Только достойный - Морган Райс

«В следующий раз», - пообещала она себе.

Гиневьева вошла в сводчатые покои с высокими потолками, здесь было тускло и прохладно. Ее ввели в середину комнаты два стражника, которые, наконец, отпустили ее и отошли на несколько метров. Она потерла руку в том месте, где они держали ее, испытывая облегчение от того, что они отпустили ее.

Напротив Гиневьевы стоял человек – очевидно, дворянин, судя по его виду. Он стоял в нескольких метрах от нее и смотрел на нее холодным, тяжелым взглядом. Казалось, он рассматривает ее так, словно она была статуей или интересным предметом искусства, который ему принесли.

Гиневьева ощутила мгновенное отвращение при взгляде на него: он был похож на Манфора. Может быть, его брат?

Он стоял перед ней: прекрасная холеная внешность, лет двадцати, высокомерный хмурый взгляд на лице. Облаченный в лучшие бархатные одежды, свидетельствующие о его положении, он находился в компании двух мужчин постарше, одетых не менее роскошно. Позади них стояли несколько слуг. Его глаза были красными, словно от слез, лицо обрамляли длинноватые, волнистые каштановые волосы. Ей показалось, что он мог бы быть привлекательным, если бы его лицо не раздувалось от такого высокомерия и жестокости.

Мужчина холодно смотрел на нее, и она сжала челюсти, глядя на него, невосприимчивая к его ненависти. В конце концов, она не нуждается в его одобрении.

Комнату окутала долгая тяжелая тишина, пока они стояли, глядя друг на друга, не говоря ни слова. Комната была полна тихого напряжения горя, обвинения, гнева и возмездия. Не нужно было ничего говорить.

Наконец, мужчина заговорил.

«Ты знаешь, кто я?» – спросил он. Его голос был неприятным – голос власти, привилегии, полномочий.

Гиневьева смотрела в его тяжелые карие глаза, изучая их.

«Могу предположить, что брат Манфора», – ответила она хриплым от долгого молчания голосом.

Он покачал головой.

«Я был его братом», – поправил он. – «Мой брат теперь мертв, благодаря тебе».

Его глаза неодобрительно сузились, когда он посмотрел на нее так, словно это она вонзила кинжал в его брата. Гиневьева жалела о том, что это не так. Она хотела бы взять на себя бедственное положение своего любимого Ройса, чтобы он не страдал из-за нее.

Гиневьева отчаянно хотела положить этому конец. В конце концов, перед ней стоит ее враг. Она украдкой оглядела комнату в поисках оружия – меча, который она может вынуть, кинжала, который может бросить – что угодно, что она может вонзить в сердце этого человека. Гиневьева быстро нашла решение. Она заметила, что у одного из солдат, который смотрел в другую сторону, на поясе висит кинжал, и она подумала о том, чтобы схватить его, прикинула, насколько быстро она может сделать несколько шагов и пронзить его до того, как они остановят ее.

«Ты слышала, что я тебе сказал?»

Гиневьева моргнула и посмотрела на него, вырванная из своих мыслей, не осознавая, что он говорит.

«Я сказал», – повторил он. – «Меня зовут Альтфор. И твой драгоценный Ройс прямо сейчас лежал бы мертвый, если бы не крестьяне. На самом деле, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем наблюдать за тем, как его лишают головы на площади. Но это не имеет значения. Он все равно умрет, хотя и во время долгого, мучительного пути в Ямы. Полагаю, что так лучше, хотя это и лишает меня моего удовлетворения».

Гиневьева сгорала от негодования, когда Альтфор сделал шаг ближе. Он усмехнулся.

«Моего брата лишили жизни», – он кипел от злости. – «Моего брата убил бедный крестьянин. Это позор!» – крикнул он, и его слова эхом отражались от стен и пола, его гнев задержался в воздухе.

Альтфор понизил голос.

«А все из-за тебя», – заключил он с презрением.

Снова повисло тяжелое молчание. Гиневьева не собиралась отвечать. Ее не волновал его гнев, на самом деле, она желала его гнева. Она хотела, чтобы он страдал так же, как страдала она.

«Тебе нечего сказать?» – наконец, спросил он.

Между ними оставалось молчание, они смотрели друг на друга, в равной мере настроенные решительно, пока она, в конце концов, не заговорила:

«Что вы хотите от меня услышать?» – спросила она.

Его взгляд отяжелел.

«Что тебе жаль. Что ты не хотела, чтобы это произошло. Что ты рада, что Ройс умрет».

Гиневьева сжала челюсти.

«Это неправда», – ответила она, ее голос был спокоен, чего она до сих пор не ощущала. – «Я рада, что ваш брат мертв. Он был вором, убийцей и насильником. Он похитил меня в день моей свадьбы. Он украл у меня самую большую радость в моей жизни. И в результате гнусных действий вашего брата человек, который любит меня, человек, который пришел спасти меня, теперь изгой. Я сожалею только о том, что ваш брат не умер раньше, и что не я сама вонзила в него клинок».

