Бунт в «Зеленой Речке» - Тим Уиллокс

Мысли Клодины вернулись к настоящему, поскольку движения Стоукли стали быстрее и энергичнее. Она вцепилась пальцами в простыню. Стоукли кончил спокойно и без грубостей и на минуту застыл, перенеся свой вес на кулачищи, поставленные по сторонам головы Клодины. Его пот крупными теплыми кляксами падал на ее голую спину. Пауза затянулась, и Клодина со страхом ждала ее окончания, которое не замедлило наступить. Стоукли с презрением выдернул свой член так резко, что она невольно вскрикнула и дернулась от болезненного спазма, скрутившего мускулы ее таза.

— Заткнись, сучара!

Нежность в голосе Стоукли исчезла до следующего раза: сейчас Джонсон преисполнился несдерживаемой ненавистью к самому себе.

— Глянь сюда, — приказал он.

Клодина не повернулась.

— Приятель, дай дух перевести, черт тебя возьми!

Стоукли перевернул ее на спину, и Клодина перевернулась клубочком, держа согнутые руки у головы и поджав ноги. Стоукли зажал ей рот ладонью и двинул кулаком по ребрам. Клодина фыркнула в широкую лапищу Джонсона и втянула в легкие воздух, смешанный с запахом резины, исходившим от ладони Стоукли. Большой негр отпустил ее и, поднявшись на ноги, отошел в глубь камеры и содрал презерватив. Потирая ребра и слушая, как Джонсон отливает, Клодина напомнила себе, что, если Хоббс сдержит свое слово, терпеть осталось недолго.

А Хоббс пообещал ей позаботиться о том, чтобы комиссия по освобождению отнеслась к ее ходатайству с большим пониманием, если Клодина, в свою очередь, перестанет одеваться и вести себя как женщина. Хоббс обратил ее внимание на то, что комиссия вряд ли проявит сочувствие к мужику, явившемуся на заседание с красными ногтями, накрашенными губами и накладными ресницами. Клодина, в свою очередь, поставила начальника тюрьмы в известность об отсутствии у нее выбора: Нев Эгри пришьет ее до того, как она успеет выйти во двор, на что Хоббс обязался гарантировать ей полную безопасность — но только в том случае, если она по своей воле перейдет в блок „B“. Клодина колебалась, поскольку Эгри достал бы ее и в карцере. Тогда Хоббс рассказал ей о том, что блок „B“ подлежит полной изоляции, и даже Эгри не сможет проникнуть туда. А к окончанию изоляции Клодина будет уже на свободе. Определенный риск, конечно, оставался, но если Клод согласен, то он, Хоббс, берется все обеспечить.

Так Клодина враз снова стала Клодом, понимая, что игра стоит свеч. Подумать только, снова прогуляться по „Куотер“… Она — нет, он! — встанет на Бурбон-стрит и вдохнет воздух, напоенный выхлопными газами, и почувствует, как у него встает при одном взгляде на длинноногих телок в коротких юбчонках, вышагивающих на своих высоченных каблуках… А потом у „Альфонсо“ он выдует через соломинку высокий стакан виски „Сто волынщиков“. Ага. А карман будет оттопыривать пухлая пачка двадцаток. Интересно, помнят ли его эти сучки? Ему не сосали уже тысячу лет…

Так что Клод сказал Хоббсу „да“ и теперь сидел здесь, с соседом по камере, который драл его в задницу.

Он. Его. Он вернулся сюда.

— Оденься, — приказал Стоукли.

Уровень ненависти в голосе Джонсона достиг своего пика и теперь снизился до обычного. Из угла тесной камеры слышался плеск воды. Кассета с „Дйс Ти“ доиграла до конца, и магнитофон отключился. Откуда-то с нижнего яруса донеслось бренчание гитары и голос, напевавший что-то из репертуара Альберта Коллинза. Клод развернулся на краю койки и потянулся за штанами. Своими штанами… Ему срочно требовалось сходить в туалет, но мускулистая фигура Стоукли по-прежнему занимала крошечную уборную.

— Скоро вернется Уилсон? — спросил Клод.

Стоукли, повернувшись к нему и вытирая лицо когда-то белым, а теперь серым от долгого употребления полотенцем, уточнил:

— Что ты там вякаешь?

— Ничего, — ответил Клод, уже жалея о своем вопросе.

— Ты думаешь, я не могу управляться с делами без него?

— Я не говорил ничего подобного, — запротестовал Клод.

Стоукли отшвырнул полотенце и настолько приблизился к Клоду, что навис над ним подобно скале. Клод съежился.

— Уилсон взял тебя сюда, потому что ты — оскорбление наших братьев, и он хочет доказать бледнолицым козлам, что мы достаточно сильны, чтобы забрать тебя. — Большой негр сжал пальцы правой руки в кулак. — Потому что мы сильнее, врубаешься, приятель? Здесь „Долина Бегунов На Дальние Дистанции“. Солнце еще высоко, но однажды, собравшись с силами, мы перевернем весь этот поганый мир — однако, пока мы здесь, мы будем тянуть нашу лямку вместе. Иначе мы ничто.

— Поэтому я и вернулся, — вставил Клод.

