Наше величество Змей Горыныч - Ирина Боброва

– Так ведь когда мы границы те дозволенного ограничиваем, – с жаром возразил Дворцовый, – так тем самым и безопасный мир для ребенка очерчиваем!

– Эх, тьма ты необразованная, хоть и педагогикой своей потрясаешь, – сердито проворчал Домовик. – Так границы те расширять надо по мере надобности, по мере роста дитячьего, а не сужать, как ты это делаешь! Дите растет, и пространство его жизненное вместе с ним расти должно.

– Но не до бесконечности же! – возразил Дворцовый.

– До нее самой, – уверенно ответил Домовик. – Ибо нет предела жизни. А пока ты будешь своего змееныша аки дите малое опекать, будет он у тебя беспомощный, ибо неприспособленный.

– И то верно. Я тут подумал, что-то меня беспокойство измывает до самого нутра, кабы чего плохого с моим сыночкой не приключилося! – вдруг всполошился Дворцовый и резво вскочил на ноги, но остановился, почувствовав что-то недосказанное. Он с минуту размышлял, потом, обиженно поджав губы, задрал голову вверх, изображая оскорбление.

– Ну чего опять не так? – устало поинтересовался Домовик.

– Ты моего сыночку свиночкой назвал! Ты кого свиньей обозначил?! Ты сына моего свиньей обозначил?! Изверг ты, потому как бессердечный!

Домовик ничего не ответил, только крякнул с досады.

А Дворцовый сорвался с места и припустил в знатный галоп, совершенно несвойственный нормальным домовым. Домовик только качал головой вслед родственнику да поругивался. И в его душе было большое сочувствие к змеенышу.

Не зря так волновался Дворцовый, не зря беспокоился. Сердце его родительское беду верно предсказало.

Змей Горыныч, соскучившись в одиночестве, совсем захандрил. И умные книжки к тому времени ему изрядно опостылели. Не всему Горынычу, следует заметить ради справедливости, а двум головам его – средней и левой. Тем, что звались Старшим и Озорником. Что касается правой головы, которая считалась младшим братом и звалась Умником, так будь на то его единоличная воля, он бы библиотеки и не покидал вовсе. Так бы и закопался в ворохи многовековой премудрости.

Та голова, которая себя Старшим называла, решила вылазку на балкон устроить, строго-настрого запрещенную воспитателем.

А Озорник просто хотел спать, что, собственно, и привел в немедленное исполнение.

– Нельзя, Старшой, тятенька ругаться будет!.. – мечтая вернуться в библиотеку, заныл Умник.

– Тятенька всегда ругается, – сказал Озорник, но глаз не открыл.

– Ты уже просыпайся, – прорычал Старшой. – Спишь себе, а мы таскай тебя за собой!

– Не надорвись, – хихикнул Умник, – сам управление организмом экспроприировал, а теперь возмущаешься. Кстати, мне бы тоже хотелось узнать, зачем тебе приспичило на балкон?

Старшой ответил, только когда вышел под яркое солнышко и уперся лапами в хрустальные перила.

– Летать учиться будем, – прорычал он, жадным взглядом окидывая окрестности.

– Я категорически отказываюсь и попрошу меня в авантюры не втягивать! – завопил Умник и отпрянул. – Эти летательные варианты чреваты летальным исходом!

– А мне эта тема очень даже импонирует, – отмел возражения Старшой.

– А вы где таких слов ругательных нахватались? – поинтересовался Озорник и потянулся спросонья.

И поскольку команды организму получились неслаженные, а со стороны Умника даже панические, то не справился Горыныч с управлением организмом и сорвался с балкона. Кувыркнулся он и полетел вниз, до полусмерти перепугав пролетевшего рядом сокола. Тот от удивления тоже перестал махать крыльями, в свободном парении наблюдая столь забавную и непонятную картину. Горыныч вопил всеми тремя глотками, причем на разные голоса, а сквозь ор еще и ругань прослушивалась. Тело Змея дергалось, лапы отвешивали мощные шлепки по крайним головам, отчего Змей начинал кувыркаться еще сильнее.

– Спасите!!! – орал Озорник, глядя, как стремительно приближается земля.

– Тятенька!.. – плакал Умник, мысленно уже успевший разбиться в мокрую лепешку.

Для Старшого время вдруг замедлило свой бег. Растянулось, помогая справиться с помехами, которые устроили братья. Посмотрел он на парящего сокола, понял, что с крыльями надобно делать. И, с невероятными трудностями прекратив панику в организме, успел-таки расправить одно крыло.

А сокол, с высоты своего птичьего полета, успел заметить, что летит Змей прямо в колодец, который имеет выход в Пекельное царство. И как сбило Змеевым крылом того человека, который является царем всем тварям лесным, пернатым и лохматым, тоже углядела зоркая птица. Передал пернатый хищник весть эту далее по почте птичьей, а уж ласточки мигом Яриле с Удом доставили.

