Ночная прогулка - Боб Шоу

Ночь тянулась медленно, и Теллон, все чаще и чаше догонявший Уинфилда, понял, что доктор совсем выбился из сил. Уинфилд задыхался, из его горла вырывалось какое-то хриплое, монотонное всхлипывание.

— Слушай, Док! — крикнул наконец Теллон. — Нам обоим надо передохнуть. Зачем рисковать? Так и сердечный приступ может случиться.

— Не останавливайся. Сердце у меня в порядке.

Теллон нащупал ногами кусочек твердой земли. Он рванулся вперед, всем телом навалился на Уинфилда и с шумом уложил его плашмя на трясину. Доктор упорно отбивался, стараясь при этом еще и продвинуться вперед.

— Ради Христа, Док, — выдохнул Теллон. — Я говорю про мое сердце. Передохнем немного, ладно?

Еще секунду Уинфилд сопротивлялся, потом обмяк.

— Ладно, сынок, — сказал он, пыхтя и борясь с одышкой. — Даю тебе пять минут.

— Ты не представляешь, Док, как я тебе благодарен.

— А я должен благодарить самого себя.

Они лежали, прижавшись друг к другу, и тихо посмеивались, пока наконец Уинфилд не стал дышать ровнее. Тогда Теллон рассказал ему о встрече с той подводной тварью.

— Это «скользун». Сейчас он особой опасности не представляет, — сказал Уинфилд. — А вот когда самкам приходит пора откладывать яйца, кожа у них по бокам затвердевает и режет, как нож, все, что движется мимо. Пропорет насквозь да еще и яиц туда накидает.

— Милая привычка.

— Да, тут уж, как говорится, остается только одно: радоваться прибавлению в своем семействе. Кстати, вышли мы в самое удачное время. Зимой на болоте довольно спокойно. Единственная опасность — тинные пауки.

— Они ядовитые?

— Нет, с их пастью яд им ни к чему. Они лежат на мелководье, задрав ноги. В таком виде они похожи на заросли камыша. А посредине — пасть. Если тебя еще раз занесет в эти места, сынок, остерегайся проходить через аккуратные группы камышей.

Тут Теллону пришла в голову тревожная мысль:

— Слушай, а как птица видит ночью? Я имею в виду — сможешь ли ты заметить тинного паука?

Уинфилд фыркнул.

— Тебе-то что, ведь я иду первым.

Когда рассвело, Уинфилд настоял, чтобы Теллон сменил его и сам надел электроглаз.

Теллон, благодарный за то, что ему не придется идти во тьме, согласился и несколько часов возглавлял поход. Чтобы раздвигать невысокие растения, он пользовался грубым подобием копья, которое Уинфилд вытесал из тонкого деревца. Птица время от времени била крыльями в своей пластиковой клетке, но никаких особых признаков беспокойства не выказывала. Пробираясь сквозь мокрые заросли, Теллон увидел, что вода кишит темно-коричневыми существами, похожими на пиявок. Они корчились, извивались и беспрестанно дрались друг с другом. Порой их темные тела образовывали огромные живые ленты, которые вились у ног Теллона. Воздух то звенел мелкой мошкарой, то рвался под ударами яростно трепещущих крыльев огромных черных, как сажа, насекомых, которые беспорядочно носились над болотом, поглощенные своими никому не ведомыми делами.

Дважды в день прямо над их головами на бреющем полете прошли самолеты, но беглецов скрывал холодный зеленый туман. Теллон двигался, как автомат, мысли у него в голове ворочались все медленнее и медленнее, и были они какие-то тягучие, и снились ему коричневые сны. Все чаще они останавливались на отдых. Все длиннее и длиннее становились привалы — беглецов одолевала усталость. В сумерках они нашли маленькую, сравнительно сухую кочку, улеглись на ней и заснули, как дети.

Роботы вполне могли обстрелять какую-нибудь цель, находящуюся за пределами четырехмильной полосы болота. Чтобы этого не случилось, ракеты снабдили взрывателями с часовым механизмом. Тем самым их радиус действия был ограничен двумя тысячами ярдов. На практике, однако, их зона поражения зависела в основном от плотности болотного тумана. В самые сумрачные дни человек мог подобраться к башням на четыреста ярдов, если не ближе, и только когда тепловое излучение его тела достигало критического значения, робот открывал огонь. Впрочем, внезапный порыв ветра мог пробить в тумане длинную брешь, подобную аллее, уходящей вглубь болота. И тогда блестящие рычаги, похожие на лапки насекомого, придут в движение, и тяжелый снаряд с воем пролетит по этой туманной аллее.

Когда Уинфилд разрабатывал план побега, он много думал об «автострелках».

