сердце бывшего деревенского мальца. (“Да уж, за водкой на комбайнах, как у вас, не ездим”, - так говорили мне сябры.) И вообще, в целом ощущение постоянной деятельности людской, чувство созидательного движения людского множества. Земля не обезлюдела, не впала в сирость, в запустение… Конечно, невероятно трудно живет село белорусское сегодня, но об этом чуть позже. ОБЛАСТНАЯ СТОЛИЦА Витебщины тоже сразу же поразила меня - прежде всего удивительной чистотой своей. Лет десять с лишним не был я в этом городе, и он за это время, опрятный и прежде, стал еще чище. Видеть его таким было тем более удивительно, что в нем в те дни только что отбушевал “Славянский базар”; любой город после такого “стихийного бедствия” не сразу дух переводит, здесь же на улицах и площадях все было так, словно праздник начнется завтра. Разве что слышался стук топоров и молотков в центральном зеленом массиве, над бывшем урочищем, над амфитеатром, где проходил фестиваль: рабочие демонтировали трибуны и прочие временные конструкции. С ними-то первыми и поговорил “за жисть” немного, и они, узнав, что их собеседник из России, не дожидаясь “наводящих вопросов”, рубили напрямую: “Если кто хочет работать и руки с головой у него на месте - тот работу найдет , и прожить можно. Ну а торгашей, мафию всякую да болтунов о н, конечно, прижал…” “Он” - белорусский президент. Уж не знаю, странно это или естественно, но за все дни моего гостевания на Витебской земле, не было, пожалуй, ни единого разговора, даже краткого и случайного, чтоб в нем не возникло, не упоминалось бы имя первого человека республики (по крайней мере, десятикратно чаще, чем в нашей Эр-Эф имя бывшего свердловского секретаря). И, прямо скажем, не всегда с восторгом. В первой же витебской “кафейнице”, куда мы заскочили перекусить с дороги, дородная бабеха за прилавком, не помню уж к чему, вдруг помянула имя президента недобрым словом. А на наш вопрос, чем же ей неугоден Лукашенко, раздраженно махнула рукой: “Ай, ну его!..” И тут ее товарка, походя, бросила задорную реплику: “Ну что ты, Ядя, стесняешься сказать, будто москвичи сами не понимают: воровать при ем нам хуже стало!” И расхохоталась… Мне подумалось: когда о таком говорят, хохоча, значит, до настоящего “закручивания гаек” еще далеко… И в последующие белорусские дни мне уви- делась эта четкая закономерность: чем более человек причастен к собственному труду, т. е. к какому-либо процессу производства, тем лучше у него мнение о Лукашенко. Среди тех же, кто связан так или иначе с коммерцией, с торговлей, с бизнесом,- большой разброс мнений… Но вот что еще меня удивило в первые часы в Витебске - газетный киоск, к которому после утоления голода физического подошел утолить жажду читательскую. Самый широкий спектр изданий: от “официоза” минского до газеток минской же “демшизы”, в том числе издаваемых и якобы “в подполье загнанным” Народным фронтом антилукашенковцев, от “Завтра” и “Советской России” до “Известий” и “Российских вестей”; польские газеты, немецкие… Вот и верь после этого людям… из ОРТ и прочей нашей телеканализации. …Председатель Башенковического райисполкома Василий Латушкин - из “председательского корпуса”, как, впрочем, и большинство нынешних районных глав в республике. “Что это, по стопам президента?!