Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

Афанасий был с Мариной всегда ласков, но ровно так, без особых эмоций. Спрашивал об уроках, делал подарки, иногда играл в шахматы или ходил с ней в кино вдвоем, когда Ляля была занята. Но, надо думать, его ласковое внимание, пусть и не слишком горячее, пробралось в детское сердечко подрастающей без отца Марины. И сейчас, когда Ляля услышала эти слова, она вдруг поняла: Марина-то, оказывается, была деликатна тогда! Она скрыла от всех свои чувства – от Афанасия, от матери, – побоялась ими обременить? Побоялась, что будут лишними?.. Не разделенными?!

Ляля посмотрела в лицо дочери, исказившееся гримасой боли и ненависти.

– Мариша… – Ляля протянула руку. – Иди сюда, девочка моя… Сядь рядом. – Ляля обняла дочь за плечи. – Я понимаю, для тебя это было травмой… Ты успела привязаться к Афанасию за те годы, что мы жили вместе. По сути, у нас была настоящая семья, и ее разрушение причинило тебе боль. Но с тех пор уже прошло больше трех лет, ты повзрослела, Мариша. Пора научиться принимать людей такими, какие они есть, вместе с их слабостями… Нужно уметь прощать, доченька.

Марина вскочила, стряхнув с себя материнскую руку.

– Прощать? Бог простит! А я… Я… Я очень рада, чтоб ты знала! И что он умер, и что Янка! Они этого заслужили!

Ляля почувствовала, как ее руки и ноги стали вдруг ледяными. Смутная мысль, пугавшая ее последние несколько дней, вдруг стала кристальной, прозрачной и острой, как осколок льда.

– Марина… Это ведь не ты?.. Ты ведь не могла?.. Или вы с Кешей?!

Дочь смотрела на нее несколько мгновений, словно до нее не сразу дошел смысл. Затем лицо ее вдруг преобразилось, разгладилось, стало спокойным.

– Ну что ты, мамочка! Конечно, не я! И Кеша не мог, он же тюфяк, сама знаешь. Ты как скажешь, тоже…

Ляля была рада этим словам дочери, да только руки и ноги так и не согрелись. Ум готов был поверить, но на каком-то темном, глухом, клеточном уровне острый осколок льда оставил рану, и она все еще саднила…

Глава 10

Кис прекрасно отдавал себе отчет, что дело это крайне сложное. Впервые за всю его практику у него все еще не намечался портрет убийцы за целый месяц поисков.

Даже в самых сложных, в самых витиеватых делах он, отсекая одну за одной негодные гипотезы, постепенно очерчивал для себя характер преступника. Он в него вникал, он в него влезал, как в костюм, как актер в роль. Еще не зная, кто это, Алексей уже копался в его логике и в его психологии, действуя как «профайлер»…

Сейчас же он находился в тумане – в таком тумане, как описал Янин приятель, где начинаешь сомневаться в наличии у себя плотской оболочки…

И сквозь туман пока просматривалось одно – словно выпроставшийся из белого плена и поднесенный близко к глазам указательный палец: Яна, точно так же, как и ее отец, погибла в тот день, когда никто о ней не волновался, – она должна была уезжать на встречу к отцу, а затем с ним в отпуск. И вероятность того, что ей помогли утонуть, не столь уж мала…

Если бы перед Яной не был убит Карачаев, то Алексей занялся бы скорее ее друзьями. Интриги в компашке водились – да в какой же компашке они не водятся? Завистливая подружка или отвергнутый ревнивец могли свести счеты с гордячкой Яной. Кроме того, ориентировалась компашка на водных просторах Московского моря куда лучше, чем какой-нибудь пришлый недоброжелатель.

Впрочем, и пришлому не столь уж трудно сориентироваться, при желании-то. А желание всегда прямо пропорционально заинтересованности…

Остаток дня Алексей потратил на поход к следователю. Следователь был незнакомый, но Алексея Кисанова, частного детектива и бывшего опера с Петровки, в милицейской среде более-менее знали и на сотрудничество с ним шли, хотя и далеко не всегда охотно: гонорары «частного сектора» обычно неимоверно раздражали «сектор государственный».

Тем не менее обмен информацией есть залог дружественных отношений, а в них заинтересованы обе стороны. Впрочем, Алексей особо на информацию не рассчитывал, больше шел делиться своей, хоть и знал, что не порадует он ею органы следствия и дознания: им только гибели Яны не хватало!

Он не ошибся: следователь хмуро его выслушал и еще более хмуро обронил, что не видит никакой связи. И что пока нет трупа, нет и дела. И что Иннокентию уже предъявлено обвинение в убийстве его дяди. Неча, мол, товарищ частный детектив, «сбивать с такта весь Париж».

