Успеть раньше смерти - Алексей Макеев

– По-моему, Водянкину очень хотелось прогуляться, – неуверенно сказала Мария. – Но я сомневаюсь, чтобы Водянкин мог подсунуть этот дурацкий камень. Они тут вместе с первого дня. У него просто не было такой возможности. И они друзья не разлей вода.

– Так-то оно так, – кивнул Гуров. – Водянкина я бы стал подозревать в последнюю очередь. Во-первых, имущество друзьям, как правило, не завещают. Так что материальной выгоды за Станиславом Петровичем, скорее всего, не числится. Вряд ли также у него имеется мотив мести. Насколько я понимаю, Водянкин вполне благополучно греется в лучах славы своего заслуженного друга... Для чего же рубить сук, на котором сидишь? Впрочем, нам слишком мало известно. И вообще, строго говоря, это не моя грядка. Хочу предложить им написать заявление в милицию. Если милиция серьезно займется этим делом, если будет проведена экспертиза камня и следов на кладбище, многое прояснится.

– М-да, как-то все нехорошо получилось! – вздохнула Мария. – И вроде бы мы тут совсем ни при чем, а все равно чувствуешь себя неудобно, будто с твоим приездом все эти несчастья и начались... Может быть, и в самом деле уехать? Завтра же, с утра пораньше? Опять же неудобно – нужно попрощаться с Эрастом по-человечески. Тем более что человек в таком состоянии.

– Да я ничего не говорю, – сказал Гуров. – Приличия, разумеется, соблюсти придется. И будем надеяться, что потрясение было не настолько сильным, чтобы сбить нашего живописца с катушек.

– Я уверена, что он переживет это, – заявила Мария. – Вообще-то, насколько мне известно, Эраст – человек сильный. И со здоровьем у него все в порядке. А все эти штучки – приступы, бледность и стоны – просто стиль такой. Он все время играет тонкую натуру, живущую на пределе сил и нервов... Во всяком случае, так мне сказала по секрету Ирина.

– Ах, она так сказала? – поднял брови Гуров. – Это интересно. Возможно, так оно и есть, но все-таки Эраст Леопольдович – человек в возрасте. Тут особенно и играть нечего. Старость, как говорится, не радость. Любопытно было бы побеседовать с врачом, который вчера сюда приезжал. Уточнить, насколько плохо или хорошо у Булавина со здоровьем. Но поскольку это невозможно, я, пожалуй, остановлюсь на беседе с Водянкиным. Как-никак, а он полномочный представитель. Не беспокойся и ложись спать. Я недолго. Надеюсь, сегодня в сад не полезут. Во всяком случае, даю тебе слово, что больше выглядывать в окошко не буду...

Разбитое стекло уже давно вставили, цветочную вазу заменили, и о ночном нападении напоминала только небольшая вмятина в стене напротив окна.

– Да уж, про окна лучше забудь! – согласилась Мария. – Не представляю, что бы я делала, если бы вчера эта железяка попала тебе в лоб!

– Что делала? – посмеиваясь спросил Гуров. – Претендовала бы на мое наследство, вот что!

– Это на те довоенные брюки с заплатами на коленях, что ли? – в тон ему ответила Мария. – Благодарю покорно! Вещь, конечно, уникальная, но как-то не вызывает особенных чувств. От наследства отказываюсь. Мне живого мужа подавай!

– Ладно, пошел! – сказал Гуров, стирая с лица улыбку. – Надеюсь, Водянкин меня поймет.

Огромный дом казался вымершим. Гуров прошелся по пустым коридорам, залитым приглушенным светом, и не встретил ни одного человека. День был слишком утомительным, и все уже, судя по всему, отдыхали. Или делали вид, что отдыхают. Во всяком случае, искусствовед Водянкин еще не спал. Гуров постучался.

Из комнаты послышался шум, будто там что-то поспешно прятали, потом в замке щелкнул ключ, открылась дверь и в проеме появилось недовольное лицо Водянкина.

– Ах, это вы! – не слишком любезно сказал он. – А я, знаете, собирался ложиться. Устал, как собака!

– Извините, но я все-таки отниму у вас пять минут, – твердо сказал Гуров. – У меня очень важный разговор. Это касается Булавина. Мне кажется, ему нужно срочно обратиться в милицию.

Водянкин задумался на секунду, пожевал губами, а потом, не говоря ни слова, впустил Гурова в комнату. Здесь царил абсолютный беспорядок. Больше всего досталось бумагам – они валялись на столе горой: какие-то рукописные листы, листы, отпечатанные на машинке, старые пожелтевшие газеты, географические карты, книги в самодельных переплетах. После всех дневных передряг и обильного угощения искусствовед еще нашел в себе силы заниматься какими-то изысканиями. «Но что он прятал? – мелькнуло в голове у Гурова. – Открыл он далеко не сразу. Значит, у этого тоже какие-то тайны?»

Он вкратце высказал Водянкину свои соображения. Тот слушал внимательно, но с таким выражением на лице, будто его мучила непреходящая зубная боль.