Тем не хотелось в Пекельное царство лезть, потому что однажды подшутили они над дочкой тамошнего князя, нехорошо подшутили, а куда денешься? А шутку с Усоньшей Виевной злую сыграли. Высыпали из пудреницы ее черную пудру да белой подсыпали. Та еще глаз продрать как следует не успела, сразу к зеркалу кинулась – прихорашиваться. А как глаза открыла да лицо белое увидела, так в долгосрочное бешенство впала. Долгосрочное потому, что пудру ту озорные боги заколдовали и не смывалась белизна с великаншиного лица целый год.

Глава 5

В ПЕКЕЛЬНОМ ЦАРСТВЕ, В СТРАШНОМ ГОСУДАРСТВЕ

Не беда для Власия, что в колодец сбит был, – обернулся бы царевич птицею да назад на свет Божий вылетел. Только вот Змей Горыныч лапищами в него вцепился и нечленораздельно вопил всеми тремя глотками. Кувыркались они в колодезной темноте да переворачивались, и не собрать бы им костей при приземлении, но помогла им нежданная спасительница – бабища каменная, великанского роста. Подставила она огромную ладошку, пожелала рассмотреть, что же это такое в царство Пекельное сбросили.

А Горыныч с Власием о ту ладонь ударились и раскатились в разные стороны. Власий-царевич на ноги вскочил, змея о трех головах увидал и в сердцах сплюнул.

– Вот же скотина неразумная, бестолковая! – воскликнул он и, привыкший к тому, что всякий зверь его воле послушен, скомандовал: – А ну к ноге, быстро!!!

– Ага, счас! – ответила средняя голова Змея Горыныча, потому как правая пребывала в глубоком обмороке, а левая только и могла, что с перепугу пасть раскрывать да глазами хлопать, совсем потеряв ориентацию в пространстве. – Может, еще хвостом повилять?

И Старшой, единолично управляя организмом, махнул мощным хвостом, украшенным острым костяным наконечником.

Не сносить бы головы Власию, но был царский сын быстр и обладал отменной реакцией. Подпрыгнул он, через Змеев хвост перескочил и выхватил из ножен острый меч.

– Мне все звери, да птицы, да гады земные подвластны! – вскричал он, размахивая мечом булатным.

– Так ты зверями командуй, – резонно заметил Старшой, тоже занимая удобную для драки позицию. – Чего ко мне-то привязался?

– Так ты змей, а значит, скотина бессловесная и мне подчиняться обязан! – крикнул Власий, тут же сообразив, что уж каким-каким, а бессловесным-то змей как раз и не является.

– Ты кого скотиной назвал, ворог невоспитанный?! – взревел Горыныч и на обидчика кинулся.

– А кто ты есть?! – воскликнул Власий, царский сын. – Назови тогда отца своего!

– Горыныч я!!! – рыкнул Змей. – А породы вовсе не скотской, а самой что ни на есть достойной. Домовой я по роду-племени.

От такого нестандартного ответа Власий растерялся, опустил меч и в великом удивлении сказал:

– Это какой же дом надо иметь, чтобы такого здорового домового держать? Не можешь ты домовым быть! Домовые махонькие и об одной голове!

– Почему это не могу? – тоже удивился Змей. – Как есть домовой, и батюшка мой домовой, во дворце хрустальном служит!

Неизвестно, чем бы тот конфликт закончился, но раздался громовой голос, похожий на скрежет камня о камень:

– От ведь чуда какая! Театра прямо бесплатная таки!

Драчуны отпрянули друг от друга, по сторонам заозирались. И увидели они, что находятся не на тверди земной, а на ладошке у огромной каменной тетки. Поднесла бабища ладошку к своему лицу и рассматривает их с превеликим удовольствием.

– А ну отпусти нас, сволота каменная! – воскликнул Власий, поганя свой рот ругательством.

– Что ж ты на женщину словами непотребными ругаешься? – возмутилась третья голова Змея Горыныча, та, что Умником звалась. Конфликт с царевичем Умник благоразумно в обмороке переждал, в себя только что пришел.

– И ничего он на меня не ругается, – возражая, проскрежетала каменная бабища. – Муж мой Болот, а я ежели с Волотом живу, то и зовусь-таки соответственно – Сволота. Имя это мое!

– Вот что, Сволота, – попросил Старшой, – опусти-ка ты нас на землю!

– А никакой земли таки нету тута, – ответила каменная бабища, – тута самое что ни на есть царство подземное наблюдается.

– Ну под ногами-то у тебя твердь какая есть?! – вскричал Власий-царевич, раздраженный глупостью Сволоты.