Комбатант - Бушков Александр Александрович

Оба, ворча, поругиваясь и бросая злобные взгляды, выполнили приказание. Подойдя к окну, Бестужев отворил створку и свистнул. Слышно было, как распахнулась входная дверь, и затопотали бегущие.

Все было кончено через несколько минут: оба злодея, надежнейшим образом связанные, перенесены в соседнюю комнату. Агентов Бестужев оставил там же — не столько в качестве караула для пленников, сколько из нежелания посвящать посторонних, в общем, людей в некоторые секреты.

Спрятал пистолет, встал посреди комнаты и, сложив руки на груди, принялся разглядывать связанную американскую красотку.

— Прямо-таки старинная легенда, — сказал он, усмехнувшись. — Принцесса, рыцарь и дракон. Рыцарь, положа руку на сердце, не особенно и романтичен, драконов, правда, целых двое, они, как драконам и полагается, самого отвратного облика… Зато принцесса, что тут скажешь, очаровательна…

Луиза выглядела не испуганной — скорее, злой, как сто чертей, глаза из-под растрепавшейся челки так и сверкали уже знакомой строптивостью.

— Что вы торчите, как истукан, и пялитесь! — огрызнулась она. — Развяжите меня!

— Одну минуту, — вежливо сказал Бестужев. — Тысяча извинений, но с вами не обойтись без некоторых предосторожностей…

Комната определенно служила кабинетом, судя по обстановке. Подойдя к письменному столу, Бестужев увидел на нем открытую чернильницу, перо и телеграфный бланк, исписанный мелким, бисерным почерком. Не разобрав, разумеется, ни одного английского слова, он тем не менее прочитал в самом начале «Париж» — а это уже было крайне интересно… Бесцеремонно сложил бланк вчетверо и спрятал в карман. Выдвинув ящики стола, обнаружил в правом тот самый большой револьвер, который уже дважды видел в руках Луизы. Револьвер, как и следовало ожидать, оказался заряженным на все гнезда. Держа его тремя пальцами за конец дула, словно дохлого мыша, Бестужев отнес оружие к окну и, не задумываясь, выбросил в сад. Потом только подошел к стулу и распутал узлы. Едва он успел закончить, Луиза принялась распутываться самостоятельно.

— Насколько я понимаю, это ваши земляки? — спросил Бестужев. — Странные у вас с ними отношения…

— Что вам нужно?

— Я пришел вас доблестно спасти от этих злодеев.

— Спасибо. Я прямо-таки растрогана. Что вам нужно?

— Сущие пустяки, — сказал Бестужев. — Я, собственно, пришел вас арестовать… ну, это еще не обязательно, однако намерения такие у меня есть, и я вполне могу претворить их в жизнь, если мы не договоримся…

— Шутите?

— Ничуть, — грустно сказал Бестужев. — Вы, должно быть, слышали о наших значках…

Многозначительным, почти торжественным жестом он отогнул левый лацкан сюртука. Блеснул маленький, ярко начищенный значок: извергающий пламя дракон, увенчанный королевской короной.

Ради оказания должного морального давления он применил трюк, изобретенный в свое время покойным Кузьмой Штычковым, — срабатывавший, надо сказать, всякий раз, если судьба Кузьму сводила с людьми несведущими. Значок этот никакого отношения к полиции не имел, это была эмблема, какую носили при парадном мундире на петлицах и погонах австрийские пулеметчики — но вряд ли заокеанская гостья разбиралась в подобных тонкостях…

Судя по ее округлившимся глазам и легкой бледности, она поверила — как многие верили Кузьме, предъявлявшему внушительный нагрудный знак выпускника Императорской ветеринарной академии — с короной, венком из дубовых листьев и двумя змеями — именно змеи и производили основной эффект…

— Но я ни в чем не…

— Мы разберемся, мисс, — непреклонным тоном пообещал Бестужев. — Боюсь, это отнимет несколько дней, но ничего не поделаешь…

— Но я не могу! — вырвалось у нее. — Я должна…

— Нынче же вечером уехать в Париж? — понятливо подхватил Бестужев.

Он вспомнил, что видел в одной из комнат на первом этаже упакованные и стянутые ремнями дорожные чемоданы.

