История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика - Алексей Михайлович Величко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было время громких успехов: в течение 10 лет византийские войска постоянно тревожили крепости Самосат и Малатью и даже захватили важный в стратегическом отношении город Лулую. В 879 г. арабы под командованием Абдуллы ибн Рашида ибн Кавуса были разгромлены, а их командующий попал в плен. В следующем году 30-тысячная византийская армия вошла в Адану, а затем захватила Диярбакыр. Чуть позднее греки дошли до Тарса, и арабы с великим трудом отстояли город[70].
Но в конце 879 г. императору пришлось срочно возвращаться в Константинополь: заболел его старший сын Константин. Все попытки поднять наследника на ноги не увенчались успехом: юноша вскоре умер после возвращения из последнего военного похода (декабрь 879 г.)[71]. К сожалению, эта потеря самым негативным образом сказалась на царе: с этих пор он часто впадал в глубокую депрессию, и на него даже находили приступы кратковременного безумия[72].
На Западе после взятия Сиракуз арабы вскоре начали организовывать новые рейды по всему итальянскому побережью. Но в 880 г. они потерпели тяжелейшее поражение в морской битве у берегов Греции. Стратиг Назар, организатор победы, направился к берегам Италии, где соединился с сухопутным войском византийцев под командованием протовестиария Прокопия и Льва Апостиппа, стратига Фракии и Македонии. Вместе они одержали ряд побед, в частности, вновь разгромили арабский флот и захватили целый ряд важнейших городов и крепостей. Но настроение войска было переменчивым, как морской ветер. И офицерам нередко приходилось предпринимать жесткие меры, чтобы восстановить дисциплину. Так, в ходе военных действий некоторые матросы византийского флота попытались дезертировать, но по приказу Пелопоннесского стратига Иоанна Критского их посадили на кол. Как следствие, настроение солдат резко изменилось и вновь стало боевым.
Победоносный флот продолжил наступление на арабов. Восторженный папа, противопоставляя короля императору, писал Карлу Лысому, какие великолепные победы одержаны греками над арабами. Он, как живой современник тех событий, не мог не отдавать себе отчета в том, что родоначальник Македонской династии являл собой полную противоположность потомкам Каролингов. Если кому и было по силам вернуть Италию христианской цивилизации, так только Василию I[73].
На фоне отдельных неудач успехи Македонянина — и особенно в Италии — не могли не броситься в глаза. Беневент признал власть Византийского императора, Бари в 876 г. открыл свои ворота войскам Василия I, 7 лет греки владели Кипром, укрепились в Пелопоннесе, Далмации и Средней Греции, Южная Италия почти вся вернулась под Византийскую корону или контролировалась Константинополем. Именно этим и объясняется уступчивая позиция Апостольской кафедры в отношениях с Василием Македонянином. В свою очередь, поведение папы со всей очевидностью показало самому императору, что его политика сближения с Римом оказалась в итоге холостым выстрелом. Западные державы не стали союзниками византийцев в борьбе с сарацинами, Рим по-прежнему претендовал на Болгарию, а в самой Византии переориентация царя со своего патриарха на папу вызывала глухой ропот в народе. И нет никаких сомнений в том, что все эти события имели самое непосредственное отношение к новой церковной политике, которую император Василий I начал проводить в конце 70-х годов IX века[74].
Глава 4. Собор «В храме Святой Софии» 879–880 гг. «Прохирон» и «Эпанагога». Смерть императора
После Собора 869–870 гг. понтифик совершенно искренне полагал для себя, что после тех услуг, какие оказаны императору и лично св. Игнатию, он вправе рассчитывать на встречное уважение, и в первую очередь на признание прав Рима на Болгарию. Увы, действительность грубо растоптала его мечты, заставив апостолика действовать более решительно и высказываться более категорично. Правда, с учетом внешнеполитического положения Рима, державшегося исключительно за счет поддержки Византийского царя, он не посмел дерзить Василию I, зато полностью излил свой гнев на св. Игнатия.
«Как ни велики были знаки благосклонности, какие показывал ранее император папскому престолу, — пишет он василевсу, — теперь они готовы, однако, совсем стереться. Соепископ наш Игнатий дерзнул поставить предстоятеля в страну Болгарию, чему мы удивляемся, а вы со своей стороны тому благоприятствуете, чем мы изумлены. Поэтому просим вас: увещевайте Игнатия отказаться от юрисдикции в Болгарии, иначе и он сам не избежит законного отмщения».
Тональность письма понтифика к Константинопольскому патриарху была, конечно, совсем иной. «Уже дважды я в письмах увещевал тебя, чтобы ты довольствовался Константинопольским диоцезом, который дан тебе в силу авторитета Римской кафедры и пределов этого диоцеза не должна переступать твоя нога! — пишет он св. Игнатию, нисколько не сдерживаясь в чувствах и выражениях. — Но ты, закрыв глаза, безрассудно попрал определения Святых Отцов, своей благодетельнице, Римской церкви, заплатил неблагодарностью, присвоил себе древнюю Римскую епархию в стране Болгарии. Уже за это ты заслуживаешь лишения церковного общения, но ради снисхождения мы в третий раз обращаемся к тебе письменно и увещеваем тебя: чтобы в течение 30 дней ни одного епископа, ни одного духовного, посвященного тобой или тебе подчиненными епископами, не оставалось в Болгарии». В противном случае папа обещал наложить на св. Игнатия епитимию, а затем лишить патриаршества и вообще низвергнуть из священства[75].
Естественно, содержание этих писем не являлось секретом для императора, и он стал понемногу вносить коррективы в свою церковную политику. Как опытный правитель, Василий I понял, что св. Игнатий оказался не в состоянии преодолеть образовавшийся церковный раскол на Востоке, где нередко в епархиях находились по два епископа — один, поставленный св. Игнатием, другой — св. Фотием. Патриарх св. Игнатий вконец запутался между своими пристрастиями к «папской» идее, царскими указаниями и собственным клиром, где все громче раздавались голоса недовольства слишком уж легким забвением прерогатив Константинопольского престола[76]. Но самую большую обеспокоенность императора вызывал описанный выше «болгарский вопрос» — кто вправе окормлять Болгарию: Рим или Константинополь. Очевидно, для царской власти было далеко не безразлично, как этот вопрос решится: по существу, речь шла о возможности политического влияния на беспокойного соседа.
Василий Македонянин прекрасно понимал, что тот характер отношений, который сложился между Римским епископом, Константинопольским патриархом и Византийским царем, не может продолжаться вечно, а в силу своей неопределенности и искусственности неизбежно приведет к жестокому расколу. На настоящий момент времени папа еще опасался открыто выступать против императора, всецело завися от его армии.