– Вы детективов начитались! – заявил он, когда Гуров закончил. – Я уверен, что Эраст никуда заявлять не станет. Все это глупость. Спасибо за совет, конечно, но воспользоваться мы им вряд ли сможем. Да нас просто поднимут на смех! Кто-то привез могильный камень на кладбище! В Тулу со своим самоваром, так сказать! А что, смешно!.. Нет, дорогой, я, конечно, передам ваше пожелание Эрасту... да вы и сами можете это завтра сделать. Но я уверен, что он ответит вам то же самое. Да и вообще, хотите знать мое мнение? Это сегодняшнее происшествие не стоит выеденного яйца! Подумаешь, имя! В жизни бывают совершенно невероятные совпадения. На трезвую голову сам Эраст посмеется над своими страхами. Доброй ночи! – Водянкин явно не желал продолжать беседу.

Гуров спросил себя, не пришла ли ему пора раскрыть истинное лицо, но, поразмыслив, все-таки решил, что пока стоит сохранять инкогнито.

– Значит, вы не возражаете, если я поговорю с Эрастом Леопольдовичем на эту тему? – спросил он. – Надеюсь, к утру ему будет лучше. Кстати, как он вообще в смысле здоровья? Говорят, что на самом деле у него необыкновенно крепкий организм.

Глаза Водянкина негодующе сверкнули.

– Ну что такое вы говорите! – сердито воскликнул он. – Кто мог сказать вам такую глупость? Жизненный путь Эраста не был усыпан розами, молодой человек! Отнюдь! Бывало всякое. Приходилось и стены лбом прошибать, и на жилах ползти приходилось, на пределе!.. Бедное сердце Эраста! Оно все в шрамах! Может быть, организм у него и крепкий – иначе давно была бы поставлена последняя точка, – но и он не вечен. Эраста нужно беречь!

– Собственно, я о том же и говорю, – заметил Гуров. – Но если подходить к делу фактически – что-то серьезное у Булавина случалось? Инфаркты, инсульты...

– Лет пять назад он был госпитализирован с микроинфарктом, – неохотно сказал Водянкин. – Шунтирование ему предлагают делать. Лучшие в стране специалисты консультировали. Предупредили – видимое благополучие может в любой момент кончиться. Но Эраст побаивается операции... Впрочем, что я вам все это рассказываю? Как будто вы следователь, а я подозреваемый! Кажется, вы считаетесь родственником, а задаете мне такие наивные вопросы! Стыдно!

– Я, видите ли, совсем недавно узнал, что я родственник, – пояснил Гуров. – Но мне действительно стыдно. Поэтому я хочу побольше знать о таком прославленном человеке.

– Вам о нем другое знать нужно, – сурово сказал Водянкин. – Вы хотя бы одну картину Эраста видели? Вы силу его мазка сердцем прочувствовали?

– Но...

– Стыдно! – повторил Водянкин. – А сплетни собираете! Очень некрасиво! Всего хорошего!

Старик был очень сердит. Он буквально кипел. Гуров не стал испытывать судьбу и откланялся. Виноватым он себя не чувствовал, и вообще негодование Водянкина показалось ему несколько наигранным. «Все тут играют, – с легкой досадой размышлял он, возвращаясь к себе. – А ты гадай, что они имели в виду! Взять хотя бы здоровье милого родственничка. Каков все-таки окончательный вердикт? Кто прав – жена или друг? Но по законам жизни соврать скорее должна молодая жена. Или не соврать. Возможно, в силу своей молодости она просто не понимает, что значит здоровье пожилого человека. Сам черт ногу сломит! Не буду больше об этом думать! Завтра переговорю с Булавиным, и пусть он решает. А моя хата с краю».

Тем не менее, спать Гуров не пошел, а, немного поколебавшись, отправился в сад. Полковник уже завелся, и ему хотелось разобраться в том, что происходит на его глазах, досконально. Сейчас захотелось проверить, не покушается ли кто-нибудь опять на покой обитателей «замка». Основания для этого у него имелись. Во-первых, вчерашний злоумышленник не добился своего накануне – во всяком случае, не добился всего, чего хотел, а значит, вполне мог повторить попытку. Во-вторых, хозяева даже не вызывали милицию. Значит, опасаться ему было особенно нечего. В-третьих, Гуров все больше убеждался, что и внутри «замка» люди ведут себя во многом подозрительно. Например, Щеглов. Эта фигура все больше интересовала Гурова. История его знакомства с Булавиным очень напоминала намеренное внедрение в узкий дружеский круг художника.

Но, едва выйдя из дома, Гуров столкнулся совсем с другим человеком. Это был управляющий дома, которого звали Иваном Сергеевичем. Как-то само собой получалось, что до сих пор Гурову не довелось перекинуться с ним даже двумя словами. Иван Сергеевич существовал где-то на периферии и контактировал исключительно с хозяином дома. Впрочем, то же самое можно было сказать и о прочем обслуживающем персонале. Такая иерархия стесняла Гурова – он был воспитан в иных традициях. Но сам Иван Сергеевич, похоже, своим положением ничуть не тяготился. Правда, с его лица ни на минуту не сходило выражение озабоченности, он все время находился в движении и как бы в поиске. Глаза его постоянно стреляли по сторонам, выискивая непорядок, а мозг работал, как часы, чтобы обеспечить решение множества вопросов, касающихся вверенного Ивану Сергеевичу хозяйства. Даже сейчас, в затихшем саду управляющий не мог расслабиться. Он и на Гурова посмотрел, как на предмет, требующий какого-то неотложного решения.