— Да…

— Боюсь, с этим придется подождать, — сказал Бестужев. — Путешествие вам, конечно, предстоит, но отнюдь не в Париж. Я офицер русской тайной полиции, мисс. Вы наверняка не знали, но меж нашими странами — я имею в виду Российскую и Австро-Венгерскую империи — давным-давно заключен договор о взаимной выдаче политических преступников. Все уже согласовано с местными властями. Вы поедете под конвоем в Петербург, а оттуда, не исключено, и в Сибирь… Изволили слышать что-нибудь о сибирской каторге? Ничего веселого…

Он ухмыльнулся про себя, глядя, как ее глаза становятся вовсе уж круглыми от страха: ну разумеется, ее представления о Сибири наверняка ничем не отличались от тех, что недавно продемонстрировал Руди Моренгейм. Тем более что буквально месяц назад очередной американский щелкопер, недельку покрутившийся по сибирским губернским городам, выпустил очередной опус об «ужасах самодержавия», где живописал всевозможные высосанные из пальца страсти наподобие того, что сибирская жандармерия бросает провинившихся политических каторжан на съедение дрессированным медведям, а день начинает с того, что хлещет кнутом посреди площади горожан за найденную у них книгу Карла Маркса. В очередной сводке по особому отделу об этом упоминалось с кратким изложением содержания…

Бестужев смотрел на нее хмуро и недоброжелательно, старательно разыгрывая роль одного из тех ужасных сатрапов самодержавия, о которых она наверняка читала у себя дома всевозможные вымыслы. Она, конечно, неглупа и хитра, но все же не служит какой-либо конторе, а значит, профессиональной закалки не имеет — всего-навсего энергичная авантюристочка, девчонка, не знающая Европы и ее реалий… Должно получиться.

— Если вы ни в чем не виноваты, вы оправдаетесь, — продолжал Бестужев ледяным тоном. — Правда, на это потребуется немало времени. Вряд ли ваши дипломаты станут из-за вас ломать копья — Северо-Американские Соединенные Штаты не входят в число великих держав, влияние их в Европе ничтожно, к тому же речь идет о политическом деле — а у вас, насколько мне известно, полиция тоже не пылает особой любовью к политическим преступникам.

— Да нет, вы шутите…

— Приведите себя в порядок, и едем в полицей-дирекцию, — сказал Бестужев холодно. — Вы быстро убедитесь, что шутками тут и не пахнет…

— Но в чем вы меня обвиняете?

— Я уже убедился, мисс Луиза, что человек вы крайне осведомленный. Вы, например, уже прознали откуда-то, что Штепанека похитил Гравашоль и увозит его в Париж, вы даже знаете номер поезда и фамилию владельца цирка… В таком случае, вы, быть может, знаете и то, что на Кунгельштрассе во время похищения были убиты люди…

— Да…

— Люди из тайной полиции, австрийской и русской, — сказал Бестужев. — Как вы полагаете, полиция обеих держав будет оставаться равнодушной к таким эксцессам? Наше начальство в Вене и Санкт-Петербурге выходит из себя, речь идет уже не только о том, чтобы отыскать Штепанека, но и найти убийц…

— Господи, я-то тут при чем?

— Хотите чистую правду? — Бестужев ухмылялся цинично, нагло и беззастенчиво, как того требовала принятая им роль. — Ваша вина исключительно в том, что вы подвернулись под руку. Вы оказались рядом, только и всего. У нас никого больше нет… кроме крайне подозрительной американской девицы, которая расхаживает по Вене с оружием, разъезжает на автомобиле, постоянно пытается отыскать Штепанека, то и дело возникает у нас на дороге… Помните, как вы пытались меня подкупить? Вы во всем этом определенно замешаны, надеюсь, не станете отрицать? При полном отсутствии в пределах досягаемости других подозреваемых сгодитесь и вы…

— Но это же подлость!

— Это будни тайной полиции, мисс, — развел руками Бестужев. — Нравится вам это или нет, такие уж у нас в Европе порядки. У нас монархические державы с суровыми законами и имеющей широкие полномочия тайной полицией. И еще сибирская каторга…

Она изо всех сил пыталась сохранять хладнокровие, но на глаза предательски наворачивались слезы. Откровенно говоря, Бестужеву было ее чуточку жаль, но такая уж завязалась жестокая игра…