На второй день поутру доктор открыл свой ранец, достал оттуда маленький ножик и срезал куски пластика прикрывавшие руки. Потом они набрали полные охапки мясистых твердых листьев дринго, увертываясь от скорпионов-прыгунов, со свистом рассекавших воздух. Листья они сшили вместе, так что получились темно-зеленые накидки.

— Скоро мы снова выйдем на сухое место, — сказал Уинфилд. — Видишь, эта зеленая хреновина уже редеет. Сегодня туман довольно густой, поэтому ближайшие несколько сот ярдов мы в безопасности, а дальше придется идти пригнувшись. И ни в коем случае не высовывайся из-под накидки. Понял?

— Понял. Пригнуться и не высовываться.

Идти, закутавшись в тяжелое одеяло из листьев, было еще труднее. Теллон, изнемогая от жары в своем пластиковом мешке, из последних сил тащился вслед за доктором. Теперь он был лишен даже скромного общества своего сонарного «фонаря». Как только Теллон натянул на голову накидки, его пришлось выключить.

Два часа они дюйм за дюймом продвигались вперед, пока Теллон не заметил, что идти становится легче. Все реже приходилось им возвращаться назад или, барахтаясь в грязи, выбираться из бездонных илистых плавунов. Он уже начал думать о том, что когда-нибудь снова будет ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, обсохнет, помоется и даже поест.

Внезапно где-то впереди хрипло вскрикнул Уинфилд.

— Док! Что стряслось? — Теллон слышал только яростный плеск воды и проклинал свою слепоту и беспомощность. — Что случилось, Док?

— Паук. Большой…

Доктор снова закричал, и плеск стал громче.

Теллон отбросил в сторону «одеяло» и быстро, как только мог, пополз вперед, все время ожидая, что вот-вот холодная влажная пасть вцепится в его незащищенную руку.

— Где ты, Док? Ты меня видишь?

— Сюда, сынок. Дальше не надо. Дай-ка мне… левую руку.

Теллон протянул руку и почувствовал, что на ладонь ему опустилось что-то легкое и хрупкое. Электроглаз. Он надел его, и на него тут же обрушились снопы яркого зеленого света — ударили в глаза. Уинфилд уронил клетку с птицей, и Теллон догадался, что смотрит на диковинный пейзаж сквозь заляпанный илом пластик. Сперва он даже не понял, что эта облепленная тиной морская звезда — он сам, а другое такое же чудовище, корчившееся рядом, — Уинфилд.

Доктор лежал на спине, его правую ногу почти до колена затянуло в бурлящий водоворот. Во вспененной воде расплывались алые пятна, а вокруг ноги бились и трепетали в воздухе восемь членистых ножек. Стон ужаса вырвался у Теллона, однако он сумел сориентироваться, метнулся вбок и схватил копье, которое вывалилось из рук Уинфилда. Он поднял его и вонзил наконечник в грязь — туда, где, как он думал, было туловище тинного паука. Поверхность воды медленно вспучилась, и копье в кулаке Теллона стало гнуться.

— Держись, Док. Я его копьем!

— Копьем не получится, сынок. Слишком твердая шкура. Надо… надо ему в глотку. Дай копье мне.

Теллон выдернул копье и вложил его в слепо хватающую воздух руку Уинфилда. Беззвучно раскрыв рот, тот принял оружие и вогнал наконечник в воду возле своей ноги. Зеленые лапы жадно ухватили его за руки, но тут же резко распрямились.

— Сейчас я его, — бормотал Уинфилд. — Сейчас, сейчас.

Он перехватил древко копья повыше и с торжествующим видом стал погружать его все глубже и глубже.

Наконец он смог налечь на дрожащее копье всем телом, и болото около его ног забурлило. Внимание Теллона, припавшего к земле неподалеку, было полностью поглощено битвой, но тут у него в голове раздался беззвучный сигнал тревоги. В этой схватке побеждал Уинфилд, но ведь была и другая опасность, о которой они забыли.

— Док! — крикнул он. — Ты стоишь!

Уинфилд на миг замер — скорее с виноватым, чем с испуганным видом, — и стал валиться на землю, но «автострелок» уже взял его на прицел. На Теллона обрушился невероятной силы удар, вслед за которым раздался нарастающий рев — ракета обогнала свой звук. Мельком он увидел, как закувыркалось по воде обезглавленное тело доктора. Несколько секунд спустя донеслось запоздалое, раскатистое эхо выстрела. Копье вертикально стояло в тине, слегка подрагивая в такт движениям невидимого паука.

«Ты свалял дурака, Док — тупо думал Теллон. — Кто угодно мог встать — только не ты. Ты предостерег меня, чтобы я не вставал — а потом встал сам». Несколько секунд он стоял на четвереньках, растерянно качая головой, потом к нему вернулся гнев — тот гнев, повинуясь которому он вытолкнул Черкасского из окна гостиницы в Нью-Виттенбурге.