Летящие в сны - Мария Фомальгаут

…потом было больно мне. Очень больно. Я бросил свою глиняную оболочку, но боль не уходила, она была так велика, что я покинул свой цветущий сад, свою землю, ушел в большие мегаполисы, погостить у детей, у внуков, повидать своих бывших начальников, у которых я гасил и зажигал звезды… ужасы понемногу забылись, и странное дело – ни сном ни духом я не обмолвился о том, что творится в моем цветущем саду…

А там творилось. Я приучил себя не замечать войны и грабежи, но чем дальше, тем больше зла творили они, пришедшие в мой сад. Несколько раз я зарекался пускать в мой мир темные души, клялся себе сдержать обещание. Но как только я обещал – у врат моего сада обязательно появлялась чья-нибудь черная душа, порхала вокруг да около, вилась подле меня, умоляла пустить ее из небытия – хотя бы на год, на два… Я смотрел на них, я видел их, вот этот, чья аура светится лиловым, заколет ножом свою жену, а вот этот, с темно-багровой аурой, будет инквизитором, а этот, аура которого светится черным, – завоюет четыре страны, сожжет их дотла и зальет кровью.

Я видел их, я не хотел их пускать в мой мир – но души вились вокруг меня, и умоляли дать им жизнь, хотя бы ненадолго, и я отворял врата. И все случалось так, как я предвидел, и кто-то убивал ножом свою жену, и кто-то пытал людей в темных подвалах, и кто-то завоевал четыре страны, и сжег их дотла, и затопил их кровью.

Я научил себя не замечать их, они стали частью моего сада – не более. Но чем дальше, тем больше я чувствовал, что от моего сада остается все меньше и меньше. Они, случайные гости в моем мире, вырубали мои цветущие деревья, топтали мою траву, высасывали из земли ее соки, а потом выливали эти соки в когда-то кристально чистые реки. И я чувствовал, что больше не могу пускать кого попало, вот этот – он придет на землю, чтобы построить серый дом, ощеренный трубами, и из этих труб будет валить удушливый дым, из-за которого будет не видно солнце. И я не хотел пускать его в свой мир, я отгонял назойливую душу. Но душа не уходила, душа вилась вокруг меня, просила пустить ее – посмотреть на солнце, на небо, походить по земле, и я пускал…

Чем дальше, тем страшнее становилось на моей земле. Нет, души не стали хуже, они были такими же темными, как раньше, но если на заре веков темная душа собирала войско и с огнем и мечом гнала солдат на чужие города, то теперь темные гости сажали своих солдат в боевые машины, под гусеницами которых трещали тонкие деревца, и под выстрелами которых горела земля, и где были шумящие леса, оставались выжженные земли…

Что поделаешь, я был очень добрый…

Время шло, я все ждал, когда все души вдоволь наживутся в моем мире, и уйдут – но души не кончались, они шли и шли из какого-то небытия, из какого-то темного мира, в котором ничего не было, были только холод и тьма… Кто-то, уже поживший в моем саду, рвался туда снова, истосковавшись по цветущим лугам и голубому небу. Я пускал их, они приходили, вспоминая свои старые жизни, и шарлатаны на каждом углу обещали предсказать вновь прибывшим, как они жили сколько-то веков назад…

И если в прошлой жизни кто-то убивал себе подобных, то и в этой жизни он становился убийцей, и если кто-то в прошлой жизни нес страдания и боль, то и в этой жизни заставлял он всех проливать горькие слезы, и если человек в прошлой жизни гнал армии на восток и на юг, на север и на запад – то и в этой жизни его солдаты жгли города…

Я не хотел пускать темные души, которые теперь уже не только губили друг друга, но и жгли мой цветущий сад. Я закрывал врата, как только видел души, чьи руки были обагрены кровью, или посыпаны пеплом. Души плакали и просили пустить их в мир. Я представлял себе, каково им в их темной холодной вселенной, где нет никого и ничего, где только пустота и небытие, и чьи-то умы изнемогают от бездействия. Я открывал врата. Потом спохватывался, то и дело забирал грешные души назад. В темноте ночи являлся их матерям, просил вернуть грешные души в небытие, ведь сколько зла они натворят, если останутся здесь… Женщины соглашались, поутру не могли вспомнить разговор со мной, помнили только обещание, данное мне… Власти и социологи сокрушались, что растет число абортов и бездетных женщин, а я как мог, отгонял от своего сада темные души.

А темные души не убывали… Откуда их столько вообще, их темный мирок небытия кажется совсем крохотным, а оттуда летят и летят духи, темные, светлые, золотые, нежно-голубоватые, прозрачно-розовые, пурпурные, загадочно-синие, мрачно-лиловые, светящиеся черным – я и не думал, что черный может светиться. Они приходили – стучались в мое сознание, бились в ворота, сквозь щелки в ограде смотрели, как цветут деревья, как светит солнце, как порхают птицы. Кажется, я сам был виноват, не надо мне было пускать всех и каждого, и правых и виноватых, и хороших, и не очень, и тех, кто пришел создавать, и тех, кто пришел разрушать. Но что поделаешь, души они и есть души, и душа тирана точно так же страдает в небытие, как и душа художника…

А что мне делать… вот они опять идут ко мне, полчища, полчища, вон тот, крайний, вроде ничего, правда, будет гулять по кабакам, но при этом напишет много красивых стихов… Этот тоже сгодится, хороший человек, примерный семьянин, будет любить жену и детей… Ах да, он же развяжет четыре войны на востоке, и снова в песках будут лежать горы черепов…

А дальше еще страшнее… этот будет качать нефть со дна морского, отравит нефтью весь океан, а этот начнет расщеплять ядро земли, и что тогда будет с планетой, я не знаю…

Гнать их… И так уже молятся мне по всем храмам, ругают меня, проклинают меня, зачем ты пускаешь в мир злодеев, убийц, воров, насильников, тиранов, зачем плач, зачем глад, зачем кровь, зачем смерть… А как я могу им объяснить, зачем пускаю на землю всех, да как не пускать, что, написано, что ли, на земле этой, кому жить на ней, а кому не жить…

Конец ознакомительного фрагмента.