— Вранье. — Стоукли наставил указательный палец прямо в лицо собеседнику. На Клода снова пахнуло резиной. — Ты нас используешь. Не знаю пока, каким образом, но используешь.

— Мне надо в сортир. — Клод попытался встать. Стоукли толкнул его в грудь, заставляя опуститься на место.

— Ты используешь нас так же, как раньше использовал этого козла Эгри.

Туссен так и не понял, кто — Клод или Клодина — говорил его устами, когда от гнева он на мгновение расхрабрился и у него вырвалось:

— Эгри требовал от меня то же самое, что и ты. Так в чем разница, Стоукли?

Последнее слово он выговорил так, будто хотел свернуть его трубочкой и воткнуть в задницу Джонсона, и тут же об этом пожалел. Стоукли отступил на полшага назад и подсветил Туссену кулачищем по зубам. Клод еще успел почувствовать на губах привкус крови, когда огромная рука сжала ему горло. Стоукли вздернул его в воздух так, что их лица оказались на расстоянии пяти сантиметров.

— Ты будешь спорить со мной после того, как докажешь, что ты человек. А до сих пор твое грязное очко принадлежит мне, а теперь иди просрись, Клодина!

Стоукли разжал руку и отошел. Прокашлявшись, Клодина рванула к унитазу и торопливо присела, спустив штаны.

Она. Ее. Клодина. Ну и хрен с ним. Не смертельно.

Он подумал о том, позволит ли ему Уилсон встретиться еще раз с Клейном. Туссен хотел поговорить с доктором. Больше довериться некому. А если и есть кому, сомнительно, чтобы его стали слушать. В животе раздалось громкое бурчание; Стоукли по ту сторону занавески взвыл от отвращения:

— Господи Иисусе! Выходи оттуда, сучара, пока я тебя не вынес по кускам!

Клод вздохнул и потянулся к рулону туалетной бумаги. Он был рад тому, что вернулся в блок „B“. Нет, в самом деле рад. Подтираясь, он позволил себе снова помечтать о длинноногих оторвах в мини-юбках и наспех помолился, упрашивая Бога о том, чтобы очутиться на Бурбон-стрит раньше, чем до него доберется Нев Эгри.

Глава 6

После второго развода и переклички Нев Эгри завалился в постель и лежал там в одиночестве и прострации, смоля одну „Лакки Страйк“ за другой. Все его тело мучительно сотрясалось.

Он таращился широко открытыми глазами в потолок, видя перед собой только Клодину. Ее лицо. Ее губы. Ее кожу и длинные, безукоризненной формы бедра… Затем перед его мысленным взором возникла похабная картинка, слишком отвратная, чтобы присматриваться к ней; к горлу подкатил комок. Нев сел на постели и, закрыв глаза, держал веки каменными пальцами до тех пор, пока по сетчатке не запрыгали мигающие огоньки. Гнусная картинка исчезла, и Эгри немного успокоился. Только сейчас он услышал доносившиеся из его кассетника голоса Боба Уиллса и „Тексас Плейбойз“, исполнявших „Розу Сан-Антонио“. Вообще-то Эгри никогда не считал себя особо сентиментальным мужиком, но от „Розы Сан-Антонио“ у него всегда перехватывало горло. А уж сейчас он вообще недалек от того, чтобы расплакаться.

Здесь, около Аламо, я нашелОчарование, невероятное, как неба глубина.По лунной дорожке я шел,Рассказывая, как моя любовь нежна…

Эгри протянул руку и выбросил кассету из магнитофона. Да, время слез приближалось — и для него, и для кое-кого, — но пока еще не подошло. Не время изгонять из своей головы и мерзкие видения, порожденные рассказами Перкинса, — такие вещи смываются только кровью. Но ничего, успокоил себя Эгри, ждать осталось недолго. К тому же Перкинс, прирученный Эгри белый вертухай из блока „B“, только подтвердил самые скверные предположения Нева.

Вонючий паскудный нигер Стоукли Джонсон драл его Клодину всеми возможными способами.

Очередная картинка: сцепившиеся тела, замедленные движения. Опускающиеся бедра. Черная потная кожа…

Желудок Эгри болезненно сжался. Сжав зубы, он с трудом удержал поток желчи, смешанной с непереваренными остатками утренней яичницы, и, сглотнув, поднялся на ноги. Стены камеры заходили ходуном. Окурок „Лакки Страйк“ догорел до пальцев, и Эгри опустил глаза: красный кончик сигареты обжигал его, наполняя воздух смрадом горящей кожи. Боль казалась такой далекой и желанной, что Эгри страстно возжелал ощутить ее, и она не заставила себя долго ждать: рука Эгри дрогнула, окурок упал на пол. Сознание Эгри избавилось от мучительных сомнений — он знал, что надо делать. Начальничек стал вести себя так, будто на самом деле был здесь командиром. Ничего, Нев Эгри покажет ему, кто по чем. Прикинув, во что обойдутся предстоящие действия, Нев решил, что готов платить. Ничего, они все тоже заплатят. Эгри наступил на окурок и содрал с себя рубашку. Пора вернуть Клодину домой.