Геологи продолжают путь - Иннокентий Галченко

— Пора нам искать экспедицию. Как пойдем, Гаврила? — спрашиваю я нашего проводника.

— Кругом можно, ладно будет, тропа хорошая. Три-четыре дня надо идти… Прямая дорога есть на Индигирку, плохая дорога. Капчагай[5]. Один день перехода на лошадях. Только через речку Собачью часто ходить надо. Куцаган[6] река. Валун большой, камень большой. Прыгать, как собакам, надо. Лучше, однако, кругом идти, лошади целые будут.

Зная по опыту манеру проводников якутов преувеличивать трудности дороги, решительно требую:

— Пойдем, Гаврила, прямым путем, по Собачьей реке.

По пути ведем опробование. К вечеру останавливаемся у маленькой заросшей речки, названной Поперечной. Долина ее размывает контактную пологую зону, самую перспективную.

Мои спутники уже настроились поскорее вернуться к месту весновки.

— Здесь переночуем, день-два поработаем на этой речке и пойдем дальше, — решаю я.

Неохотно они сбрасывают вьюки на землю.

На следующий день, усталые и недовольные результатами опробования, идем мы с Чистых вверх по долине Поперечной.

«Геологические условия для образования россыпи благоприятные, а в пробах — одни ничтожные значки», — недоумеваю, я, упорно шагая вперед.

Мы отошли от палатки километров на десять.

— Пора возвращаться, — предлагает Чистых.

— Дойдем до того ручья, Ваня, возьмем в его устье пробу и вернемся.

Вот мы у ручья.

— Да здесь, паря, поту прольешь, пока — расчистишь место, чтобы взять пробу, — ворчит Иван.

Стиснув зубы, он бьет острым концом гребка по твердой глине.

Минут через пять я слышу:

— Иннокентий Иванович, спай!

Чистых осторожно, с лотком, наполненным до краев породой, сползает с террасы к воде и, присев на корточки, начинает промывать. Вдруг его обросшее лицо выражает удивление. Он вскакивает на ноги.

— Смотрите, какие желтые тараканы!

На дне лотка среди черного шлиха вертятся несколько продолговатых крупных золотин, удивительно похожих на желтых тараканов.

Забыв про усталость и позднее время, мы опробуем ручей Широкий и идем дальше к его истокам.

Как охотники-соболятники, шаг за шагом двигаемся по золотым следам — и открываем богатое месторождение.

Темнеет, пора возвращаться.

Вернувшись к палаткам, сидим после ужина у костра, покуриваем и мечтаем. За лето мы нашли несколько промышленных объектов.

— Что-то здесь будет года через два-три?

— Что будет? А вот что будет: придут за нами разведчики, горняки, строители. Дорожники проведут дорогу. Загремят взрывы. Экскаваторы и бульдозеры вздыбят землю, разворотят скалы. Вырастут поселки и расцветет тайга. А мы, геологи, будем продолжать свой путь дальше на Север: на Яну, за Полярный круг, вдоль Ледовитого океана, в далекую Чукотку, по Верхоянскому хребту. Много еще мест, где нужно поработать нашему брату геологу-разведчику!

Иван строит планы на будущее:

— Останусь, пожалуй, я здесь, на Индигирке, в экспедиции работать. Уж больно металл добрый и места подходящие. Лес для строительства есть, рыба и дичь… Да и заработки будут немалые.

— Что же, таких опытных опробщиков, как ты, с руками и ногами возьмут.

Забравшись в свой полог, я плотно запахиваю и завязываю вход, чтобы ни один комар не мог пробраться, и укладываюсь спать. Не спится.

«Теперь окончательно подтвердилось: металлоносная зона тянется по левому берегу реки, — думаю я. — Надо скорее связаться с экспедицией, чтобы направили сюда геолого-поисковые партии. А в сентябре еще до снега вернусь на Колыму…»

Утром медленно поднимаемся к водоразделу по Пологому увалу, заросшему редкими лиственницами и кустами стланика.

Начинает моросить дождь. Мелкая щебенка скользит под ногами. Хлюпает мокрый ягель. Куропатки веером разлетаются из-под копыт лошадей.

С водораздела открылась бескрайняя гористая страна с цепями белоголовых гольцов.

Лошади, приседая на задние ноги, начинают осторожно спускаться в широкую долину.

Первые же пробы, взятые здесь, обрадовали нас.

— Хорошие пробы, — ухмыляется Иван, рассматривая желтые пластинки металла в лотке.

Но следующие пробы нагоняют на нас уныние: они безнадежно пусты.

Дождь уже не моросит. Он теперь крупный, холодный. Порывисто задувает ветер.

