Газета Завтра 321 (4 2000) - Газета Завтра Газета

У меня было четкое ощущение, что эти люди играют со мной в какую-то странную игру. Зачем-то провоцируют на разные сомнительные действия для того, чтобы потом срезать и прихлопнуть. Тогда я не мог поверить в то, что уже дети советских чиновников наконец-то решили перестать стесняться своих возможностей и попросту конвертировать власть своих папаш в капиталы и собственность.

С другой стороны, помимо неприятного чувства двусмысленности происходящего, была надежда на то, что советская система усложняется, что к уже существующему прибавляется нечто новое.

К тому же мы — новая формация художников, проповедующих новые подходы в искусстве, — получили на Западе беспрецедентную поддержку. Тогда, продав за границей одну свою работу, я получал сразу несколько годовых зарплат советского служащего. Результатом такого положения было, во-первых, то, что в культуре возникло открытое прозападное лобби. Во-вторых, размывались традиционные приоритеты. Молодой человек, учившийся на третьем курсе Суриковского института, думал, примерно, так: "Что ж я теряю здесь время на вырисовывание головок, когда люди с улицы, которые рисовать-то не умеют, делают себе карьеру, деньги, имя".

Когда картины "авангардистов" стали покупать не только западные галереи, но также и Третьяковка, и Русский музей, тогда, естественно, началась массовая переориентировка молодежи на новые рельсы.

Сегодня совершенно ясно, что описанные процессы укладывались в логику "холодной войны". Война — значит захват чужой территории. В данном случае культурной территории.

Разумеется, Запад не жалел средств на военные действия такого рода. Когда-то пропаганда наших революционных идей по всему миру требовала колоссальных денег из бюджета. Теперь Запад кидал огромные суммы для вербовки своих идеологических сторонников в СССР. В любой войне важно разрушить моральные приоритеты противника. Рассредоточить его волю. Западу это удалось. В результате война была проиграна нами. Сначала в проигрыше культура, а как следствие — пропажа населения, вымывание научных и этнических потенциалов...

ЦЕННОСТЬ КОНСЕРВАТИЗМА

В Штатах я работаю с солидной галереей, где продается старое американское искусство. Картины старых американских художников стоят там миллионы. Но вот парадокс, во Франции этих художников никто не знает и никто не станет их покупать. Они французам неинтересны. То есть главную роль играет оценка внутри страны. Наше старое искусство должно стать ориентиром для выстраивания иерархии в культуре. Сейчас состоятельные люди в России начинают коллекционировать русское искусство XIX века. И это очень хорошо. Создается шкала ценностей, создаются предпосылки для существования школ, для существования традиционного, консервативного искусства, что является фундаментом культуры в любой стране мира.

На крыше пускай резвятся радикалы и экспериментаторы. Но фундамент должен быть консервативен.

То, что за один портрет художнику Шилову платят 10 000 долларов, как бы ни относиться к дарованиям данного мастера, — это правильно. Он трудился над портретом три месяца и создал серьезное произведение. Если бы вам вместо портрета предложили бы веревку с узелками, а потом бы еще назвали убогим быдлом, непонимающим ценности концептуального искусства, что бы вы сказали? Вода и масло не смешиваются. Экспериментальное и консервативное искусства должны сосуществовать, но каждое должно занимать соответствующее своей важности место. В конце концов если наших экспериментаторов так любят на Западе, это не значит, что ради этого следует жертвовать всеми накопленными за века богатствами. В отношении внешнего мира можно ошибаться, и не раз и не два. В крайнем случае — что нам, русским? — плюнем на всех, закроем границы, перенацелим боеголовки. А вот в общении с собственным народом нельзя ошибаться...

Сейчас в России такое время, когда постепенно все снова становится на свои места. И даже дегенераты и дикие западники понимают, что нельзя бесконечно обирать и крошить ту базу, на которой сидишь. Что-то происходит, и это "что-то" вселяет надежду на лучшее. Сейчас, мне кажется, всем русским важно настроить себя на позитивный лад. Надо, как это делают американцы, думать о хорошем... Каждое утро вставать с надеждой.

