У Врат Преисподней Ветрено… - Майкл Муркок

– Твоя мать убила себя. Я все для нее сделал…

– И за все ее осудил!

– Нет… – лицо старика смягчилось.

– Я всякое сомнение всегда истолковывал в твою пользу, дед. Я всегда тебя уважал. Но когда я увидел, как ты отнесся к Огненному Шуту, то понял, что ты можешь становиться непомерным догматиком, что, возможно, слышанное мной о тебе – правда! Твои нападки на меня несправедливы, как и твои нападки на Огненного Шута!

– Если б ты знал, Алан. Если б ты только знал… – Старик распрямил спину. – Я сожалею о том, что наговорил тебе. Я устал… тяжелый день… не соображаю как следует. Возможно, увижусь с тобой завтра.

Алан безмолвно кивнул и вышел, чувствуя по отношению к деду нечто такое, что могло быть, решил он, лишь любовью. Любовью? После всего, что они друг другу наговорили? Ему казалось, все переворачивалось вверх дном. Хаос толпы, хаос его собственных мыслей, хаос его личной жизни – все будто указывало на что-то. Возможно, на некое лекарство от его болячек и болячек мира?

На крыше здания он поискал машину, чтобы перенестись над продолжавшимся внизу буйством к Северной вершине, где ему, возможно, удастся воспользоваться одним из частных лифтов. В чистом небе над куполом катилась по небрежной дуге луна. На краю крыши он увидел Джаннэра.

Зимбабвиец тоже наблюдал за мятежниками вдали.

– Вы опоздали, – приветливо сказал он. – Самое интересное пропустили. Сейчас они уже рассеиваются.

– В самом интересном я принимал участие. – Алан присоединился к нему и увидел, что демонстрация продолжается с участием значительно меньшего числа людей; большинство народу медленно возвращалось обратно, к лифтам.

– Вы не заметили арестов? – спросил Джаннэр.

– Нет. А вы?

– Полиция, похоже, не слишком усердствовала. Думаю, одного-двоих они забрали – может быть, для острастки.

– Что все это значит, Джаннэр? Что происходит с миром?

– Я не с вами? – Джаннэр с любопытством всмотрелся в Алана.

– Как и никто другой, я думаю. Уверен, что эти беспорядки – не просто результат речей Огненного Шута в его пещере. Не сомневаюсь, они назревали давным-давно. Чем же люди настолько недовольны, что вот так вдруг взрываются? Чего они хотят? Чего им недостает? Вы, может быть, так же, как и я, знаете, что в прошлом на массовых демонстрациях многим было все равно, какими плакатами размахивать и какие лозунги скандировать, была лишь некая всеобщая нужда выкрикивать что-то для собственного удовольствия, нечто присущее человеку, как бы ни был его мир полон счастья и удобств. А что на этот раз?

– Думаю, я знаю, что вы имеете в виду, – Джаннэр предложил Алану марихуаны, но тот отказался. – То, что сейчас происходит внизу, Огненный Шут, нетерпение освоить планеты земного типа, жаркие споры в Солнечном доме, личная неудовлетворенность, «Время перемен» в заголовках новостей и лазервида. Все это грозит вывести общество из его заботливо поддерживавшегося равновесия. Вы хотите сказать, что некая, – Джаннэр подыскал слово, – сила овладела родом людским, что мы должны что-то делать, каким-то образом изменить нашу цель?

– Мне кажется, это более или менее то, что я имею в виду. Мне самому трудно передать это словами.

– Что ж, возможно, это имеет в виду и Огненный Шут, когда говорит, что мы поворачиваемся спиной к естественной жизни. Со всеми нашими материальными благами нам, возможно, следует посмотреть внутрь себя, вместо того, чтобы смотреть вовне, на новые колонизуемые планеты. Ну, и что же нам со всем этим делать, господин Пауйс?

– Хотел бы я знать.

– Я тоже, – Джаннэр выдохнул сладковатый дымок и облокотился на перила.

– По-моему, вы понимаете, чего добивается Огненный Шут. Вы должны верить, что он невиновен в возникновении этих беспорядков. Вы не можете сказать это моему деду?

Теперь Джаннэр заговорил по-другому.

– Я не сказал, что Огненный Шут невиновен, господин Пауйс. Я согласен с вашим дедом. Он опасен! – Джаннэр говорил почти с той же яростью, как до того Саймон Пауйс.

Алан вздохнул.

– Уф-ф… Ладно. Доброй ночи, Джаннэр.

– И вам, господин Пауйс.

Забравшись в автоматическое такси и дав ему команду, Алан успел увидеть, что негр не сводит с луны печального взгляда, как собака, готовая залаять.

Алану казалось, что мир вдруг заболел. Все люди выглядели одинаково больными. «Сегодня-то было уже довольно худо. А что же будет завтра?» – гадал он.

На следующее утро он завтракал поздно, ожидая, что Карсон вызовет его, если он понадобится начальнику в конторе. И лазервид, и газеты заполнили отчеты о вчерашних беспорядках. Нападали не только на городской Совет, но и на другие здания, и, в отличие от основной демонстрации, поступали совсем уж по-хулигански, громя витрины в торговых галереях, ломая светильники и так далее. Был причинен значительный ущерб и произведены аресты, но пресса по этому поводу не возмущалась. Взамен она дала себе волю по иному поводу:

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ ХВАТАЕТ КАНДИДАТА В ПРЕЗИДЕНТЫ! Алан Пауйс нападает на сторонников Огненного Шута!

Фото запечатлело его, вырывающего транспарант из рук Хэлен. В статье его преподносили как ярого представителя администрации, а Хэлен – как героиню дня, пошедшую в гуще людей, чтобы восторжествовать или пасть с ними вместе.

«Наверно, она лучше, чем он тогда подумал, играла в свою игру», – решил Алан.

По лазервидению сквозь гул толпы слышался голос комментатора:

"Вчера вечером очаровательная мисс Хэлен Картис, кандидат в президенты, повела группу мирных демонстрантов к зданию городского Совета на Вершине. Они направлялись туда, чтобы выразить возмущение допущенным Советом злоупотреблением властью, выразившемся, как теперь знает каждый, в намерении тайно закрыть десять самых нижних уровней Швейцария-Сити. Мисс Картис и ее сторонники увидели в этом продуманное намерение положить конец свободе слова, попытку заставить замолчать популярную личность, известную как Огненный Шут, чьи невинные речи давали стольким людям так много успокоения и радости.

Мирную демонстрацию грубо разогнали многочисленные полицейские, вклинившиеся в толпу и приступившие к беспорядочным арестам, едва люди начали выражать свой протест.

Неудивительно, что некоторые из менее уравновешенных демонстрантов оказывали сопротивление."

Мелькнуло изображение демонстранта, бьющего в спину одного из полицейских.

"Надежные свидетели удостоверяют, что полиция одинаково грубо обращалась и с мужчинами, и с женщинами.

В авангарде фараонов оказался Алан Пауйс, внук соперника мисс Картис на предстоящих президентских выборах и заместитель главы городской администрации, уже приступивший к закрытию нижних уровней."