Кирклендские услады - Виктория Холт

— Мои комнаты на самом верху, — уточнил Габриэль. — Подниматься долго.

— Ты останешься в этих комнатах и теперь, когда женился? — подала голос Руфь.

— Конечно. Разве что они не поправятся Кэтрин.

— Я уверена, что понравятся, — вставила я свое слово.

— Если они окажутся вам не по душе, можно выбрать другие, — посоветовала Руфь.

Мы поднялись на третий этаж, когда перед нами появился молодой человек. Высокий, стройный, очепь похожий на Руфь. Не заметив нас с Габриэлем, он воскликнул:

— Мама, они уже здесь? Ну и как она… — Он осекся, но нисколько не смутился, засмеялся над своей оплошностью и перевел глаза на меня.

— Это Люк… мой племянник, — представил Габриэль.

— Мой сын, — тихо добавила Руфь.

— Рада познакомиться. — Я протянула ему руку.

Он взял мою руку и склонился над ней так низко, что светлые пряди волос упали ему на лицо.

— Удовольствие взаимное, — произнес он слегка нараспев. — Приятно, когда в доме свадьба.

Он очень походил на мать, а следовательно, и на Габриэля. Те же явно аристократические черты, те же на редкость светлые волосы, несколько томный вид.

— Как вам нравится дом? — с интересом осведомился он.

— Она пробыла у нас не больше десяти минут и мало что видела. Да и что можно разглядеть в этом сумраке? — напомнила ему мать.

— Завтра же поведу вас все осмотреть, — пообещал Люк.

Я поблагодарила его.

Он еще раз поклонился и отошел в сторону, давая нам пройти, но затем присоединился к нашей процессии и сопровождал нас до комнат на четвертом этаже, которые, как я поняла, принадлежали Габриэлю.

Мы вошли в круглую галерею, и ощущение, что за мной наблюдают, стало еще более явственным. Здесь висели фамильные портреты в натуральную величину, горело несколько ламп из розового кварца. В их тусклом свете фигуры на портретах казались живыми.

— Ну вот мы и пришли, — объявил Габриэль и сжал мне руку.

В корзинке слабо повизгивал Пятница, словно ему хотелось напомнить о своем присутствии. Наверное, Пятница почуял, что у меня возникло ощущение, будто я попала в темницу и кругом один недоброжелатели. Конечно, уговаривала я себя, это из-за того, что мы приехали в сумерки. Будь сейчас яркое солнечное утро, все выглядело бы иначе. В этих старинных домах всегда царит мрачная атмосфера, а к ночи тени сгущаются и пугают людей, обладающих богатой фантазией. Я оказалась в странном положении: мне предстояло стать хозяйкой этого дома, а еще три дня назад никто здесь даже не подозревал о моем существовании. Нечего удивляться, что мне не обрадовались.

Я постаралась овладеть собой и, повернувшись спиной к портретам, пошла за Габриэлем направо по коридору. Наконец он остановился перед одной из дверей и распахнул ее. У меня дух захватило от восхищения: комната оказалась прелестной. На окнах красовались тяжелые красные шторы из камчатного полотна; в большом открытом камине пылал огонь, а на резной каминной полке белого мрамора горели свечи в блестящих серебряных подсвечниках, заливая комнату мягким светом. Я увидела кровать под балдахином и с занавесками под цвет штор, высокий комод, стулья со спинками, обитыми красной с золотом тканью, и красные ковры с золотым рисунком — все это создавало ощущение тепла и уюта. На столе в вазе стоял букет красных роз. Габриэль взглянул на них и вспыхнул:

— Спасибо тебе, Руфь.

— Большего мы сделать не успели.

— Какая красивая комната! — воскликнула я. Руфь кивнула:

— Жалко, сейчас вы не можете полюбоваться видом из окна.

— Сможет через час, — сказал Габриэль. — Скоро взойдет луна.

Я почувствовала, что мои страхи начинают испаряться.

— Теперь я вас оставлю, — произнесла Руфь. — Распоряжусь, чтобы принесли горячей воды. Обед через сорок пять минут. Успеете?

Я заверила, что успеем, и они с Люком ушли. Когда дверь за ними закрылась, мы с Габриэлем молча посмотрели друг на друга. Габриэль спросил:

— Что-нибудь не так, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?

— Потрясающе! — начала я. — Я и вообразить не могла… — Но осеклась. Меня вновь охватило негодование. — Почему ты не сообщил им, что собираешься жениться?

Он покраснел, у него сделался огорченный вид, но я решила докопаться до правды.

— Ну… просто не хотел поднимать шум…

— Шум! — перебила его я. — Я ведь думала, ты ездил сюда оповестить их.

— Так оно и было.

— А когда дошло до дела, не решился?

— Могло возникнуть противодействие. Я этого не хотел.

— Ты хочешь сказать, меня бы сочли недостойной войти в такую семью? — Я знала, что глаза у меня сверкают, так я была рассержена. От разочарования я чувствовала себя несчастной — хорошо же начинается моя жизнь в этом доме! Мной владели обида и глубокое огорчение, так как я поняла: раз нашу свадьбу нужно было держать в секрете, пока она не стала свершившимся фактом, значит, у меня вряд ли установятся хорошие отношения с моими новыми родственниками.

— Боже мой, конечно нет! — решительно воскликнул Габриэль и обнял меня за плечи. Но я нетерпеливо высвободилась. — Они полюбят тебя… как только хорошенько с тобой познакомятся. Они просто боятся перемен. Сама знаешь, во всех семьях так.

— Нет, — возразила я. — Неправда! Они расстроены, это нопятно. Как тебе могло прийти в голову ввести меня в семью без всякого предупреждения? Представляю, что они должны чувствовать!

— Тебе не все ясно, Кэтрин, — умоляюще сказал Габриэль.

— Так объясни! Скажи все. К чему такая таинственность?

Вид у Габриэля стал совсем несчастный.

— Да нет никакой таинственности! Просто я им не сказал, вот и все. Побоялся шума и суматохи. Я хотел жениться на тебе как можно скорее, чтобы мы были вместе и могли насладиться тем временем, что мне отпущено.

Когда он так говорил, весь мой гнев мгновенно улетучивался. Я снова почувствовала прилив нежности, желание сделать его счастливым, избавить от непонятного мне страха, быть может, от страха смерти. Ведь именно повинуясь этому желанию, я и вышла за него замуж. Я смутно догадывалась: его что-то страшит в этом доме, и ему нужен союзник. Уже тогда я решила, что этим союзником стану я. А сейчас я утвердилась в своем намерении, так как, хоть и пробыла в «Усладах» не более получаса, тоже поддалась необъяснимому страху.

— Пятница так и сидит в корзине, — спохватилась я.

— Я выведу его погулять.

Габриэль открыл корзинку, и Пятница с лаем выскочил из нее, радуясь, что снова на свободе. Раздался стук. Я резко обернулась: стучали не в ту дверь, в которую мы вошли. И тут я заметила, что в комнате две двери.

Кто-то с явным йоркширским акцентом объявил:

— Горячая вода, хозяин!

Дверь захлопнулась прежде, чем я успела разглядеть говорившего.