Прячем лица в дыме (СИ) - Николаева Лина

— Кирийские острова, — Раз мечтательно улыбнулся. — где каждый человек видит своего демона.

— И Ойол с его тысячей народов!

— Преодолеть Драконовы горы на юге Арлии…

Раз и Рена улыбнулись друг другу. Хорошие, красивые мечты, но какой в них прок, если даже самые высокие горы и самые глубокие моря не тронут душу? О таком лучше мечтать кому-то другому, кто может себе позволить быть свободным. Нормальному человеку.

— Не знаю, — Раз качнул головой. — Сначала надо закончить дело. Мы должны добраться до Лаэрта и похитить его работы.

— А ещё? — Рена заговорила тише. — Кража успокоит тебя, или что ты собираешься сделать на самом деле?

Раз снова покачал головой — уже медленнее. Он не знал ответа на этот вопрос. Даже самые сложные комбинации чисел путались, стоило подумать о том, как он опять видит лицо Лаэрта, как говорит ему то «спасибо» — а потом? Убить? Замучить?

— Я не знаю, — он честно признался. — Я хочу поговорить — это точно. Хочу знать, что я сделал не так?

— Раз, нельзя так говорить, ты словно винишь себя.

Парень пожал плечами. Нет, конечно же он не винил, это Лаэрт предал его. Но ведь у каждого действия были причины. Может, он что-то не так сказал, сделал, ну не мог же Лаэрт просто отдать его… Да почему же?! Раз отпил вина и с шумом поставил кружку на стол.

Рена вслед за ним сделала глоток кофе. От черного напитка шёл горьковатый аромат.

— А если будет выбор: смерть Лаэрта или его разработки, что ты выберешь, Раз? Дело или месть?

В этот момент он был готовить возненавидеть Рену. Нельзя задавать такие вопросы! С одной стороны — месть за отнятую жизнь, за растоптанное имя, за всю боль. С другой — мечты друзей. И что же, собственное прошлое или чужое будущее?

Он ведь так долго и усердно бежал от боли, от тяжёлых воспоминаний. И всё твердил себе, что они не должны вернуться. Но согласился на дело, которое срывало тщательно запертые замки, обнажало оголенные нервы и дотрагивалось до самой души. Раз хотел стать прежним, чтобы открыто встретиться с братом лицом к лицу, и в то же время боялся самого себя. Прошлый он был слишком слаб и наивен.

Рена словно знала, о чём он думал:

— Встретив брата, ты опять выпьешь таблетку и молча ударишь? Или позволишь себе честно рассказать о том, что пережил?

— Замолчи! — Раз грубо оборвал девушку. — Я поступлю правильно.

Оставит таблетки, чтобы тот слабый мальчишка не дрогнул и нанёс удар. Нет, не выпьет, чтобы выпустить магию и разорвать брата на молекулы — тот сам вложил в руки оружие. Но в любом из вариантов была месть — вопрос лишь как.

— Эта боль… — начала девушка.

— Хватит! Ты ничего не знаешь о боли!

А он знал, хорошо знал, боль превратилась в верного друга, который тенью следовал повсюду.

Кион назвал магию болезнью, но у него не было волшебной таблетки, способной избавить от неё. Зато было много других, разные доктора — разные методы.

Сначала главным врачом работал мужчина, который считал, что магию, подобному любому виду сумасшествия, вызывает нарушение в голове. Пациентов пичкали лекарствами, от которых те не могли двигаться и видели сны наяву. Или сутками держали привязанными к стулу, оставляли в одиночестве, в комнате с мягкими стенами, а у особо буйных удаляли часть мозга — лоботомия, так это называли.

Затем, всего на пару месяцев, во главе больницы встала женщина, искренне верящая, что любой недуг можно вылечить болью. Пациентов держали в ледяной воде, запирали в узких пространствах, в которых даже рукой не пошевелить, ставили на гвозди, а чаще — просто поколачивали.

И напоследок главным врачом стал тот, кого называли революционером в медицине. Гайлат Шидар. Он признал, что магию не уничтожить, но можно сдержать, и изобрёл таблетки, которые блокировали её — почти как те, что делал Феб, но без таких побочных эффектов.

Только этому «революционеру» было мало. Раз почти два года жил таблетками, пока Шидар не выбрал его для нового опыта — нового лекарства.

