Подлинная история Зеленых музыкантов - Евгений Попов

(76) [...]

(77) Откуда молодежи знать, какие трагические проблемы возникали иногда при коммунистах со спиртными напитками, которых чаще всего не было, и их требовалось не покупать, а доставать: днем "по блату", ночью - у таксистов. Поэтому я помню все разбитые мной за долгую сознательную жизнь бутылки. [...]

(78) "Среди своих" - разрешалось. Я лично видел во время съемок комсомольского фильма с забытым мной названием, где я за три рубля подвизался в массовке, как во время перерыва "положительные персонажи" принялись, ухая, ломать бешеный "рок". Г. Свирский вспоминает, что во время пьянок в "Литгазете" сотрудники мужского пола не чурались станцевать идейно чуждый сионистский "фрейлакс" под аккомпанемент рояля, за которым сидел главный редактор А. Чаковский.

А вообще-то в этом нет ничего удивительного: комсомольцы и КГБшники первыми почувствовали прелесть личной свободы, саун и тугих кошельков, отчего и возвели вместо БАМа "перестройку", идя навстречу пожеланиям других трудящихся и диссидентов.

(79) "Георгием Ивановичем" звали капитана, куратора КГБ по Москве и Московской области, который занимался так называемыми "молодыми писателями" в начале 80-х, так что присутствие этого имени в рукописи "Зеленых музыкантов" непременно относится к жанру "воспоминаний о будущем". Примечательна судьба этого незаурядного человека, который при "перестройке" стал "Иваном Георгиевичем" и генералом, часто выступал по телевизору, комментируя умные и отважные действия обновленной госбезопасности, но потом "погорел на Чечне", где, выступая в камуфляжной форме, очевидно, совсем заврался, и с "голубых экранов" исчез. Его хорошо помнят Д. А. Пригов, Сергей Гандлевский, Николай Климонтович, покойные Александр Сопровский, Владимир Кормер и другие товарищи (мои). [...]

(80) Слово "говно" тогда было запрещено в печати (по случаю тоталитаризма).

(81) Страшно, страшно!

(82) И ведь действительно - в последние годы Совдепии у нас как-то лениво доносили. Не то, что в ГДРии, где я, посетив в Лейпциге музей ШТАЗИ, обнаружил на стене карту города с нанесенными точками, обозначающими конспиративные квартиры братской "конторы". Было такое впечатление, товарищи, что на карту мухи насрали, столько там при коммуняках имелось этих квартир. [...]

(83) А почему бы и нет? Вспомните биографии Олега Попцова, Павла Гусева, Егора Яковлева, Горбачева, Ельцина. Правильно сказал однажды при мне скульптор Зураб Церетели, глядя на своих охранников, гориллоподобных молодцов с оттопыривающимися подмышками: "Люблю ребят, которые подружились еще в комсомоле".

(84) Конечно же, прав - попал в говно, так не чирикай (народная мудрость).

(85) [...]

(86) Здесь явные у меня какие-то возрастные несовпадения. Если Попугасов явный "шестидесятник", а Иван Иваныч "почти мальчик", то как же он в 1974 году может быть "сорокалетним хозяйственником, депутатом"? Здесь я что-то, очевидно, в очередной раз пытался скрыть, и это мне удалось, но за счет потери смысла.

(87, 88, 89) [...]

(90). Этот институт строил в качестве плотника отец моей мамы, мой родной дед Александр Данилович Мазуров, который по месту жительства в деревне Емельяново К.-ского края числился беглым кулаком, а в городе К. являлся "ударником". Здесь училась моя старшая сестра Наташа и преподавал мой дядя Коля, пьяница и видный изобретатель. Редактор юношеского журнала "Свежесть", за который мне выписали "волчий билет", тоже здесь учился. Редактора исключили, восстановили, и он подозрительно быстро сделал оглушительную партийную карьеру по линии досок и фанеры, очевидно, с помощью не видимых миру крепких "подводных крыльев". Теперь, поди, все, чем руководил, приватизировал и стал капиталистом. Ну и хорошо - какая разница, кто в моей стране стал капиталистом, если капитализм в моей стране неизбежен?

(91) [...]

(92) Очевидно, и действительно не знал, если был такой же идиот, как я в его неопределенном возрасте.

(93) Не сочтите эту сцену намеком на продажность журналистской братии. Тогда такое не водилось, потому что не деньги решали все, а связи. Мой знакомый писатель А. начал свою литературную карьеру с того, что счастливца укусила собака главного журнального редактора, с которым предприимчивый покусанный наконец-то получил возможность вступить в отношения. Тов. гл. ред. заказал ему проблемный очерк, пообещав когда-нибудь напечатать и рассказ. [...]

(94) [...]

(95) Пошлейший, надуманный, между нами говоря, ход, а вовсе не гениальный. [...]

(96) [...]