Ее слова вылетели с гневом и злобой, которые соответствовали его чувствам, и она видела, что каждое ее слово причиняет ему боль. Вместе с тем, она видела, что Альтфор удивлен. Очевидно, он ожидал, что она сдастся, но она этого не сделала.

Альтфор теперь смотрел на нее с потрясением и, возможно, с чем-то, близким к уважению.

«Ты своенравная девушка, не так ли?» – сказал он, медленно кивнув. – «Да. О тебе так и говорят. Девушка с сильным духом. Но какой прок от духа в жизни девушки? В конце концов, кем бы ты стала? Женой. Матерью. Ты провела бы свою жизнь за шитьем и вязанием, подтирая младенцев. Тогда для чего тебе твой дух?»

Гиневьева нахмурилась.

«Вы порочите род деятельности, который является более благородным, чем ваш», – огрызнулась она. – «Вы порочите род деятельности своей собственной матери, хотя, судя по результату, я не удивлена».

Альтфор нахмурился, очевидно, растерявшись от ее слов. Гиневьева смотрела на него, молча кипя от гнева. Она на самом деле решила стать преданной женой и матерью, и для нее не было призвания лучше. Кроме того, она решила тренироваться и стать воином. Она уже управлялась с мечом лучше большинства молодых людей. Ей доставалась справедливая доля охоты, чего не случалось с другими девушками, и цель ее стрелы была вернее, чем у большинства мужчин, которых она встречала. Даже Ройс бы не так точен, как она.

«Ирония в том», – продолжала Гиневьева. – «Что если бы сейчас в моем распоряжении были лук и стрелы, я выпустила бы стрелу вам между глаз еще до того, как вы договорили бы. Жена и мать – не единственные мои таланты. У меня есть и другие таланты, которые я с удовольствием продемонстрировала бы на вас».

Потрясенный Альтфор смотрел на нее.

Затем, когда, казалось, прошла целая вечность, он улыбнулся.

«Они и правда тебя недооценили», – ответил он. – «Мой брат схватил тебя как развлечение, от которого он бы избавился до конца дня. Очевидно, он и понятия не имел о том, кого он выбрал».

Альтфор окинул ее другим взглядом с ног до головы. В этом взгляде ясно читалось уважение и даже, возможно, восхищение. Гиневьеве не понравился этот взгляд. Она бы предпочла, чтобы он смотрел на нее только с презрением.

«Я выше тебя по положению», – продолжал он. – «Но я вижу в тебе что-то. Мой брат выбрал тебя по ошибке, я же выберу тебя по собственному желанию. Тебя нельзя убить, если мы хотим успокоить крестьян. Но я не могу освободить тебя после всего того, во что ты была вовлечена, хочу я этого или нет».

Альтфор вздохнул.

«Поэтому я женюсь на тебе», – заключил он, словно торговался на рынке и решал, купить ли особенно прекрасную овцу на ужин.

Гиневьева уставилась на него в изумлении.

«Считай, что тебе повезло, что я нашел тебя сегодня здесь», – продолжал Альтфор. – «Многие женщины в этой стране отдали бы все за возможность стать моей женой, но ты победила. Считай себя счастливицей. Ты войдешь в благородную семью, я решу этот вопрос от имени своего отца и восстановлю мир с крестьянами. Мы оставим это неприятное дело в прошлом ради наших семей и ради нашего королевства».

Пока он говорил, Гиневьева чувствовала, как жизнь медленно ускользает от нее, ее тело немело от потрясения. Она не была удивлена тем, что он получит ее. На самом деле, она думала, что он изнасилует ее и станет мучить, если не убьет. Ее удивили его слова. Какими возвышенными, какими изящными они были. Он сделал ей комплимент, когда от него этого не требовалось. Он даже говорил о ней с восхищением. Он возьмет ее не как игрушку, как она думала, а как свою жену, как члена своей семьи, как дворянку.

Разумеется, все это было в высшей степени оскорбительно, учитывая то, что они сделали с любовью всей ее жизни, с человеком, которого она любила больше всего на свете. Но больше всего Гиневьеву беспокоило то, что в этом так же было кое-что лестное. Ей этого не хотелось. Было бы легче принять это как наказание. Несмотря на свои чувства, несмотря на свою сильную ненависть к нему, несмотря на желание вонзить кинжал в его сердце, Гиневьева вынуждена была признаться самой себе, что в глубине души какая-то часть ее поражена им и даже восхищена. Несмотря на свое высокомерие, он вылеплен из совершенно другого материала, чем его брат. Разница была поразительной, и это полностью застигло ее врасплох.