Пир - Мюриэл Спарк

— Я и не думал, что отчет ее не соответствует действительности, — сказал Дэн. — Мы с Гретой, именно, поняли, что она снюхалась с чокнутой публикой.

— Несомненно. Но поскольку она еще не оправилась от удара, из-за ее расстроенности все разрастается в ее глазах вдвое и втрое.

— Конечно, все это монашество у нее ненадолго, — сказал Дэн. — Скоро она сбежит. Но все же, как иллюстрация к тому, что порождают эти церкви, письмо не кажется особым преувеличением. Один мой знакомый живет в Суффолке, так у них епископ носит серьгу в одном ухе и дружок его прислуживает в алтаре, а на нем золотое, прямо-таки ослепительное облачение, да еще в полоску из черного атласа. И эти епископы ничего с ним не могут поделать, да и сами, небось, не лучше.

— Ох, не нравится мне, что старая мать игуменья лежит больная на чердаке, — сказал Магнус.

— На чердаке? — Дэн поднял письмо к глазам и в него вгляделся. — Тут ничего не сказано про чердак.

— Похоже, что на чердаке, — сказал Магнус. — Надеюсь, со старушкой ничего не случится.

— О Господи! — сказал Дэн. — О Господи!

— Горячая вода по будням и капля шерри по воскресеньям, — вспомнил Магнус, когда Грета внесла на подносе виски, воду и два стакана.

— Тебе на посошок, Магнус, — сказала она.

— Я вот тут Магнусу показываю письмо от Маргарет, — сказал Дэн. Магнусу он налил неразбавленного виски, себе — с водой.

— Не увлекайся, — сказала Грета.

— Магнус как раз поднял вопрос о том, правда ли то, о чем пишет Маргарет, — сказал Дэн.

— Ах, ну конечно же правда, — сказала Грета. — Один наш знакомый живет в Суффолке, так ты себе просто не представляешь, что там у них творится. Епископ ходит с серьгой в одном ухе и...

— Дэн мне только что рассказывал, — перебил Магнус. — Правда это или нет — абсолютно тут ни при чем, вот что я вам скажу. Факт тот, что мы совершенно не знаем, как Маргарет распоряжается своей жизнью по ночам. Лично я не могу себе представить, как это Маргарет ложится в десять часов в постель.

— На этот счет она совершенно чиста, — сказала Грета.

— Чистота совершенно тут ни при чем. Факт тот, что безумие часто облекается в форму религиозного фанатизма, — объявил Магнус, нимало не смущаясь тем, что это соображение можно отнести и к нему. — Что ни говори, — продолжал он, — Маргарет ведет свой род от Мерчи, ковенанторов, отринувших власть епископов[17]. Как сказано в Писании, во Второй книге Царств, девять, одиннадцать, «все, что приказывает господин мой царь рабу своему, исполнит раб твой». Вот о чем вам стоит поразмыслить: Маргарет служит божественной воле. И еще сказано, в Притчах, двадцать шесть, семнадцать: «Хватает пса за уши, кто, проходя мимо, вмешивается в чужую ссору». Сами соображайте. — Магнус сглотнул свой виски и опять потянулся к рюмке.

— Больше не надо, Магнус, тебе вредно, — сказала Грета. И у нее был безумный взгляд.

— Тебе пора, Магнус, — сказал Дэн и встал. Магнус грузно поднялся, хихикая про себя. Он поплелся за Дэном, но на пороге гостиной повернулся и сказал Грете:

— Ты хоть что-то знаешь про гипноз? А ведь он в основе ворожбы. Вспомни Орфея с его кифарой.

— Ну пошли, Магнус, — сказал Дэн.

— Да, до свидания, Магнус, — сказала Грета.

Вскоре после поступления Маргарет в монастырь телевидение Би-би-си явилось делать передачу о монахинях Доброй Надежды. Предварительные переговоры уже велись три месяца назад между матерью игуменьей и режиссером программы, юной дамой с длинными светлыми волосами и хватким голубым взглядом, в темной юбке по щиколотку и тяжелых башмаках. Мать игуменья, тогда в полном здравии и по моде в коротенькой юбочке, показала ей помещение и дала исчерпывающий отчет о том, как проводят свое время сестры. Рита Джонс, молодой режиссер, была представлена коллективу из девяти монахинь. Она делала обильные пометки в своем ноутбуке.

— Само собою, мисс Джонс, — объясняла мать игуменья, — мы не скроены по одному лекалу, как это водилось в более древних монашеских орденах. Мы предельно индивидуалистичны в своих вкусах, в своих характерах, по судьбе, по взглядам на жизнь и общество, включая религию и политику. — Мисс Джонс и это внесла в свой файл.

— Были слухи, что ваш коллектив может отложиться от англиканской церкви. Это реально?

— Ох, это реально, но не так скоро, — вставила сестра Строг, смекнув, что суть вопроса в том, стоит ли торопиться с программой, если монастырь того гляди перестроится.

