Дитя Плазмы. (Сборник) - Андрей Щупов

Выйдя за пределы поселка, Гуль поежился. Он только что проснулся, но ощущения утра не было, все вокруг угнетало однообразием. Какие-то багровые марсианские пейзажи, не знающие течения времени. Лагерь вызывал розовые чувства, потому что был единственным радужным пятном среди скал, песка и тумана.

Гуль неожиданно припомнил ночной сон. Он видел отца и старый деревенский пруд. Кажется, они гостили у тетушки. Гуль сидел с удочкой на берегу и, щурясь, следил за поплавком. Как всегда, рыбой и не пахло. Вместо нее в темной воде вертляво сновали жуки-плавунцы, черные ленты пиявок, извиваясь, плыли по своим делам. Белотелый, в просторных трусах отец цаплей вышагивал за его спиной и назидательно толковал что-то о пользе контакта с землей, о босохождении, о Порфирии Иванове. Гуль слушал посмеиваясь. Отец выбирался на природу от силы раз или два в год. На большее, несмотря на всю его любовь к пташкам, облакам и пчелкам, он не отваживался. Смешной, добродушный человек…

Сцена у пруда помаячила перед глазами и растаяла. Как Гуль ни старался, она не появлялась вновь, словно вся без остатка просыпалась песком меж пальцев.

— Утро доброе!

По склону спускался Пилберг.

— Доброе! — откликнулся Гуль. Взор прошелся по мешковатой фигуре, невольно задержался на матерчатой кобуре с пистолетом.

Поймав его взгляд, Пилберг сожалеюще развел пухлыми руками:

— Необходимость, мой друг. Жестокая необходимость… А почему не на поясе, так ведь удобнее. Крупный калибр — вещь тяжелая. И признаться, не переношу все эти ремни. Мышцы пережимают, кровеносную систему не щадят. Другое дело — подтяжки! Ну, да вы солдат, должны знать. Замечали, наверное, что у всех офицеров портупеи? То-то и оно!.. Они, братец, не дураки, чтоб ремнями перетягиваться. Одежда должна свободно облегать тело, запомните это.

Улыбнувшись, Пилберг вновь двинулся по направлению к лагерю.

„А ведь он куда-то ходил! — подумал Гуль. — Один ходил!..“ Со спины профессор напоминал бродягу. Вспомнилась картина „Ходоки“. Ее персонажи были настоящими двойниками профессора. Мысленно дорисовав соломенную шляпу и бороду. Гуль всучил Пилбергу узловатый кривой посох и остался доволен. Бывший ученый-ядерщик и нынешний правитель поселения внешне выглядел совершенным распустехой.

Петляя между пупырчатых камней, он неспешно спустился вниз.

Справа лениво ползла и переливалась блестким жаром лавовая река, слева до самых гор тянулась усеянная шаровидными валунами Долина Двойников. Пройдя по дну ущелья. Гуль остановился напротив выпирающих изломанными ребрами скал. Где-то за ними располагался дежурный пост. Сван не объяснил, как его найти. „Ищи, — ухмыльнулся. — Заодно проверишь и маскировку“. Он даже не пытался скрывать свою неприязнь, и Гуль подумал, что причина скорее всего кроется в той первой их стычке. Или, может быть, в Милите?

Мысль поразила настолько, что он остановился. Задержавшись на кругом откосе, сердито нахмурился и сам понял, что гримаса вышла фальшивой. Он хмурился, как если бы хотел, чтобы это увидели со стороны. Так злятся маленькие дети, когда их дразнят „женихом и невестой“.

Гуль разозлился на свое отступничество. Мысль о Милите была именно отступничеством. Он не должен был думать о ней. Потому что по-прежнему ставил себе целью любыми путями выбраться из этого мира. Да и мир ли это вообще?! Можно ли называть миром желудок гигантского ископаемого?..

На глаза попалась одна из местных достопримечательностей — камень в рост человека и той же расцветки, что и все окружающее Правда, имелась одна характерная особенность: камень „дышал“. Шероховатые бока вздымались и опадали. Глыба напоминала уставшее, прильнувшее к земле животное. Кое-кто из колонистов и впрямь считал, что это разновидность местной фауны, но Гуль знал, что перед ним самый обыкновенный камень, в сущности, ничем не отличающийся от множества неподвижных соседей. Не особенно задумываясь над тем, что делает, Гуль саданул по камню сапожищем. Подошва тотчас увязла, словно угодила в разбухшее тесто. „Дыхание“ прекратилось, и Гуль невольно попятился.

„А ведь это не животное и не камень!“ — сверкнуло в голове. — Самая настоящая плоть! ЕЕ плоть! Частичка желудка или что там у НЕЕ…» Высвободив ногу. Гуль ускорил подъем, стараясь не оборачиваться.

