Лютня и всё такое - Мария Галина

— Пошли быстрее, — Лютик стиснул нежную ручку чужой девочки и прибавил шагу.

— Лютик, что там? — забеспокоилась Эсси.

— Я думаю, нехорошие люди, — рассудительно сказала девочка.

— Верно, — согласился Лютик, ища глазами подходящее укрытие, — нехорошие люди.

— А разве вы их не убьете?

— Чем? — сухо спросил Лютик, — вот этой лютней?

— А кинжала у вас разве нет? Мне гувернантка читала про приключения благородного разбойника Орландо. Этот Орландо, когда на него напали целых десять неблагородных разбойников…

— Помолчи, пожалуйста, — сквозь зубы сказал Лютик. В тени массивной, сложенной из камней ограды, он застыл, другой, свободной рукой сделав знак Эсси, чтобы она тоже остановилась, и прислушался.

Звон стекла раздался снова, но уже чуть дальше. Еще дальше. Потом — дальний женский крик.

— Ну чего ты от меня хочешь, чего? — уныло пробормотал Лютик, поймав взгляд Эсси.

— Ничего, — та чуть пожала плечами.

Я не ведьмак, думал Лютик, пытаясь смирить колотящееся сердце. Я не борюсь с чудовищами. Не вступаюсь за слабых и угнетенных. Я трусоват, если честно, но поэту можно быть трусоватым. Специфика профессии. Слишком развитое воображение. А война никогда не кончается. И все чаще и чаще чудовищами оказываются люди…

— Они же тоже обречены, — печально сказала Эсси, — неужели они этого не понимают?

— В том-то и дело, что понимают. Пошли. Только тихонько. И держись ограды, Эсси. Видишь, какой густой плющ…

— Уже скоро, — сказала девочка, — а мы прячемся, да? Благородный разбойник Орландо тоже прятался. Когда его преследовали слуги барона Чернолесского… Он вырыл себе такую маленькую пещерку… своим кинжалом… А доктор тоже красивый. Почти как благородный разбойник Орландо. Только старый. Вроде вас.

— Вот спасибо, — рассеянно отозвался Лютик, прислушиваясь к дальним шумам. Черный дым, валящий из ремесленных кварталов, уже стоял плотной стеной, и хотя еще не добрался сюда, вверх, благодаря вечернему бризу, в воздухе ощутимо пахло гарью.

Доктор оказался молодым и красивым — каким и положено быть доктору богатого квартала, у него были роскошные, однако, аккуратно подстриженные кудри и роскошный жилет. Выезд у него был тоже роскошный, прекрасная пара, подумал Лютик, прекрасная. И он как раз садился в коляску. Коляска была тоже неплохая, хотя и без особых излишеств.

— Драпаете? — Лютик заступил дорогу и взялся за удила — делаете ноги? Рвете когти?

— А что прикажете делать? — доктор моментально оценил ситуацию и выбрал доверительный тон. Голос у него тоже был красивый. — Это чума. Причем свирепая. О такой я и не читал даже. Стопроцентная смертность. Им уже не поможешь.

— Но облегчить страдания…

— Вы вообще-то кто? — хмуро спросил доктор.

— Поэт. Какая разница?

— Ну так вы должны болеть всей болью мира. А тоже драпаете.

— Я не клялся врачебной клятвой…

— В задницу клятву, — доктор покосился на лежащий на сиденье кнут, — говорю же, им не поможешь. Никому не поможешь.

— Сударь! — девочка отпустила руку Лютика и выбежала вперед, — господин доктор! Вы помните меня? А я вас хорошо помню. Вы приходили к моей маме! Я Мисси Гольдбах!

— Как же, деточка, помню, — доктор явно про себя желал, чтобы у Мисси Гольдбах была не такая хорошая память.

— Мама больна, — тараторила девочка, явно обрадовавшаяся при виде знакомого лица, — а служанка куда-то делась. Я думаю, умерла. Или убежала. Я хотела послать за вами, а тут эти добрые люди любезно предложили проводить меня, хотя было так страшно, так страшно…

— Все это очень интересно, — доктор осторожно потянул вожжи, поскольку Лютик все еще не отпускал удила, — но я тороплюсь, детка…

— Вы совсем сволочь? — тихо спросил Лютик.

— А вы? — так же тихо спросил врач, глядя ему в глаза.

Потом, помедлив, сказал:

— Ладно. Знаешь что, детка… Закатай рукавчик. Поверни ручку вот так…

— Зачем?

— Это… в медицинских целях. Вроде, чисто. Нет, определенно чисто. Ладно, полезай сюда.

— Вы… — девочка задохнулась от восторга и машинально сделала книксен, — возьмете меня с собой? В коляске? Правда?

— Она богатая наследница, — задумчиво проговорил доктор, обращаясь к Лютику, — и скоро войдет в возраст.

— Тетя Агата, — подтвердил Лютик, — тоже так говорила.

— Там деньги в Нильфгаардских банках. И немалые. Если удастся подтвердить права на наследство… Мой брат — стряпчий.

— Вы правда на мне женитесь? — девочка тем временем деловито вскарабкалась на подножку, и уселась, расправив складки накрахмаленной нижней юбки.

— Со временем, — рассеянно сказал врач.

Лютик отпустил удила и отступил в сторону. Врач вздохнул и подобрал вожжи.

— Я не совсем безнадежный негодяй, — сказал он тихо, — но они обречены. Мой помощник сегодня не пришел. Аптекарь… в общем, ясно.

— Ага, — брезгливо согласился Лютик, — ясно.

— Тогда прошу прощения, мэтр. — Врач тронул коляску. — И вы, сударыня. Остаюсь вашим поклонником.

Они смотрели, как экипаж все быстрее несется по мостовой. Доктор отлично управлял парой, копыта слаженно высекали искры, и девочка, обернувшись, махала им ладошкой, пока не скрылась за углом.

— Она что, совсем не жалеет? — удивилась Эсси. — Что оставила умирающую мать?

— Потом, лет черед десять. Когда отрастит совесть. Если отрастит вообще. Ну и если выживет конечно.

— Это… какое-то маленькое чудовище!

— Просто ребенок. Ты идеалистка, куколка. Всегда была идеалистка. Это и по песням твоим видно. Я всегда говорил тебе, цинизм, это как перчик… без него пресно. А ты…

— Ох, да помолчи.

Запах гари теперь чувствовался отчетливо, потому что пылало уже неподалеку, над одним из особняков поднимался столб трепещущего от жара мутного воздуха.

— Тем более доктор, — продолжал рассуждать вслух Лютик, — они все циники. А этот еще и подонок, конечно. Видно мечтал сколотить капиталец, пользуя от мигрени скучающих дам. Вроде этого, твоего, с кушеткой… Они-то выберутся из города, можешь мне поверить. А вот с нами проблематично.

— Почему?

— Оглянись.

— Их всего-то человек восемь, — пренебрежительно сказала Эсси, — благородный разбойник Орландо справился бы с ними одной левой.

— Пижон этот ваш Орландо… Давай, куколка. Раз-два… руку, руку давай! Побежали!

Они перепрыгнули через изящный парапет, оказались на чужом заднем дворе, потом за воротами, потом в чистеньком проулке, куда выходили глухие задворки других приличных домов… Укрыться тут положительно было негде.