Газета Завтра 507 (32 2003) - Газета Завтра Газета

Приступая к "Мелимброзии", Вирджиния Вулф записывает: "Надо писать из самых глубин чувства, как учит Достоевский. А я? Может быть, я, так любящая слова, лишь играю ими? Нет, не думаю. В той книге у меня слишком много задач. Я хочу описать жизнь и смерть, здоровье и безумие".

Герои романа — англичане, которые отправились отдыхать на побережье Южной Америки, куда триста лет назад бросили якорь пять елизаветинских барков. Испанские галеоны лежали тогда наполовину вытащенными на берег без присмотра, и английские моряки забрали серебряные слитки, льняные ткани и золотые распятия, инкрустированные изумрудами. Когда пьяные испанцы вернулись к кораблям, завязалась драка, и испанцы, разжиревшие от легкой жизни, гибли один за другим, а закаленные англичане, "с клыками, жадными до плоти, и руками, алчными до золота, добили раненых и утопили умирающих". Но творчество должно быть отделено от политики, требовал муж. Он был блумсберийцем, издавал Фрейда и писал тому приветственные письма, ставя под ними ее подпись. Никогда! Никогда не следует выражать собственных мыслей. Вам предпишут отдых. Отдых в одиночестве. Отдых и тишину. Без друзей, без книг, без откровений, шестимесячный отдых.

Но им так и не удалось ее приручить. И тогда они разместили ее в ящичках: "модернизм", "феминизм". Теперь Вирджиния Вулф — классик модернизма. Если вы не специалист, то можете и не знать, что за этим термином нет никакого содержания.

Она считала, что тщета и мертвость происходят от этой жуткой повествовательности — последовательного изложения событий от обеда до ужина. Произнося слова, люди не выражают ни мыслей, ни чувств: читатель не знает, прочел он их или не прочел, а писатель не помнит, написал он их или нет. Если бы он был свободным человеком, а не рабом, если бы он мог руководствоваться собственным чувством, а не условностями, то не было бы ни сюжета, ни комедии, ни трагедии, ни любовной интриги, ни традиционной развязки. В середине ее романа "Орландо", опубликованном в 1928 г., главный герой проснулся, взглянул на свое отражение в зеркале и обнаружил, что стал женщиной,— это было невозможно отрицать. И ничего. У критиков это стало поводом поговорить об андрогинном сознании, Вулф же просто пошутила, она презирала Фрейда. Сэр Исайя Берлин, также обиженный ее невниманием, говорит Анатолию Найману: она была страшная антисемитка. Надеясь, что Найман найдет способ распространить это далее — не ему же, сэру, — как можно! Тот и распространяет. У "феминизма" Вулф в России есть аналог: Платонов — писатель-железнодорожник.

В статье, считающейся программной, она пишет, что проблема у писателя одна — в мужестве. В качестве образца писателя, который имеет мужество сказать, что его интересует не это, а то, и только то может лечь в основу его произведения (и в результате акцент перемещается на то, чего прежде совсем не замечали), она приводит Чехова, разбирая его рассказ "Гусев" (именно Чехов и говорил: никаких сюжетов не нужно).

Она каждый раз изобретает всё новый способ остаться свободной, не выдумывая никаких смешных и трагических поворотов, у нее: "день за днем копились мелкие события, постепенно составляя год, и...настало воскресенье". Или: "Рэчел начала постукивать указательным пальцем по подлокотнику кресла, чтобы напомнить себе о собственном существовании. Затем ее охватила невыразимая странность того, что она сидит в кресле, утром, посреди мира".

Она знала, кто она. "Сапфо — лучшее из всего, что было написано",— говорит как бы между прочим один из героев "Мелимброзии". Это не случайная фраза, она относится к самой Вирджинии Вулф. И с какой легкостью это достигнуто! Стюарт Н.Кларк, автор послесловия (издательство выражает ему искреннюю благодарность), многажды перечитывая первый абзац "Мелимброзии", пишет: чем больше читаешь эти строки, тем непонятнее. "Что значит "необычность не проходит даром"? Чем это ей предстоит расплачиваться?" — Жизнью.

Читаешь: "Да, конечно, умен я исключительно. Я бесконечно умнее Хьюита. Возможно, я буду одним из тех, кто действительно определяет жизнь общества" (с.221), "Я всё вижу насквозь, всё без исключения. Для меня в жизни тайн больше нет" (с.232), "К чему я испытываю особое омерзение — так это к женской груди. Представь себя на месте Веннинга, которому надо ложиться в постель со Сьюзен!" (с.252),— и Д.Хармс и вся эта компания кажутся жалкими эпигонами. Вирджиния Вулф начала и этот ряд названий: "Мелимброзия", "Чевенгур", "Амаркорд"...

