Принцессы, русалки, дороги... - Екатерина Шевелёва

Возможно, что капитану «Жальгириса» Владасу Дзиндзиляускасу на какую-то минуту показалось, что победа уже пришла, сама пришла. Но это было не так!

Никольскис, как и следовало ожидать, выигрывает у Онуфриенко. Акопян в решающей партии выигрывает у Дзиндзиляускаса. Мужскую первую встречу с результатом 2:0 также выигрывают спартаковцы. Общий счет становится равным — 7:7.

Вот тут-то, очевидно, команде «Жальгириса» стало ясно, что ту победу, которую они считали уже завоеванной, еще нужно завоевать, ту встречу, которую они считали уже выигранной, еще нужно выиграть.

Легко ли выигрывать встречу, психологически уже выигранную? Выигрывать как бы во второй раз? Очень трудно!

Сейчас мастерам спорта спартаковцам Балайшиене и Акопяну предстоит играть против чемпионов страны в смешанном парном разряде — против мастеров спорта Жилевичуте и Дзиндзиляускаса.

В парной игре, в отличие от тенниса, партнеры отбивают мяч строго по очереди, а не когда кому удобно. Тут особенно важна сыгранность пары, точность передвижений...

В зале — только дыхание сотен зрителей да сдержанный голос судьи. Очень мало вероятности, что спартаковцы выиграют. Так и есть: «Жальгирис» ведет, счет уже 19:17 в их пользу. Разыгрываются последние мячи партии. Спартаковская пара играет самоотверженно, свободно и, наперекор обстоятельствам, — уверенно. Плавно и спокойно возвращаются остро пласированные мячи. Каждый удар встречается прочной защитой.

Контратаки Акопяна с броском издалека к укороченному мячу удаются ему безошибочно. Вот Дзиндзиляускас успевает взять удар. Балайшиене резким мужским ударом бьет слева по линии. Жилевичуте все-таки зацепила мяч, но он не долетает до сетки. Счет 19:18. Дзиндзиляускас явно начинает нервничать. Хочется скорее выиграть. Добить мяч, пока розыгрыш очка не привел к каким-то неожиданностям.

Доля секунды уходит на волнение, доля секунды — на колебание: бить или не бить? Ритм движения нарушен, удар запаздывает — мяч уходит за стол.

Такой великолепный техник, как Дзиндзиляускас, сделал ошибку в выполнении правого удара!

Снова побеждает воля коллектива, сила коллектива, настойчивый целеустремленный характер. Спартаковцы выигрывают партию с минимальным преимуществом 21:19 и с минимальным преимуществом выигрывают командную встречу — со счетом 8:7.

Первая команда «Спартака» заслуженно стала чемпионом Советского Союза, обладательницей переходящего приза Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта.

Победа досталась спартаковцам ценой огромного напряжения, трудно досталась. И труднее всего — так дружно решили все пять участников — труднее всего было капитану команды Варякоису, который вынужден был проиграть все свои встречи, не подходя к столу. Ему было труднее всего, ибо пассивность — самое трудное для советского спортсмена, для советского человека!..

В каждом большом спортивном соревновании есть такие главные встречи, которые надолго сохраняются в памяти зрителей и участников. Забудется, какие призы были вручены победителям и какие речи произнесены. Забудется, кто был главным судьей и как он провел соревнование — хорошо или не очень хорошо. Многое забудется. Но смелый удар в настороженной тишине зала — это помнится, живет.

И, наверное, любой будущий главный судья может сказать будущим чемпионам примерно так:

— Бывает неудачная жеребьевка. Бывает она и в повседневной жизни — не только в спортивных соревнованиях. Но если ты настоящий борец, настоящий человек, то и при неудачной жеребьевке ты добьешься победы!

ВАРЯ

Повесть

ПАМЯТИ ЕКАТЕРИНЫ ПЕТРОВНЫ РОДИОНОВОЙ

Не белошвейкой Варя в монастыре была — золотошвейкой. Не полотенца да наволочки — облачение митрополита вышивала, красоту такую. Ее теперь разве только в Москве, в Торгсине на Кузнецком, увидишь, люди говорят.

И второе послушание у Вари было — петь на клиросе. Пела дискантом. Сама игуменья, мать Феона, хвалила: голос чистый.

А теперь за всей квартирой тетя Варя грязь возит — разве к этому она стремилась?! На кухне из-за поганой, прости господи, конфорки грешит: то чайник сунет, изловчась, не в очередь, то сковородку.

— Знаю, знаю, что ваша конфорка. А потому поставила, что Оле на завод к восьми и Анне Гавриловне в поликлинику к девяти, а вам на службу только к десяти! Успеете!

