Наука любви и измены - Робин Данбар

Наше исследование позволяет сделать предположение: это нечто – постоянная необходимость поддерживать брачные узы в «рабочем состоянии», в том числе координировать и синхронизировать действия и приноравливаться к партнеру. Действительно, продолжительные брачные отношения подразумевают особую взаимную требовательность внутри пары. В конце концов, партнер всегда реагирует на наше поведение: если оно ему не нравится, он может уйти и найти себе другую пару. Поэтому перед каждым стоит сложная задача: удержать расположение и преданность супруга.

В своей книге «Брачное мышление» психолог-эволюционист Джефф Миллер выдвинул гипотезу, что именно потребность рекламировать собственные партнерские качества, возможно, привела к возникновению языка, а это в свой черед способствовало развитию и росту мозга у человека. Он назвал это «эффектом Шахерезады» – по имени искусной рассказчицы из «Тысячи и одной ночи». Потчуя царя Шахрияра нескончаемыми историями, она умудрилась избежать участи всех своих предшественниц, которых казнили на следующее же утро после ночи, проведенной с государем, потому что они ему наскучивали. По мнению Миллера, тот факт, что данный эффект проявляется у мужчин и женщин с разной интенсивностью, может означать, что и другие стороны нашего поведения регулируются половым отбором. Например, заметное различие между полами во владении языком: по мнению Миллера, мужчинам свойствен более богатый и сочный словарь, и в целом манера говорить у них более напыщенная и цветистая, чем у женщин. Психолог увидел в этом аналогию с пышным хвостом и горделивым брачным танцем самца павлина. Возможно, полагал Миллер, мужчина демонстрирует всем встречным женщинам свое красноречие, подобно тому как павлин распускает перед самками свой нарядный хвост.

Что-то в этом, конечно, есть, хотя мне кажется, что Миллер в своих рассуждениях смешал два в равной степени важных, но в корне различных процесса. Первый – это брачная «самореклама», в которой сочность лексикона и красноречие вполне могут послужить свидетельством генетической пригодности – хотя бы потому, что демонстрируют отличную работу мозга. Второй – поддержание хороших отношений уже после свадьбы – куда в большей степени связан с истинным «эффектом Шахерезады», то есть с умением развлечь супруга и не дать ему заскучать. Вопрос, какой из этих процессов стоит нейронам бо́льших усилий?

Между тем за цветистостью мужской риторики стоит одна очень важная вещь. Строго говоря, тезис о половом отборе подразумевает, что одно и то же проявление чего-либо воздействует на представителей разных полов по-разному. Половой отбор – мощная природная сила, именно она породила множество ярких черт, обусловленных половой принадлежностью и встречающихся почти исключительно у самцов. Среди популярных примеров – хвост павлина, замысловатый ритуал ухаживания у самцов райской птицы, лосиные рога и мужская борода. Объясняется это тем, что право окончательного выбора принадлежит самке, а самцу ничего не остается, кроме как рекламировать свой товар в надежде, что какая-нибудь из встретившихся самок пожелает с ним спариться. Учитывая биологический принцип, по которому устроена система размножения (особенно у млекопитающих), именно самкам приходится дорого расплачиваться за неправильно сделанный выбор, потому-то «последнее слово» обычно за ними. Однако половой отбор редко приводит к возникновению новых качеств с нуля. В большинстве случаев отбирается одно из существующих и затем многократно усиливается. Так что если сейчас язык служит средством брачной демонстрации, то, несомненно, лишь потому, что он зародился гораздо раньше и только со временем был приспособлен для выполнения новой функции. По моему убеждению, его главная функция состоит (и всегда состояла) в том, чтобы служить средством коммуникации в крупном социуме. При такой более широкой интерпретации «эффектом Шахерезады», мне кажется, можно было бы обозначить все то, что совершается в ходе длительного процесса поддержания отношений.

Наивно полагать, что поддержание отношений сводится только к непрерывному развлечению партнера, однако умение развлечь – необходимый элемент этого сложного механизма, нечто вроде смазки, обеспечивающей плавность его работы. Я имею в виду первостепенную роль смеха, которая уже обсуждалась в предыдущей главе. О важности юмора для межличностных отношений можно судить хотя бы по частоте упоминаний «чувства юмора» – и как необходимого условия, и как заявляемого качества – в брачных объявлениях. В изученных нами тысяче с лишним частных объявлений гетеросексуалов из газеты «Обсервер» конца 1990-х годов чувство юмора являлось одним из наиболее востребованных и популярных качеств. Из женщин, дававших объявления, 48 % упоминали о том, что у них имеется чувство юмора, и 53 % желали, чтобы им обладал потенциальный избранник, тогда как для мужчин, дававших объявления, эти цифры составляли соответственно 45 и 41 %. Женщины явно ценили чувство юмора выше, чем мужчины, хотя, похоже, и те и другие считали это качество важным – нередко даже важнее остальных.