Вскоре он уже подходил к пещере Зуула. Лицо горело, и болезненно ныла правая ступня. «Камень» остался далеко позади, но услужливая память была здесь, рядом, и Гуль понимал, что случившегося не вычеркнуть и не изъять.

Даже подобную мелочь в состоянии было вытравить лишь время — недели, месяцы, может быть, годы. Но он не желал ждать. И потому заранее проклинал этот мир, — возможно, чтобы не жалеть об уходе, проклинал то мгновение, когда судьбе вздумалось сыграть с ним такую злую шутку.

По поджатым губам и нахмуренному лицу было видно, что человек вот-вот кинется в атаку. Черноволосый, с короткой стрижкой армейского «чижа», с тонким перебитым носом…

Гуль чертыхнулся. Да ведь это он сам! Те же уши пельмешками, мрачноватые глаза, из-за которых было столько неприятностей, и, наконец, гимнастерка!..

Продолжая разглядывать собственное дымчатое отражение, Гуль медленно сел, а потом и лег, подложив руки под голову. Лежа на спине, он улыбнулся зависшему над ним призраку, и последний ответил ему кривоватой ухмылкой.

Проф определял это как оптическую аберрацию. Трап, Люк и другие называли природным зеркалом.

— Налюбовался?

Голос принадлежал Полу Монти. Не поворачивая головы. Гуль поинтересовался:

— И долго она будет так маячить?

— А почему — «она»?

— Ну, он?..

— Не волнуйся. Минут через пять растает.

Гуль заморгал, заставляя призрака часто и невпопад дергать веками. Все-таки это было не совсем зеркало. Призрак моргал с каким-то замедлением, и какую-то крохотную долю времени Гуль способен был видеть самого себя с закрытыми глазами. А в общем, призрак уже уплывал. Всему рано или поздно суждено растаять, исчезнуть, раствориться — в том числе и тебе, мрачноглазый…

Издеваясь над людской бдительностью, скалистый мир приплясывал и кривился.

Ад, в котором не хватало лишь самой малости — котлов и чертей. Впрочем, черти тоже, наверное, были. Да и где их нет? В той же армии этих рогатых тварей было куда больше-и ничего, жили. Как минимум — пять курвенышей на взвод, пятеро дорвавшихся до власти садюг. И все-таки жили. Существовали как-то…

Протяжно зевнув, Гуль поглядел вверх. От призрака осталась лишь часть локтя и полупрозрачная гимнастерка — пуговицы, петлицы, ремень, смуглый живот.

Предсказание лейтенанта сбывалось. Яростно протерев глаза. Гуль перевернулся на живот, прижался к скале щекой, словно к подушке.

Странно эти призраки исчезают. Точно раздеваются. Потому Трап и бегает к тем местам, где еще минуту назад женское население расчесывало перед «зеркалами» волосы и напудривало щеки. Трап был бабником, и бабником активным. Гуль таких не любил. Если на уме только это, то, видимо, такой это ум…

Он приподнял голову, окинул окрестности мутноватым взором. Спать не хотелось, но глаза слипались. Наблюдение давалось не просто. Конечно, это нельзя было сравнить с армейским нарядом, и все же… Ожидание — всегда тягостно.

Они лежали на вершине одной из каменных громад и сонно таращились в три стороны — Пол Монти, Володя и Гуль. Чтобы не дремать, разговаривали. Обо всем на свете. И, разумеется, о каракатице. — ..Червяк — он и есть червяк. Ползет и прокачивает через себя что ни попадя. Землю, дома, людей. Он их и не замечает, и знать не знает, что внутри него завелась этакая инфекция. — Пол Монти невесело усмехнулся. — Другое дело — радиация! Это его хлеб с маслом. На нее он, как упырь на кровь. Чуть где взрыв — он туда!.. Проф, между прочим, считает, что там, внизу, у них целое царство. Только раньше-то им делать на поверхности было нечего, вот и не выползали. А сейчас, когда кругом реакторы, радиоактивные отходы, полигоны… — Он махнул рукой.

Капитан встрепенулся.

— А что? Очень может быть! Я — про царство. Там ведь магма, тяжелые изотопы и так далее. Самое место для них.

Поерзав, Гуль не спеша уселся. Лежать надоело.

— А я подумал сейчас про землетрясения, — сказал он. — Может, это каракатицы виноваты? Они же вон какие! Помнишь, Володь, как все кругом раскачивалось? Вот так, наверное, и при землетрясениях. Они ползают туда-сюда, а наверху все ходуном ходит.

Пол на минуту задумался.

— Может быть, и так… Хотя навряд: ли. Мне все-таки чудится, что она одна такая. То есть на глубине их, может, и сотни, но сюда выбралась какая-нибудь заблудшая. Или, может, наоборот самая умная и чуткая. Как здесь случилась первая чепуха с испытаниями, так она и навострила слух.

Может, этих твоих изотопов у них там нехватка? А тут — даром ешь.