Нам нельзя! (СИ) - Бузмакова Евгения

— Что ты устраиваешь? — вне себя от злости рычит сквозь зубы отец, в данный момент он больше походит на дьявола, чем на обычного человека.

Лицо искажено в звериной ухмылки, брови опущены, они принимают горизонтальное положение и сведены к переносью, так что между бровями появляются вертикальные складки, глаза широко распахнуты, а в увеличенных зрачках четко вижу своё отражение и это не сулит ничего хорошего. Взгляд сумасшедшего, просто какого-то маньяка. Судорожно отползаю в сторону. Я знаю это взгляд, знаю его намерения. Он может кинуться в любой момент, как дикое животное, которое почуяло свежую кровь, мчится и настигает свою раненную добычу, пресыщаясь сладостным нектаром.

— Я ничего не устраиваю, — упираюсь спиной в бетонную стену, путь отрезан, бежать больше некуда.

— Ты идиотка или прикидываешься ею? Я сказал, что ты выйдем замуж за Громова, хочешь ты этого или нет!

Дверь в кабинет раскрывается, а следом захлопывается, рядом со мной опускается на колени мама, взглядывает в мое побелевшее лицо.

Нет отца я не боялась, но сейчас, вот когда он становится таким, невольно начинаешь опасаться за свою жизнь, ведь в состоянии аффекта может и пришибить.

— Я говорю не выйду за него замуж! Ты меня не слышишь, — сглатываю ком образовавшийся в горле, мешающий все это время внятно говорить.

Отстраняюсь от мамы, отдергиваю окровавленную руку, которую она внимательно осматривала и пыталась хоть как-то кто предотвратить сильную кровопотерю.

— Лиза, выйти немедленно, — командует отец и указывает на дверь.

— Нет, я останусь!

— Выйди я сказал, — кричит громко и истошно, хочется закрыть уши руками.

Мать через плечо бросает обеспокоенный взгляд, одними губами проговорила «не доводи до греха» и поспешила выйти из кабинета, неохотно запирая за собой дверь.

— Я сказал выйдешь! Ты не глупая девочка у меня, должна все понимать! Решим все по — хорошему, а будешь противиться — будет по — плохому! — с явной угрозой сделал шаг в мою сторону, раздражающе хрустя пальцами, словно разминая их, перед боем, — вам с матерью некуда идти! Чего мне стоит выкинуть вас из этого дома? Ладно ты- справишься, а Лиза? Она никогда не работала прежде, подумала, что случится с ней! Ее тело привыкло носить на себе только лишь эксклюзивную брендированную одежду! Абы что с рынка не подойдёт, чувствую произойдёт отторжение, кожа моментом покроется аллергической сыпью! А со временем, твоя мать скуксится и помрет где-то от разрыва сердца, — его равнодушие в голосе убивает, как такое может говорить мужчина про свою жену, как может выгонять дочь на улицу и вообще угрожать ей.

— Что ты за человек такой, — морщу нос от отвращения, насколько противен собственный отец, шантажировать свою дочь весьма по — мужски! — Мне претит лишь одна мысль, что я — твоя дочь, — пытаюсь проскользнуть мимо отца, но тот выставляет руку, упирается в дверной косяк, преграждает путь.

— Мы не договорили, Катерина!

— А мне кажется, что все решили! — склоняюсь, ныряю под руку и толкаю дверь вперёд, стремительно выскальзываю в коридор, не прекращаю сжимать свою руку.

— А я сказал, что мы не договорили, — он не сбавляет свой тон, продолжает переходить на крик.

— Слишком много стало твоего «Я сказал»

Мать подлетает ко мне, в одной руке держит пузырёк с какой-то неприятно — пахнущей жидкостью, а в другой: упаковку запечатанного стерильного бинта. Она подаётся вперёд, встревоженно пытается разжать ладонь, большие капли крови падают на белоснежный керамический пол, придавая ему новую дизайнерскую изюминку.

— Я думаю, что ты меня услышала! — не останавливается отец, он намерен дожать меня до конца, чего бы это ему не стоило, ощущаю себя каким-то подсобным рабочим, который выслушивает гневные указания в свой адрес, лишенный всяческой возможности подать звук.