- спрашиваю я. Он, тертый жизнью, но с выцветшей синевой глаз, с твердыми обветренными чертами лица мужик слегка за сорок, отвечает сразу: “Он - просто самый заметный, на всю страну видный показатель того, что у нас с кадрами происходит. Нет, не из одних только колхозных и совхозных вожаков… Люди в годы этого треклятого развала на самом конкретном уровне спасали дело, сберегали то или иное производство, - вот такой-то их, именно этих людей, горевой опыт и стал сегодня, быть может, самой надежной опорой в умении руководить: областью ли, районом ли… Потому что, поймите, это - самый жесткий опыт за всю нашу историю после войны”. Жесткий опыт… Жесткое, по-крестьянски умное и по-учительски волевое лицо бешенковичского главы, справляющегося с сотней забот белорусского труженика. Да, тут - жесткая “вертикаль” административно-хозяйственного управления. Пожалуй, покрепче друг с другом сверху донизу звенья этой вертикали связаны, чем в партийные времена, - именно потому, что в ее работе нет теперь “двоевластия”, ибо не вмешиваются в работу никакие “идейные” соображения, идея осталась одна: делать дело, заботиться о пользе для людей, об их хлебе и об их душах. Да, эту систему нерасшатанной дисциплины и субординации можно в немалой мере назвать “патерналистской”: тут прежние, корневые, более традиционно-патриархальные, чем даже в российской сельщине, отношения меж людьми. И не случайно же ”первых” - колхоза ли, республики ли - часто в разговорах титулуют словом “батька”. Да, может сегодня районный “батька” созвать “батек” колхозных, совхозных, сельсоветских и фабричных, да не для “разгону” (хоть и без этого не обходится), а для распределения различных обязанностей, кои впрямь подлежат неукоснительному выполнению. Думается мне: попробовал бы в нашей области глава райадминистрации собрать у себя что руководителей немногих уцелевших и “переименованных” колхозов и совхозов, а также “президентов” различных приватизированных производств да фермеров, и попробуй он дай им какие-либо плановые “ц.у.” - пошлют его они гораздо дальше границ области. Но ведь белорусский “батька” собирает актив не для того, чтоб указывать, когда пахать и что сеять… “…Недавно, по весне, был районный сбор председателей, и голова района дал задачу нам - создать спецбригады для работы на личных подворьях и угодьях - пенсионерских, вдовьих, ну и прочих, где пустодомство возможно”. Так говорит председатель колхоза “Сокорово” Алексей Петрович Деревяга, - на землях этого хозяйства живет родная деревня одного из моих витебских приятелей-поэтов, оттого глава “колгоспа” и принимал нас более чем дружески: с длительными посиделками за рыбалкой и ухой на дивном озере лесном. “Ага, вроде тимуровцев, - улыбается он, - и конечно, нагрузка это для нас, но ведь ежу понятно: надо… Ясно дело, живем мы не как раньше; в конце 80-х у нас три тысячи коров было, но не втрое меньше: куда продукцию девать? Но главное, что нас от России отличает: земля у нас не осиротела. Ни один колхоз или совхоз не развалился, не “прихватизирован”, как у вас говорят… Фермерство, спрашиваете? Ну, предлагали - ни в одной веске никто не пошел. Знаете, наш белорусский мужик очень осторожен, а пока он семь раз примерял - увидал, как у вас, рядом, на Псковищне да на Смоленщине, фермеры бедуют… Трудно, тяжко живем: у меня целый сектор в правлении создан по сбыту, молодые парни бегают по нашим городам и в других республиках, ищут, кому нашу бульбу и жито продавать. Но - мы ничего не потеряли из главного! Пахотный клин у нас ни на гектар не сократился. Я в прошлом году ездил на Ал- тай брата навещал, так у меня все нутро переворачивалось - сколько ж в России земли одичало! Вот это-то лихо нас миновало…” ТАК ГОВОРИЛ МНЕ предколхоза Деревяга, подобное слышал я не раз за три дня в белорусской глубинке и еще от нескольких его коллег, и от агрономов, и от рядовых хлеборобов, колеся по району с местным приятелем-поэтом. Миновало лихо… хоть одно из тех, которые обрушились на землю народов разрушенного Союза, но едва ли не главное - лихо полного экономического развала, лихо разрушения, запустения и одичания, лихо, наконец, кровавых сотрясений. Если ж добавить, что сохранились в белорусской сельщине в с е больницы, библиотеки, клу- бы