Азазель - Борис Акунин

Иван Францевич ткнул указкой в третий кружок, на котором было написано ГЗ.

– Граф Зуров, Ипполит Александрович. Очевидно, любовник Бежецкой. Человек без каких-либо нравственных устоев, игрок, бретёр, сумасброд. Тип Толстого-Американца. Имеются косвенные улики. Ушёл в сильном раздражении после ссоры с убитым – это раз. Имел возможность и подстеречь, и выследить, и подослать убийцу – это два. Дворник показал, что домой Зуров вернулся только под утро – это три. Мотив, хоть и хилый, тоже есть: ревность или болезненная мстительность. Возможно, было что-то ещё. Главное сомнение: Зуров не из тех людей, кто убивает чужими руками. Впрочем, по агентурным сведениям, вокруг него вечно вьются всякие тёмные личности, так что версия представляется перспективной. Вы, Фандорин, именно ею и займётесь. Зурова разрабатывает целая группа агентов, но вы будете действовать в одиночку, у вас хорошо получается. Подробности задания обговорим позже, а сейчас перейдём к последнему кружку. Им я занимаюсь сам.

Эраст Петрович наморщил лоб, пытаясь сообразить, что могут означать буквы НО.

– Нигилистическая организация, – пояснил шеф. – Тут есть кое-какие приметы заговора, да только не иудейского, а посерьёзней. Потому, собственно, я и прислан. То есть, конечно, меня просил и князь Корчаков – как вам известно, Николай Ахтырцев сын его покойной дочери. Однако здесь всё может оказаться очень даже непросто. Наши российские революционеры на грани раскола. Наиболее решительным и нетерпеливым из этих робеспьеров надоело просвещать мужика – дело долгое, кропотливое, одной жизни не хватит. Бомба, кинжал и револьвер куда как интересней. Я жду в самое ближайшее время большого кровопролития. То, что было до сих пор – цветочки. Террор против правящего класса может стать массовым. С некоторых пор я веду в Третьем отделении дела по самым оголтелым и законспирированным террористическим группам. Мой патрон, Лаврентий Аркадьевич Мизинов, возглавляющий корпус жандармов и Третье отделение, дал мне поручение разобраться, что это в Москве за «Азазель» такой объявился. Демон – символ весьма революционный. Тут ведь, Фандорин, судьба России на карту поставлена. – От обычной насмешливости Бриллинга не осталось и следа, в голосе зазвучало ожесточение. – Если опухоль в самом зародыше не прооперировать, эти романтики нам лет через тридцать, а то и ранее такой революсьон закатят, что французская гильотина милой шалостью покажется. Не дадут нам с вами спокойно состариться, помяните моё слово. Читали роман «Бесы» господина Достоевского? Зря. Там красноречиво спрогнозировано.

– Стало быть, четыре версии? – нерешительно спросил Эраст Петрович.

– Мало? Мы что-то упускаем из виду? Говорите-говорите, я в работе чинов не признаю, – подбодрил его шеф. – И не бойтесь смешным предстать – это у вас по молодости лет. Лучше сказать глупость, чем упустить важное.

Фандорин, сначала смущаясь, а потом всё более горячо заговорил:

– Мне кажется, ваше высоко…, то есть, шеф, что вы зря оставляете в стороне леди Эстер. Она, конечно, весьма почтенная и уважаемая особа, но… но ведь миллионное завещание! Бежецкой от этого выгоды никакой, графу Зурову тоже, нигилистам – разве что в смысле общественного блага… Я не знаю, при чём здесь леди Эстер, может, вовсе и не при чём, но для порядка следовало бы… Ведь вот и следственный принцип есть – cui prodest, «ищи, кому выгодно».

– Мерси за перевод, – поклонился Иван Францевич, и Фандорин стушевался. – Замечание совершенно справедливое, однако в рассказе Ахтырцева, который приведён в вашем донесении, всё исчерпывающе разъяснено. Имя баронессы Эстер возникло по случайности. Я не включил её в список подозреваемых, во-первых, потому что время дорого, а во-вторых, ещё и потому, что я эту даму немного знаю, имел счастье встречаться. – Бриллинг по-доброму улыбнулся. – Впрочем вы, Фандорин, формально правы. Не хочу навязывать вам своих выводов. Думайте собственной головой, никому не верьте на слово. Наведайтесь к баронессе, расспросите её о чём сочтёте нужным. Уверен, что это знакомство кроме всего прочего доставит вам ещё и удовольствие. В службе городского дежурного вам сообщат московский адрес леди Эстер. И вот ещё что, перед выходом зайдите в костюмную, пусть снимут с вас мерку. На службу в мундире больше не приходите. Баронессе поклон, а когда вернётесь поумневшим, займёмся делом, то бишь графом Зуровым.