— У вас все хорошо? — подаёт голос мой вчерашний, уже далеко не таинственный незнакомец, выходит в коридор, внимательно смотрит по сторонам.

Вскоре его глаза достигают своей цели, ошеломлённо смотрит на мою окровавленную руку, незамедлительно подлетает ко выхватывает у моей матери бинты, а после тянет на себя израненную ладонь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как это произошло? — рокочущим басом рычит Виктор, от самого мужчины идут негативные флюиды и неиссякаемая злость.

— Неаккуратность — первая негативная черта моей дочери, — бессовестно врет мой отец.

Громов — старший внимательно всматривается в мое лицо, пытается считать нужную ему достоверную информацию.

— Эта правда?

— Да, — пристыжено опускаю взор, но не потому, что неуклюжая, а потому что приходится врать!

Никогда не любила, когда люди врут, старалась везде и всегда говорить только одну лишь правду, но сейчас не лучшее время для этого! Что изменится, если расскажу все как было? Одним счётом ничего, Громовы уйдут, решат расторгнуть выгодную сделку, а на их место прибудут новые, не факт, что намного лучше! Скорее даже наоборот.

Виктор разочарованно качает головой, приподнимает мою руку выше, раскрывает повреждённую ладонь, внимательно исследует образовавшийся рубец на коже.

— Иди сюда, — он тянет к ближайшей софе, — присаживайся.

Командный и вкрадчивый голос заставляет повиноваться, но не от резкости тона, а от желания не предпринимать порывистых действий, просто довериться мужчине хотя бы на секунду, не вижу в его взоре хоть намёк на какую-то угрозу, а лишь умоляющий огонёк, который освещает померкший мир. Громов опускается предо мной, присаживаясь на корточки, для более удобной фиксации, склоняет одно колено вниз, упирается им в керамическую поверхность, разрывает зубами обертку плотно запечатанных бинтов, выуживает их, рвёт на несколько частей, утирает израненные руки, избавляет от излишне проступившей крови.

— Так, все это ерунда, где у вас ванная комната? — мужчина подрывается, тянет меня за целую, невредимую руку в направлении ближайшей ванной комнаты.

Отворяет дверь ногой, стремительно захлопывает ее перед носом моей матери. Открывает кран, подставляет вверх ладонью под тёплые струи воды, смывая засохшую кровь, а после отдергивает ее в сторону, поливает едкой субстанцией руку, из-за чего та моментально начинает невероятно щипать, пронизывающая боль пронзила тело, заставляя напрячься каждому участку.

— Аххх, — прикусываю нижнюю губу до металлического привкуса, оттягиваю ее на себя, стремлюсь заглушить рвущийся крик.

Громов продолжает поливать ладонь спиртовым раствором, только теперь сопровождая лёгким обдуванием поражённой поверхности своим горячим дыханием, избавляя от агонии.

Зажми, — прикладывает свернутый запачканный кровью бинт и сам сжимает мою руку длинными пальцами.

Разматывает клубок, отмеряет необходимую длину, разжимает ладонь и поверх пропитавшего кровью прежнего бинта, обматывает кисть, фиксирует полученное ранение, предотвращает всяческую кровопотерю.

— А теперь скажи мне правду, что произошло? — мужчина приподнимает глаза на меня, смотрит прямиком в душу, именно тем взглядом, которым вчера заставил раскрыть свои потаённые желания.

— Правда, неудачно приземлилась в отцовском кабинете, там полно всякой ерунду, споткнулась и в попытке ухватиться за что- то, чтоб предотвратить падение скользнула по острию клинка, который стоит в дальнем углу комнаты, — почти не соврала, можно сказать, что сказала правду.

Только лишь умолчала о том, что инициатором моего падения был отец.

Морщусь от боли, отвожу свой взор в сторону, не хочу даже заглядывать больше в глубину лживых глаз. Один раз они меня обманули, одурачили, в этот раз не коплюсь на подобное дешевое представление.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я не хочу, чтоб ты была женой моего сына, — откровенно заявляет Виктор, отстраняется, склоняется у раковины, ополаскивает руки.

— Какая новость! Я вообще не хочу быть хоть чьей-то женой! А тем более твоего сына! Знаешь вчера тебе даже поверила, прониклась искренним словам, но оказалось, что я — глупая доверчивая дурочка, которая не разбирается в людях.