и ДК, существовавшие десятилетие назад, и строятся новые, что отменные дороги содержатся в порядке и новые прокладываются по болотисто-лесной глухомани, - то, думается, будет понятно, какое лихо миновало многострадальную землю белорусскую… То же и в районной “столице”, одном из тех городков, без коих нет жизни и благосостояния ни в больших градах, ни в малых весях. И разговаривая с главой, с Латушкиным и его подчиненными, с жителями Бешенковичей, просто бродя по этому донельзя уютному и спокойному городку (пьяных разборок не было даже в юбилейно-праздничную ночь, что уж совершенная фантастика по нашим временам), я убедился: этот райцентр не прозябает. Безработных практически нет, ибо вся местная промышленность работает на всю катушку. Кожевенное предприятие, к примеру, не знает отбоя от заказов на хомуты - да-да, лошадей-то, как сказано уже было, в Беларуси немало еще бегает. И другие местные промыслы не замерли: купил я тут на память бешенковичский рушник с петухами, подарили мне и симпатичного зубра из здешней глины, которой столь богаты берега “бешени” - излуки Западной Двины, где водовороты да быстрая вода; от нее-то городок и получил свое имя… “Но знали б вы, каких усилий нам эта стабильность стоит!”- выдохнул голова района, когда я в последний день, уже на празднике, поделился с ним этими впечатлениями. И мысль “батьки” как бы продолжил местный пожилой учитель, что после войны был наставником моего приятеля-поэта, ныне уже далеко не юного - но все еще работает: “Конечно, очень бедно живем. Очень трудно живем. Но в нищету не впали, в разор не ухнули. Отчаяния в народе нет. Ясно, без земли не прокормиться: и пенсии, и зарплаты тощие. Но если на полмесяца задержат, это уже ЧП, голова райисполком на уши ставит…” Вот это, по-моему, точнейшее “сравнительное” определение: да, белорусская провинция живет трудно и бедно, но созидательно и с надеждой, а наша, великорусская - в нищете, все более увязая в безнадежности. …Слышу язвительные голоса “со стороны”: значит, для тебя лишь бы “порядок”, лишь бы “строй”, неважно какие. Нет, говорю, важно: ибо, во-первых, тот строй, тот порядок, которые ощущаются на белорусской земле во всем, являются действительно н а р о д н ы м и - в единственно верном смысле сего слова, их цель и сущность - забота о тех, кто трудится. Все прочее - литература, говоря строкой великого поэта, словесные декорации… …И думалось ли мне, снилось ли, даже в страшных снах, что когда-либо, говоря с “сябрами”, обсуждая бытие нынешнее, пути-дороги двух наших республик, стану хоть и осторожно, негромко, да все ж убежденно, излагать им такое свое мнение: да, ребята, все мы за Союз, но… не торопитесь пока, не дай Бог, чтобы нынешние кремлевские постояльцы навели бы у вас свои порядки; не дай Бог, чтобы ельцинско-чубайсковская банда уничтожила то доброе, что с таким трудом сохраняет и созидает Лукашенко… Есть отчего быть такому мнению. Есть что сравнивать… Перед моими глазами - детское звонкоголосье, невероятное множество “малят”, ребятишек в белорусских райцентрах и селах - словно поляны белоголовых одуванчиков. И да не сочтется это шовинистическим выпадом (а пусть и сочтется!): ни в Бешенковичах, ни в округе, ни даже в Витебске не видел я “кучкования“ приезжих с Кавказа. Нет, я не против их присутствия и тем паче их труда на славянских землях, но чему радоваться, если они в превеликом числе начинают править свой криминальный бал аж в самых глубинных псковских райцентрах. …И вот еще что запомнилось удивлением радостным. Беседы, разговоры по душам - одно дело, а когда тебе как представителю России и ее литературы дают слово на праздничном стадионе, куда пришло чуть не все население городка-юбиляра, люди с окрестных сел да гости из Витебска и соседних райцентров - тут иные слова нужны. И я после нескольких приветственных слов прозой прочитал стихотворение с рефреном: “Возродись, Империя моя, Русская Великая Держава!” Не без волнения читал - по правде сказать, не был уверен, как примут в нынешней Беларуси такой клич. Да простится мне сия нескромность: стадион взорвался овациями. Потом меня не раз просили прочитать это стихотворение в более тесном кругу, дать его для районной газеты… “А чему ты удивляешься? - сказал один из новых моих друзей-сябров, - мы ведь все из Руси, здесь народ этого не забывает…” Что верно, то верно: не только никакого чувства “заграницы” не возникло у меня за эти несколько дней - напротив, все время со мной было ощущение, что я среди своих. На родной славянской земле. Но да не обидятся россияне - на той земле, что сохранила себя Русью более славянской, более светлой, чем другие наши земли и края. Белой Русью… Белой березовой свечой славянства. Да не погаснет она… Псков сентябрь, 1997 P. S. И все же не обойтись в этих заметках без постскриптума, ибо писались они по горячим следам, сразу после поездки. А еще через неделю начала разыгрываться “защитниками прав и гласности” в Москве, Минске и на Западе многоступенчатая мерзопакостная провокация с участием тележурналистов ОРТ во главе с Павлом Шереметом. Об этом грязном антибелорусском скандале сказано уже столько, что добавлять ничего не хочется. Одно лишь замечу, так как очень хорошо знаю порядки и ситуацию на псковском участке нашей границы с Эстонией и Латвией. А именно: попробуй Шеремет или кто иной со товарищи “попрыгать” через этот кордон и обратно в районе печорской и пыталовской застав - арестовывать и сажать было бы некого по причине отсутствия нарушителей в числе живых. Либералы они, эти белорусские погранцы… И еще одно стоит добавить. Когда вернулся из Беларуси, знакомый журналист, часто там бывающий, с улыбкой спросил меня: “Ну что, снова пожил при Советской власти?” Определение вроде бы доброе, но как всегда словцо “почти” в общественно-политическом словаре непригодно. Нет, не стоит определять социальную систему сегодняшнего Минска как вчерашний коммунистический режим. В ту реку второй раз не вступим - да и не надо… Мне после нового гостевания в глубинке у “сябров” думается так: именно Беларусь со всей своей прежней историко-национальной спецификой с ее нынешним президентом, с ее сегодняшней - почти “блокадной” ситуацией, когда ее люто репрессируют и московские “либералы”, и западные ненавистники самостоятельного курса Минска, - именно Беларусь сегодня создает (обре- чена создавать) некий п р о о б р а з той грядущей системы подлинного народовластия, который во многом, конечно, основан на прежних, советских параметрах социальной политики. Эта система еще в “эмбрионе” находится, но, судя по всему, ее развитие неизбежно и в других республиках - со всей жесткостью, со всем антагонизмом по отношению к псевдодемократиям западно-парламентского типа… Не люблю ссылаться на авторитеты, но слова, которые хочу привести, принадлежат человеку, коего вряд ли кто упрекнет в “красно-коричневых” воззрениях - академику Борису Раушенбаху. Совсем недавно (в интервью “НГ”) ученый обрушился и с русской яростью, и с немецкой систематикой на западную “цивилизацию”, пожирающую мир. “Выход один, - говорит Раушенбах, - во введении жесточайшего режима правления на земле, полного отказа от демократической болтовни… Многолетние дебаты, референдумы в условиях демократии - верная дорога к неминуемой гибели нашей цивилизации”. Не знаю, как там насчет всей планеты, но то, что сегодняшняя Беларусь становится своего рода социально-экономическим и духовно-политическим корнем, из которого поднимается древо грядущего союза народов, - несомненно. Дай Бог сил этому корню!