— Сестра Пэннис — она Глава послушниц, хотя в настоящее время послушниц у нас не имеется, — еще не закончила свой шедевр, фреску в нашей трапезной. Это займет время: месяцы, годы. Сестра Пэннис художник.

— Можно мне глянуть?

— О нет, не сейчас. Я должна спросить у сестры Пэннис. Но мы можем обещать — кое-что мы подготовим к передаче, если вы надумаете нас снимать. — Сестра Строг понизила голос: — У сестры Пэннис темперамент. Кто спорит. Но по сути она вполне доброкачественный человек. И очень, очень политизирована, как и я. — Она опять повысила голос и отчеканила: — Одной чистой религии маловато.

— Насчет посещения больниц, — сказала мисс Джонс. — Это основной аспект вашей деятельности, не так ли?

— Да, в этом наша миссия, — сказала сестра Строг. — Именно в этом мы мыслим свой профиль. И, как бы нас ни критиковали, как бы ни клеймили, никто никогда не сможет сказать, что мы не посещаем больных. Это важнейшая работа. И у нас широкая известность.

— Да, я знаю. Потому мы и задумали программу. — Кажется, Рита Джонс учуяла в словах «как бы нас ни критиковали...» плодотворный поворот темы. Она спросила: — Не могли бы вы поподробней остановиться на критике?

— Нет, — сказала сестра Строг.

Мисс Джонс сменила курс:

— Не могли бы мы сделать несколько фотографий членов вашего коллектива во время посещения больных? — И, узнав, что у монахинь Доброй Надежды возражений не будет, окончательно договорилась о передаче.

Перед уходом мисс Джонс сказала:

— Вы бы занялись своей грудной клеткой, сестра Строг. Очень похоже на бронхит.

Так и вышло, что вскоре после того, как Маргарет поступила в монастырь послушницей, туда, согласно договоренности, прибыла Би-би-си: мисс Джонс и команда из четырех человек с камерами. Первым делом они занялись установкой света в трапезной и рекреационной, громыхая по всему дому в своей неуместно грубой обувке. К ним вышла сестра Пэннис.

— На хрена ты тут растопался, бля? — адресовалась она к старшему оператору, которого тотчас заслонили своими телами четверо остальных.

— Вы, видно, санитарка? — спросил один.

— Нет, я — Глава послушниц. А вам яйца поотрывать мало, ну что это за срач? — Она указала на аппаратуру и длинные провода, волочащиеся из трапезной. В эту минуту явилась Маргарет. — Сестра Мерчи, наша новая послушница, — объяснила сестра Пэннис. — Вот, полюбуйтесь, — это к Маргарет. — Они что думают? Им дадут снимать эту гребаную трапезную? Да какое, бля, они право имеют? Там моя работа, моя незаконченная картина. Нечего этой пьяни на нее пялиться, на недоделанную.

Тут с верхней площадки раздалось:

— Сестра Пэннис, но я обещала... — Сестра Строг перегнулась через перила. Рядом стояла мисс Джонс.

— Трапезная для нас основное, — сказала она.

Операторы задрали головы, ожидая дальнейших указаний от мисс Джонс.

— Идите за мной, — сказала Маргарет, — я объясню вам картину. Это безусловно самое значительное из всего, что есть во всем монастыре. Сестра Пэннис скромничает.

— Мать вашу за ногу, — сказала сестра Пэннис.

Сестра Строг и мисс Джонс вприпрыжку сбежали вниз по лестнице и вместе со смущенными операторами и Маргарет последовали в трапезную. Сзади, высокая, тощая, шла сестра Пэннис. «Без году неделя в монастыре, бля, а распоряжается тут» — так отнеслась она о юной сестре Мерчи. Но похоже, ей было лестно, что Маргарет привлекает внимание к ее фреске.

Пока это был всего лишь эскиз на одной из стен трапезной. Набросано было длинное, огромное ископаемое чудище, изрыгающее клубы дыма.

— Дракон? — догадалась алчущая символизма мисс Джонс.

— Нет, это эскиз поезда. Парового поезда, — звонко отчеканила сестра Строг.

— А-а, поезд, — сказала мисс Джонс. — Фрейдистский символ, по-видимому?

— На х... фрейдистский символ, — с порога громыхнула сестра Пэннис.

— А это святые? — предположил один оператор, изящный и с виду приличный молодой человек.

— Святые? О чем вы? — осадила его сестра Строг.

У каждой из бледно означенных фигур подле поезда действительно угадывалось над головой нечто вроде нимба или лохматого облака. Некто отдельный, по-видимому, только что сошел с поезда, нимб у него был больше, лохматей, чем у других, и он поднял руку, указывая вверх пальцем.

— Как мне удалось понять, — сказала Маргарет спокойным деликатным тоном, ненавязчиво оттенявшим недостаток деликатности в прочих присутствующих, — эта настенная роспись изображает сцену на железнодорожном вокзале Петербурга 16 апреля 1917 года, когда Владимир Ильич Ульянов, известный под фамилией Ленин, прибыл из Швейцарии и был встречен огромной толпой товарищей.