Пациент пережил три дня дичайшей боли, а затем, подобно цирковой собачонке, выполнял всё, что велел Шидар. Эксперимент свёл его с Реной. Он же позволил превратиться из затравленного зверя в человека. И дал ключ к свободе. Но всё равно, даже с таким исходом, принёс слишком много боли.

Да, Раз хорошо был знаком с нею, и неважно, шла речь об истязании тела или сознания.

Опустив взгляд, он устало потёр виски. Рена открыла рот для ответа, но так ничего и не произнесла, лишь покачала головой.

Уже мягче и тише Раз сказал:

— Извини. Ты тоже была там и тоже мучилась, я знаю. Я рад, что ты в деле, ты нужна нам.

«Мне», — хотелось поправиться.

В том эксперименте Рену выбрали неспроста — она только-только приехала в больницу. Гайлат сравнивал, как будет действовать новое лекарство на разных людей. Он решил попробовать не ограничить магию всю сразу, а делать это постепенно, медленно сводя проявление силы на «нет».

И, конечно, Разу пришлось куда хуже. Тело постоянно требовало старых таблеток, магия то и дело выходила из-под контроля. Рена была рядом. Поддерживала. Не из-за эксперимента, по своей воле. Но и ей пришлось тяжело. Однако вспоминал об этом Раз слишком редко.

Девушка, сделав глоток, ответила:

— Ну как я вас оставлю? — она убрала за ухо выбившуюся золотую прядь.

Раз улыбнулся в ответ глупой улыбкой. Этот вопрос хотелось слышать вновь и вновь. А ещё — вновь и вновь видеть, как она поправляет волосы. И на других смотреть тоже хотелось — все они были нужны.

— Передай Найдеру, что он — мой друг, — Раз перевёл взгляд на оша.

Тот сидел, развалившись на стуле, вертел в руках стакан и кивал в такт словам Джо, что-то увлеченно рассказывающей. Казалось, мыслями оша был далеко — наверное, думал о завтрашней поездке. И конечно же план он, как всегда, расскажет не сразу. К этому стоило привыкнуть и просто довериться парню, отправившись следом, или не отправляться вовсе.

И Раз всегда шёл. Они не разговаривали, когда к нему возвращались чувства, и, наверное, Раз не мог по-настоящему понять Найдера, но знал, что это — друг. Кто принял парня-неумеху, который ничего не мог дать взамен. Кто сумел создать настоящий дом и всегда заботился. Кто слушал и прислушался, как если бы они были на равных — ладно, не всегда, но всё же. Иногда, в тот самый утренний час, Разу даже хотелось назвать Найдера братом.

— Он знает. И я надеюсь, когда-то ты скажешь это ему лично. Скажешь, потому что захочешь так сделать, искренне.

Раз вздохнул. Проклятые таблетки, проклятые чувства, проклятое вино. Совсем перестав понимать, как лучше, как правильно, сейчас он был готов ненавидеть всё это. Нет, нельзя больше ни на секунду давать слабину. Это может погубить.

И всё же слова так и просились с языка. Раз чувствовал в себе того смешного рыжего мальчишку, который каждое утро бодро вскакивал с постели, бежал вниз, улыбаясь всему миру и был готов без умолку болтать. И он знал, что мальчишке нет места в таком бессердечном мире, но тот вдруг стал сильнее и смёл все выстроенные преграды.

— И Джо скажи, что она — мой друг, — протянул Раз.

Девушка активно жестикулировала, и в ответ на её рассказ Тимма хохотала, а Феб краснел.

Почувствовав стыд, Раз отвернулся. Да он же с Джо…! Из этого не выйдет ничего хорошего, ни для кого. Это и не было никому нужным по-настоящему! Надо покончить с их уговором. Так будет правильнее.

Раз смущенно посмотрел на Рену, и на место стыда пришло отвращение к себе. Он просто трус. И самый большой ублюдок на свете. Такую ли уж силу давали таблетки?

«Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…» — начал Раз. Пора заканчивать. Хватит этих размышлений — на сегодня и на ближайшие месяцы.

— Сам скажешь ей, — Рена улыбнулась.

— Ага, — буркнул Раз и, достав из кармана игральную кость, повертел в руке.

Взгляд остановился на пятерке. Он забыл, какой казалась ему эта цифра. Мягкий или твёрдой? Можно ли ей доверять или стоит остерегаться?