ДОКТРИНА АЛИ ШАРИАТИ И АМЕРИКАНСКАЯ ВОЕННАЯ УГРОЗА ИРАНУ

Анастасия Ежова

12 августа 2003 0

33(508)

Date: 13-08-2003

Author: Анастасия ЕЖОВА

ДОКТРИНА АЛИ ШАРИАТИ И АМЕРИКАНСКАЯ ВОЕННАЯ УГРОЗА ИРАНУ

Сегодня, в условиях военной оккупации Ирака, нарастает, становясь все более явственной и неумолимо надвигающейся, угроза американской агрессии в адрес соседнего Ирана — страны, где в 1979 году восторжествовал исламский религиозно-политический проект. В нынешней критической ситуации республике жизненно необходимы не только военные, технологические и людские ресурсы, но и адекватная идеология протеста, способная вдохновить иранский народ на достойное сопротивление вторжению вконец обнаглевших янки. Двадцать четыре года назад знаменем революции стал ислам. Однако чрезвычайно важно отметить, что в данном случае речь ни в коем случае не идёт о клерикальном исламе. Идеологией сопротивления должен стать ислам боевой, политический, ислам воинов и революционеров, чистый, подлинный ислам — тот самый, что воодушевляет палестинцев на борьбу с израильской оккупацией, в свое время вдохновивший иранский народ на свержение продажного проамериканского шахского режима. Именно такой ислам представлен в доктрине иранского философа и революционного теоретика Али Шариати.

Мусульманский философ Али Шариати (1933-1977) является вторым по значимости и влиянию, после имама Хомейни, идеологом Исламской революции в Иране. Какими бы ни были его разногласия с лидером революции, вклад Шариати в историю исламской мысли огромен. Во-первых, он предложил мусульманским странам проект модернизации без вестернизации на исламской почве, а также призывал к сотрудничеству суннитов и шиитов на основе общности проблем и ответственности за судьбу мусульманства. Во-вторых, он представил ислам как универсальный надкультурный революционный проект. В-третьих, Шариати осознал необходимость диалога радикального ислама с западными левыми нонконформистскими силами. В-четвертых, он указал на острейшую проблему, актуальную как для современного мусульманского фундаментализма, так и для любой идеологии вообще, — проблему противодействия процессу предательства победившей революции, превращения ее в свою противоположность, опасности клерикализма в любом виде.

АЛИ ШАРИАТИ КАК МУСУЛЬМАНСКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ

Али Шариати занимает особое место в истории исламской философии. С одной стороны, он является теоретиком революционного шиизма, представителем реформаторского движения в исламе, в частности, его возрожденческого ответвления. С другой стороны, Шариати, будучи выпускником Сорбонны и имея опыт личного общения с маститыми европейскими мыслителями (так, он был другом Сартра), испытал значительное влияние западных философских учений — экзистенциализма, маркузианства, марксизма. Своеобразие его концепции заключается в том, что он осмыслил и объяснил сущность исламского вероучения, обосновал потребность в возвращении к принципам первоначального ислама Пророка Мухаммеда и имамов шиизма, а также необходимость серьезной реформы мусульманства, используя определенные идеи тех направлений в современной западной философии, в которых так или иначе подвергаются критике экономические и идеологические аспекты капиталистической системы, высвечиваются кризис и абсурд буржуазного потребительского общества, демонстрируется необходимость бунта и революционных преобразований, осуждаются империализм и агрессивная экспансия западных капиталистических государств в отношении стран "третьего мира". Однако намерение Шариати заключалось вовсе не в том, чтобы попытаться представить эти направления философской мысли в качестве панацеи для современного мусульманского общества. Напротив, философ настаивает на неприменимости данных теорий к реалиям и проблемам стран "третьего мира", на их относительной "спасительности" лишь для развитых в индустриальном отношении капиталистических стран, пораженных болезнью потребления. Мыслитель выступал против слепого и бездумного подражания Западу, однако считал для мусульман и ислама необходимым знакомиться с западной культурой, чтобы, с одной стороны, уметь адекватно противостоять агрессивной вестернизации, "знать врага в лицо" и, с другой стороны, лучше понимать собственную культуру и религию. Так, по мнению Шариати, идеи, представляющие собой сильные стороны экзистенциализма, марксизма и т.п., присутствуют в вероучении ислама, который в то же самое время и корректирует их недостатки. Поэтому Али Шариати выявляет общую проблематику, точки соприкосновения данных концепций с мусульманством, а также критикует определенные положения этих философских доктрин, показывая при этом преимущества ислама. Ислам (в его реформированном варианте) Шариати понимает не только как религию и часть культуры некоторых народов Востока, а как единственную универсальную революционную идеологию протеста и освобождения, призванную быть "посреди Востока и Запада, между Правым и Левым, между двумя полюсами, иными словами, в центре поля", и направленную как на совершенствование человека, так и на изменение общественных отношений, ликвидацию социального неравенства и эксплуатации.