— Однако плохо! Торопиться надо. Вода большая в реке будет, — тревожится Гаврила, посматривая на быстро прибывающую воду и низкие «свинцовые тучи.

Его тревога передается и мне. Бросив работу, мы поспешно двигаемся по реке Собачьей.

Зажатая высокими гранитными массивами, долина резко сужается. Тропка прижимается к левому берегу и… обрывается. Дальше идти некуда. Надо переправляться на другую сторону. Вода в реке прибывает и, пенясь, бурный поток стремительно несется среди громадных гранитных валунов.

Тут при неудаче можно утопить материалы и пробы — труды всего лета.

Мы останавливаемся в нерешительности: не вернуться ли назад? Но это задержит нас дней на пять-шесть, придется идти дальним окружным путем.

Дождевые тучи низко опустились, закрывая горы. Глухо ревет река.

Вынув (для безопасности) ноги из стремян, осторожно направляю упирающуюся лошадь в воду. Подхваченная стремительным потоком, она, цепляясь ногами за дно, наискось, пересекает стержень реки. Чувствую, как холодная вода льется через голенища в сапоги, как захлестывает вьюки, сбивает с ног лошадь.

Наконец, самая мощная струя позади. Лошадь крепче упирается в дно и рывком выскакивает на берег. С замиранием сердца слежу, как переправляются остальные.

Через полкилометра переправа повторяется. Маленькие якутские лошадки, балансируя, прыгают по огромным мокрым валунам, ежеминутно рискуя сломать себе ноги…

Тропинка все время «перескакивает» с одного берега на другой.

С трудом переправившись в пятый раз, промокшие и усталые, останавливаемся перед вздувшейся рекой, ревущей в узком ущелье.

Темная туча давит, нависая над головой.

Сколько раз еще мучиться? — обернувшись, спрашиваю Гаврилу.

Он уныло машет рукой, показывая пять пальцев. За шумом воды его плохо слышно, и он, надсаживаясь, кричит мне на ухо:

— Однако покойник будем!.. Воды эльбэх![7] Назад надо идти! Лошади утонут.

«Неужели возвращаться?» — думаю я и с ужасом убеждаюсь, что против течения уставшим лошадям едва ли удастся перейти реку и один раз. Попали в ловушку! Одно спасение — вперед как можно быстрее!

Несколько раз приходилось слезать с седла и плыть рядом с лошадью, вытаскивать провалившихся между валунами животных, проверять, не сломали ли они ноги.

Вдруг лошадь Старкова погружается в воду, и он, выпустив ее гриву, беспомощно барахтается в волнах, то появляясь, то исчезая.

Иван рывком забежал вперед и, изловчившись, поймал его за длинные волосы. Я прыгаю в воду и помогаю вытащить испуганного старика на берег.

Мокрые, едва держась на ногах, инстинктивно выбирая брод, мы переправляемся еще раз через ревущую реку. Тревожит неотвязная мысль: «Не утопить, не потерять тубусы с картами, ящики с образцами и пробами… Вырваться во что бы то ни стало живыми из этой природной ловушки».

Наконец последний — самый страшный брод позади. Мы вышли на тропку в широкой долине Индигирки, мокрые с головы до ног. Лошади понуро стоят на трясущихся от напряжения ногах. С мокрых вьюков бежит вода.

Я остался без накомарника и шляпы. У Чистых поцарапано лицо. Сильно хромает ударившийся об валун Старков. У него жалкий, растерянный вид, на лбу синеет огромная шишка. Гаврила, ругаясь, перевязывает раненую руку.

— Ч-черт! Собачья река!.. — бормочет он, стиснув зубы.

Слышится нарастающий гул. Над нами проносится серебристый гидросамолет.

— Смотрите, к устью полетел. Наверно, экспедиция уже там.

— Скорее надо идти к юрте Матрены. Совсем близко. Чай, однако, там будем пить, — заверяет Гаврила и решительно шагает по тропке вперед.

Матрена, молодая дебелая вдова, якутка, угощает нас жареными хариусами. Чай наливает из литого серебряного чайника.

Каюры наперебой рассказывают хозяйке о своих приключениях в грозном ущелье. Речь Матрены переводит Гаврила: ущелье можно обойти, есть дорога через перевал, она ее покажет Старкову, когда он будет возвращаться домой.

А в устье — база экспедиции. Самолеты каждый день возят туда грузы и людей с Крест-Хольджая, что на реке Алдан.

На следующий день мы, щедро расплатившись со Старковым, на «ветке» спускаемся вниз по быстрой реке.

Неожиданно на берегу) появляются три человеческие фигуры. Причаливаем. С нами здоровается начальник геологической партии экспедиции Цареградского Светлов. Он сутуловат, нескладен и похож на рыцаря печального образа — Дон-Кихота.