Я не сомневаюсь, что «эффект Шахерезады» играет существенную роль в поддержании романтических отношений, но столь же очевидно для меня и то, что не он способствовал росту нашего мозга, равно как и возникновению языка у наших далеких предков. Наоборот, «эффект Шахерезады» скорее можно назвать побочным продуктом появления большого мозга и языка. Похоже, сам необычный размер нашего мозга предполагает поддержание многочисленных социальных связей, позволяя жонглировать, как мячиками, все бо́льшим количеством межличностных отношений. Дело в том, что наш мозг и наши языковые способности развивались для управления целыми социальными сетями, а не просто единичными связями между индивидуумами.

Хотя у большинства млекопитающих и птиц наблюдается корреляция между моногамностью и размерами мозга, к приматам это не относится. Они скорее демонстрируют иную модель: у них гораздо сильнее выражена связь между общей численностью стаи и параметрами мозга отдельной особи. Похоже, причина в следующем: психический механизм, который стоит за парными отношениями, у приматов распространился на отношения со всеми членами сообщества, то есть на дружбу внутри стаи. Поскольку число друзей, которых можно иметь, ограничивается лишь размером группы, наблюдаемый конечный результат и является соотношением между величиной группы и величиной мозга.

Для выявления взаимосвязи между размером мозга и количеством социальных контактов мы с Пенни Льюис провели серию энцефалографических исследований. Сорок с лишним человек, принявшие участие в эксперименте, дали согласие пройти энцефалографию, а затем составили список всех людей, с которыми они контактировали в течение прошлой недели. Выявилась явная взаимосвязь между количеством знакомых у человека и величиной того отдела мозга, который расположен непосредственно над глазами. Важно учесть, что этот же отдел мозга отвечает за построение так называемой модели психологического состояния, позволяющей понимать или догадываться, о чем думает другой человек. Только выстроив такую модель, мы можем утверждать, например: «Я считаю, что ты думаешь то-то и то-то». Эта способность – не врожденная, дети приобретают ее примерно в пятилетнем возрасте.

Формальных моделей не слишком много. Недаром уже пятилетние дети выстраивают их довольно уверенно, а к шести годам – практически безошибочно. Взрослые в этом еще искуснее: наше исследование показало, что им под силу держать в уме до четырех моделей чужого психологического состояния одновременно, плюс конечно же свое собственное, итого пять. Такой ход мысли можно представить как систему уравнений, параллельно описывающих психологические состояния пяти разных людей, а можно – в виде рекурсивной цепочки, касающейся только двоих, вроде такой: Я полагаю, ты думаешь, что мне интересно то, в чем ты хочешь меня убедить. Мы не знаем в точности, ради чего нам дана такая способность, однако она как минимум предполагает определенный уровень социального мышления, умение представить себе, как видят мир другие люди, что они думают, что собираются делать и как могут реагировать на те или иные обстоятельства.

У маленьких детей освоение элементарных психологических моделей знаменует важный этап в развитии умственных способностей. Овладев ими, они обретают два важных навыка, которые прежде были им недоступны и которые неведомы ни одному другому виду животных: ролевой игры и убедительного вранья. Второе особенно важно: отныне дети понимают, какие мысли движут вашим поведением, и гораздо лучше соображают, как можно манипулировать вашими представлениями о мире, чтобы ввести вас в заблуждение. Они и в более раннем возрасте могут обманывать вас, но в основном благодаря тому, что замечают: если сказать вам что-нибудь особенно убедительным тоном, то вы скорее всего поверите; но они не понимают, почему так получается, почему вы верите их словам. На этом этапе они просто очень наблюдательны – очень быстро подмечают и улавливают взаимосвязи в окружающем мире, однако пока еще не понимают их механизма. Причины, стоящие за различными человеческими состояниями, постичь еще труднее, чем простые причинно-следственные связи в повседневном физическом мире, – наверное, потому, что догадываться об этой причинности мы можем лишь по аналогии с ходом наших собственных мыслей, а вначале нужно еще научиться смотреть на себя как бы со стороны. У детей уходит немало времени и усилий (около четырех лет – учитывая, что о подлинном мышлении до годовалого возраста говорить не приходится) на то, чтобы постичь причинность в физическом мире, затем они экстраполируют эти знания на собственный внутренний мир желаний и представлений и, наконец, применяют обретенные навыки для проникновения в мир чужих мыслей. Впечатляющее достижение – причем, похоже, свойственное только людям (возможно, и некоторым человекообразным тоже, однако это по-прежнему спорно).