Юрий Панченко НАША ВЯТКА

ВЯТКА ОТ МОСКВЫ — ночь поездом. Российская Вятская земля красивая. Здесь русский Север, древняя тайга и мягкие нежностью изгибов реки. Вятским людям — единственная, присердечная Родина.

Здесь еще до переезда в Калугу начинал космический путь России Циолковский, а пораньше его писал восприятием и передачей на листы "Историю города Глупова" Салтыков-Щедрин. Глупости и в его времена хватало, а жестокости дней сегодняшних...

Жестокими глазами на боль родной для себя земли смотреть можно, в себе же человеческое убивая, только Родине стыдно делается за дела подлецов своих. Родина состоит и из людей. И придется ей, итогом, от нечисти наслоенной однажды очиститься. К кому тогда возопят ныне беснующиеся? Родина — крайний суд и последний во времени. Потомки, от мрази чисты, не вспомнят и не пожалеют.

В здешних городах удивительно белый снег. Это не от частых снегопадов, а оттого, что заводы приостановлены и из года в год в нормальных режимах не работают. Проданы новым капиталистам детские садики, заводские столовые, профилактории, библиотеки, детские летние лагеря. Больницы без лекарств, без продуктов питания, без постельного белья. Они стали нищее тех, описанных Чеховым до революции. Врачи, само собой, без зарплат, достаточных для нормального человеческого существования. В провинции появилось странное понятие: второй аванс, третий аванс. Это когда трехсотрублёвую зарплату выдают частями, рублей по восемьдесят, сто, исключительно на пропитание от дня до дня. А на некоторых заводах, полуработающих, в счет будущей зарплаты каждый день выдают по булке хлеба, под запись. Как в 1942 году, когда страна дралась с оккупацией внешней. И на Вятской земле многие бывшие трудящиеся, наученные с юности, привыкшие во взрослой зрелой жизни по-настоящему трудиться, мучаются без возможности заработать на прокормление себя и семьи на заводах и фабриках честным трудом, оставшимся в прошлом. Они стоят в очередях не в магазинах, чем пугал когда-то гайдар-чубайс-немцов и далее по списку премьеров, а в очередях к мусорным ящикам, как сделал гайдар-чубайс-немцов и далее по списку. Они не глядят в глаза прохожим, им по-человечески стыдно, а сами ничего поделать не могут, собирая картофельные очистки себе на обед. После бродячих собак, выгнанных из ящиков.

На Вятской земле родился один из великих освободителей России и Европы, Маршал Советского Союза Конев. Если бы его бронзовый памятник, стоящий на родной земле и прежде выброшенный из освобожденной его войсками Польши, мог понимать происходящее и думать: за то ли воевали он и его солдаты, офицеры...

Такая жизнь не нравится не всем. Наворовавшим из созданного трудовым народом государственного имущества, разбогатевшим на беде других — в самый раз.

Что ли мы хуже других? — всполошились местные бобры финансовые, может быть, зная, что провинция — уменьшенная копия Москвы. И, побросав в 1991 году членские билеты КПСС, дружно вступили в местное, создаваемое тогда отделение "Ротари клуба". Свои масоны — это интересно. Это собрания их в самых дорогих ресторанах на фоне общей нищеты, с показом по телевидению, с толкованием своих программ построения улучшенной жизни, ну, конечно, не для себя, а для народа. Их организатор давно скрылся в США, исполнив заказ хозяев оттуда. Единственное, что сумели местные масоны устроить для народа, — хоспис — больницу для умирающих безнадежных больных, если перевести на русский язык. Больница с хорошим лечением для "простого народа" в их представлении о созидательной деятельности полезной не входит, пожелания американских заказчиков как раз не те, а обратные, направленные на вымирание населения в любой провинции российского пространства.

Плодами дегенератизма на Вятской земле появились дети, в двенадцать лет не умеющие читать. И дети, на уроках уплывающие в голодные обмороки. И дети-политики: в тридцатипятиградусный мороз перед мраморным крыльцом дворца, куда собирались на совещание областные чиновники, стоял десятилетний мальчик с требованием на картонке: "Губернатор! Отдай зарплату учителям!" Учителей к крыльцу омоновцы не подпускали. Я вывел ребенка-политика наверх, поставил на самое видное место посередине крыльца, перед самые чиновничьи не светлые лица. Стоял рядом. Нас омоновцы не тронули.