Соседка, Людмила Григорьевна, у которой, по правде сказать, еще есть время, во весь голос начинает вспоминать, что тетя Варя никогда не поможет своей квартире достать в аптечном киоске соседней поликлиники лекарство, которого нет на прилавке. А могла бы. Санитаркой работает там. Через день.

На кухню из ванной комнаты выбегает Анна Гавриловна:

— Кстати, я в своей поликлинике всю квартиру записываю без очереди к врачам!

И бухгалтер Семен Исаакович уже стоит в коридоре с полотенцем через плечо, пытаясь уяснить — освободилась ванная комната или нет?

Ольга вопит почти что от парадной двери (в квартире есть еще и «черный ход»), что она опаздывает, — неужели тетя Варя не может этого понять! Не надо ни чаю, ни картошки!.. Да, в школу ФЗО можно было опоздать. На завод нельзя! Вся молодежь готовится к десятому съезду комсомола, ребята обязательства берут работать по-стахановски, а она, член бюро цехового комитета ВЛКСМ, будет опаздывать?!

Тетя Варя, с раскаленной сковородкой в одной руке, с чайником — в другой, шаркает по коридору, торопливо всхлипывая: ведь сколько раз зарекалась она срамиться из-за конфорки! Господи, прости наши прегрешения! Ибо, как сказано в Псалтыре,

«отверзлись на меня уста нечестивые и уста коварные».

А вечером:

— Пожалуйста, Анна Гавриловна, ставьте чайник, мы ужинать будем попозже. Сначала хотим послушать последние известия — как там в Абиссинии? Неужели Муссолини захватит всю страну?..

— Пожалуйста, Семен Исаакович! Я уже пообедала в поликлинике.

Могут люди мирно жить? Могут! Лишь тете Варе никто не угодит: не нравится ей, как в кухне пол помыт, — уж лучше возьмет да сама его перемоет! Называется, коридор подметен? Да разве так подметают?! С бельем Ольга прошлый раз возилась, а теперь его не отстираешь никак!

У тети Вари в руках таз, из которого пышущее паром белье поднимается, как вскипающее молоко. Тяжелыми узловатыми пальцами вынимает тетя Варя из таза горячие простыни, наволочки, полотенца, полоскает их в жестяном корыте, расправляет и развешивает над плитой.

Могут люди жить мирно. Но Людмиле Григорьевне почему-то всегда кажется, что с полотенца, самого белоснежного, капает вода на оладьи.

И соседка, Людмила Григорьевна, хоть, видно, не хочется ей браниться, устала к вечеру, вежливо-ехидно удивляется:

— Не могу себе представить, Варвара Петровна, как это вы вышивали золотом? Руки у вас такие неловкие, что даже не можете белье отжать!

Не стала срамиться тетя Варя: сказано ведь в Евангелии: «претерпевший же до конца спасется». Молча смотрит на свои руки. Потом в окно. Золотошвейкой была она, золотошвейкой!..

Из окна кухни виден монастырь. Не монастырь уже теперь — общежитие работников милиции. И видна-то пустая стена. Такая серая, сырая, она, будто губка, впитала в себя ноябрьский мокрый снег.

Кельи выходили окнами на другую сторону, где был сад. В белом цвету стояли груши, в розовом — яблони. Стыдливым румянцем пылали розы. Прилипал к черной рясе монашенки сладкий запах жасмина. Со всей улицы приводили няни и мамаши детвору гулять в монастырский сад. Приходила Анна Гавриловна Пахомова с годовалой Оленькой. Но Варя не на гулянье смотрела, а на цветы. Выйдет до всенощной, сядет на скамейку и в храм идти не хочет — так Лукавый ее искушал. О божьем деле мыслей нет — все о своем, о человеческом: деревня вспоминается. Не мать, что померла, — царство ей небесное! Не отец с мачехой, не братья да сестры, а цветы, поля, леса. Ока с белыми жеребячьими загривками на волнах — будто молоденький табун сплошь белой масти скачет к тебе. Может, черти самые черные скакали, а белыми оборачивались?!

Входишь летом в лес — аромат тебя охватывает и на небо поднимает! И земля такой свежести и чистоты, что, кажется, можно ее кушать. Голубой мох — пышный, мягкий, высокий, как перина. Поляны горят от земляники. Осенью сухой лист на дороге под ветром шуршит и шлепает — будто кто-то догоняет тебя легкими шагами. А рябина-то, рябина — как солнца багряный восход! Зимой, бывает, дорогу передует — невозможно до деревни Криуши доехать ни поездом, ни лошадьми. На равнине, похожей на застывшее парное молоко, — ветер. В лесу — тишина. Дремотная, как в знойный полдень. Над головой, в просветах между соснами, небо цвета незабудки, без единого облачка...