(97) Должен сказать хвалу продуктам, которые были при Хрущеве. Братья-болгары поставляли нам отличные сигареты без фильтра в красивых плоских пачках, а также дешевые сухие вина, которые никто из нас не пил, предпочитая им "Красное крепкое", еще не дошедшее до мерзейших кондиций портвейна "Кавказ", разливного "Вермута" и "Солнцедара". [...] И вообще Хрущев, наверное, был демократом не хуже Горбачева и Дубчека. Он вполне бы мог тоже устроить "перестройку" или, на худой конец, "московскую весну" по типу "пражской", если бы был помоложе и пообразованней. [...] Зря он только Крым украинцам по-пьяни подарил, от этого теперь одна лишь путаница. Но, в конце концов, не Крымом единым жив русский человек. Вот как завоюем вдруг кого-нибудь, если деньги будут!

(98) Вот-вот! Именно! "Этап"... "Творчество"... "Старичок, как тебе пишется?" - "Хреново, старичок!" - "Ну ничего, ты ведь уже столько сделал на всех этапах своего творчества" (разговор двух модных молодых поэтов в редакционных коридорах некогда прогрессивной "Молодой гвардии"). Из этой самой "гвардии" мне где-то в 1970 вдруг написала в город К. сочувствующая редакторша и сказала, чтоб я поскорей приехал в Москву, так как она "нашла ход", чтоб меня напечатать. "Вам нужно переписать рассказы, чтоб все их действие происходило в Америке", - сказала она мне, плотно затворив дверь своего кабинета, когда я на крыльях радости, что меня наконец-то допустят к кормушке, прилетел в Москву. Я и стал, как громом пораженный. [...]

(99) [...]

(100) Неплохой, кстати, "текст". Вполне "постмодернистский". Такое не стыдно и сейчас напечатать с иллюстрациями, например, художника Ильи Кабакова. [...]

(101) Это, видать, те самые ВГИКовские и есть телята, которых спас солдат.

(102) Правильно, потому что бывают и трехколесные.

(103) , шляпу, кашне, галстук-бабочку и рубашку "от Диора".

(104) дяди Тома.

(105) Вот эти троеточия мне особенно нравятся.

(106) и моряки. А греков Сталин скоро вышлет в Казахстан, чтоб не шпионили в пользу Турции.

(107) [...]

(108) Да уж не в том, конечно, смысле, что сейчас.

(109) Что это такое -я, даром, что геолог, забыл. По-моему, морская соль, какую в Израиле на Мертвом море продают в кибуце.

(110) до того, как там вылупились из змеиных яиц коммунисты.

(111) Или все-таки обертывал?

(112) No comment.

(113) , а не суки.

(114) и не догадываясь о существовании противозачаточных средств.

(115) Очевидно, навеяно туристской песней "Люди идут по свету". А может, и песней "Издалека долго течет река Волга".

(116) Ну не машА же?

(117) , как Тенесси Уильямс ("Татуированная роза").

(118) Дескать, фули надо?

(119) , как чекист в кустах.

(120) Ой, я не могу! В спину! Дайте перевести дух!

(121) Еще лучше "будь ласка".

(122) Айболита.

(123) "Я буду гнать велосипед" (Н. Рубцов, которого я последний раз видел, когда заканчивал свой геологоразведочный в Москве. Рубцов лежал в брюках и майке на железной, так называемой панцирной сетке в одной из комнат литинститутского общежития и, узнав меня, попросил три рубля. Вспомнил, кто нас познакомил, - Анатолий Третьяков, которого я чуть выше назвал Толиком).

(124) , что при скорости 4 км/час - неплохой результат.

(125) [...]

(126) , полную света и хрусталя.

(127) , который у нее потом тоже украли, а ее самое зверски изнасиловали и убили с расчленением.

(128) с нарочитым еврейским акцентом.

(129) Почитай, Иван, газету.

Прокурором станешь к лету.

(советское, народное)

(130) Как в пьесе Н. В. Гоголя "Ревизор".

(131) Правильнее - "акромя", а впрочем, надо справиться о правильном написании у кого-нибудь, кто кроме этого ничего не знает.

(132) В смысле "сына", не в ином же.

(133) в кокошнике и с синяком под глазом.

(134) Так назвали Эдуарда Ивановича Русакова в фельетоне, опубликованном в К-ской газете по поводу нашего журнала "Свежесть". [...] Мама Эдика со страху, что его посадят, спрятала все его сочинения и сказала, что сожгла их.

(135) Запятые тут ни к чему, вопрос серьезный.

(136) The guy was absolutely absentminded (из английского учебника для начинающих).

(137) Какой-то действительно голубой получился рассказ у Иван Иваныча. Продать его, что ли, Регине Р.? Пусть хоть порнуху из него залудит, чтоб добро не пропадало.

(138) "Открыто" в смысле "не закрыто".

(139) Что, дескать, только такая чушь и может иметь право на существование в предлагаемых общественно-политических рамках литературы "развитого социализма".

... Пошла бы ты отсель домой, литература.