Глава седьмая,

в которой утверждается, что педагогика – главнейшая из наук

Прибыв по адресу, полученному от дежурного, Эраст Петрович увидел капитальное трёхэтажное здание, на первый взгляд несколько похожее на казарму, но окружённое садом и с гостеприимно распахнутыми воротами. Это и был новооткрытый эстернат английской баронессы. Из полосатой будки выглянул служитель в нарядном синем сюртуке с серебряным позументом и охотно объяснил, что госпожа миледи квартируют не здесь, а во флигеле, вход из переулка, поворотя за правый угол.

Фандорин увидел, как из дверей здания выбежала стайка мальчишек в синих мундирчиках и с дикими криками принялась носиться по газону, играя в салки. Служитель и не подумал призвать шалунов к порядку. Поймав удивлённый взгляд Фандорина, он пояснил:

– Не возбраняется. На переменке хоть колесом ходи, только имущества не порти. Такой порядок.

Что ж, сиротам здесь, кажется, было привольно, не то что ученикам Губернской гимназии, к числу которых ещё совсем недавно принадлежал наш коллежский регистратор. Порадовавшись за бедняжек, Эраст Петрович зашагал вдоль ограды в указанном направлении.

За поворотом начинался тенистый переулок, каких здесь, в Хамовниках, было без счёта: пыльная мостовая, сонные особнячки с палисадниками, раскидистые тополя, с которых скоро полетит белый пух. Двухэтажный флигель, где остановилась леди Эстер, соединялся с основным корпусом длинной галереей. Возле мраморной доски с надписью «Первый Московский Эстернат. Дирекция» грелся на солнышке важный швейцар с лоснящимися расчёсанными бакенбардами. Таких сановитых швейцаров, в белых чулках и треугольной шляпе с золотой кокардой Фандорин не видывал и подле генерал-губернаторской резиденции.

– Нынче приёма нету, – выставил шлагбаумом руку сей янычар. – Завтра приходьте. По казённым делам с десяти до двенадцати, по личным с двух до четырёх.

Нет, положительно не складывались у Эраста Петровича отношения с швейцарским племенем. То ли вид у него был несолидный, то ли в лице что не так.

– Сыскная полиция. К леди Эстер, срочно, – процедил он, мстительно предвкушая, как сейчас закланяется истукан в золотых галунах.

Но истукан и ухом не повёл.

– К её сиятельству и думать нечего, не пущу. Если желаете, могу доложить мистеру Каннингему.

– Не надо мне никакого Каннингема, – окрысился Эраст Петрович. – Немедля доложи баронессе, скотина, а то будешь у меня в околотке ночевать! Да так и скажи – из Сыскного управления по срочному, государственному делу!

Швейцар смерил сердитого чиновничка полным сомнения взглядом, но всё же исчез за дверью. Правда, войти, мерзавец, не предложил.

Ждать пришлось довольно долго, Фандорин уж собирался вторгнуться без приглашения, когда из-за двери снова выглянула хмурая рожа с бакенбардами.

– Принять примут, но они по-нашему не очень, а мистеру Каннингему переводить недосуг, заняты. Разве что если по-французски объясняетесь… – По голосу было понятно, что в такую возможность швейцар верит мало.

– Могу и по-английски, – сухо кинул Эраст Петрович. – Куда идти?

– Провожу. За мной следуйте.

Через чистенькую, обитую штофом прихожую, через светлый, залитый солнцем коридор с чередой высоких голландских окон проследовал Фандорин за янычаром к белой с золотом двери.

Разговора на английском Эраст Петрович не боялся. Он вырос на попечении у нэнни Лисбет (в строгие минуты – миссис Джейсон), настоящей английской няни. Это была сердечная и заботливая, но крайне чопорная старая дева, которую тем не менее полагалось называть не «мисс», а «миссис» – из уважения к её почтенной профессии. Лисбет приучила своего питомца вставать в половине седьмого летом и половине восьмого зимой, делать гимнастику до первого пота и потом обтираться холодной водой, чистить зубы пока не досчитаешь до двухсот, никогда не есть досыта, а также массе других абсолютно необходимых джентльмену вещей.

На стук в дверь мягкий женский голос откликнулся:

– Come in! Entrez![12]

Эраст Петрович отдал швейцару фуражку и вошёл.

Он оказался в просторном, богато обставленном кабинете, где главное место занимал широченный письменный стол красного дерева. За столом сидела седенькая дама не просто приятной, а какой-то чрезвычайно уютной наружности. Её ярко-голубые глазки за золотым пенсне так и светились живым умом и приветливостью. Некрасивое, подвижное лицо с утиным носиком и широким, улыбчатым ртом Фандорину сразу понравилось.