– Хе, кактусы он пришел поливать! – делился своими соображениями следователь. – Какие кактусы, е-мое, кто их поливает? Он нарочно выдержал недельку, чтоб трупешник разложился и никто следов инсулина не нашел!

Кис не знал, кто поливает кактусы, но аргумент показался ему неубедительным.

– Не поторопились ли? – осторожно спросил он. – На одних отпечатках да на кактусе дело хиловатым будет…

– Да ладно. Мы тут тоже не пальцем деланные. У него дома деньги нашли, доллары, и две банковские карточки Карачаева, «Мастер Карт Голд» и «Америкэн Экспресс». Потратить он ничего не успел – но взять-то взял!

– Он мог их позже взять, – разумно заметил Кис. – Из соображений, что «дяде все равно не понадобится».

– Вы мне тут достоевщину не разводите, Алексей Андреич! А то щас еще тяжелое детство приплетете и сиротские слезки?! Этим пусть его адвокаты занимаются! Не надо нас за дураков держать, мы свое дело знаем! Мотив у него есть, понятно? Самый прямой: он все наследует!

– А дочь как же?! – изумился Кис.

– То-то, сыщик, сам не проверил, да?! А Карачаев удочерение не оформлял! Так что все племянничку должно было достаться. Он хоть и пытается выкрутиться – знать, мол, не знал, – да кто ж ему верить будет?!

Вот те новость! Совершенно озадаченный, Кис покинул следователя и снова связался с Лялей.

– Для меня это неожиданность… Но думаю, что Кеша говорит правду… – Голос Ляли звучал натужно, вымученно, будто каждое слово давалось ей с трудом. – Он не знал, я уверена… Видя любовь Афанасия к Яне, мы все были убеждены, что она удочерена… Вернее, никому просто не приходила в голову иная возможность!

Что верно, то верно. Кис и сам видел, что в обоих паспортах Яны значилась другая фамилия: Голубева. Но мысль о том, что Карачаев не оформил удочерение, лишь бледно промелькнула где-то на периферии сознания детектива, вытесненная немедленно другой: Яна наверняка не захотела менять фамилию, чтобы не обидеть мать.

– Выходит, что у Яны не было никаких мотивов, – пробормотал Кис в раздумье. – Ей ровным счетом ничего не перепадало в случае смерти отца – напротив, она могла лишь все потерять. Все блага Карачаев давал ей из рук в руки, и рубить кормящую руку было бы полной бессмыслицей… Ну что ж, вот хотя бы одно бесперспективное направление отсеклось… И тем больше внимания надо уделить мысли о том, что обе смерти связаны…

– Алексей! – прервала его бормотания Ляля. – Теперь, значит, они ухватятся за Кешу и никого иного искать не станут?

– Боюсь, что да. И что даже уже ухватились. Карачаев был довольно крупной фигурой, следствие будут подгонять, тем более что убийство они прошляпили. А висяк им не нужен.

– Вот как…

Зависла странная пауза, в которой клубилось какое-то сомнение. Алексей не понимал, что творится с Лялей.

– А если это не Кеша? – наконец выдавила она из себя.

Будь Кис в одной комнате с Лялей, он бы просто развел руками. Но они говорили по телефону, и жестом никак нельзя было отделаться.

– Вряд ли они станут… – он запнулся, ища наиболее мягкий вариант оформления своей мысли.

– …осложнять себе жизнь, вы это хотите сказать?

– Примерно.

– И тогда Кеша, даже будучи невиновным, может угодить под суд? И в тюрьму?

– Хороший адвокат, может быть, сумеет уберечь Кешу от тюрьмы. Но от суда ему вряд ли отвертеться.

Ляля снова умолкла, гоня от себя дурные мысли. Нет, это не Марина! Такого просто не может быть, чтобы ее дочь…

…Под конец их трудного семейного разговора Марина попросила мать платить детективу и дальше, чтобы доказать невиновность Кеши. С ним Марина дружила еще с тех самых пор, когда все они крутились в орбите Афанасия. Их роднило, видимо, чувство своего интеллектуального превосходства и одновременно чувство исключенности из круга сверстников. Оба они, увы, не вышли внешностью, и оба они, увы, не сумели компенсировать физические недостатки легкостью характера и обаянием в общении.

Как бы то ни было, Марина с Кешей остались близкими друзьями и часто встречались, и мыслями делились, и в шахматы играли… Но никакого намека на любовные отношения, к Лялиному удовлетворению, не наблюдалось. Да и то, трудно было представить тщедушного Иннокентия в качестве любовника рядом с гренадершей Мариной. Хотя, по словам Марины, на Кешу, однако ж, нашелся спрос: у него водилась подружка. Но Ляля ее никогда не видела и мнения о ней не имела.

Иными словами, Кеша был для ее дочери дорогим человеком, а что такое «дорогой человек», Ляля хорошо знала. Темперамент и преданность – будь то делу, другу или мужчине – Марина унаследовала от нее.