Русская расовая теория до 1917 года. Том 2 - Владимир Авдеев

По словам Причарда, в 1641 и в следующие года ольстерские ирландцы из Аргама и мест, лежащих к югу от Доуна, были оттеснены англичанами в горы; когда впоследствии их опять нашли, то оказалось, что они совершенно обезображены: ростом всего 5 ф. 2 дюйм., c толстым животом, искривленными ногами, безобразным лицом, с открытым выступающим ртом и выдающимися зубами. В других частях света мы находим более резкие примеры подобного рода, еще нагляднее представляющие действие подобных условий, потому что проявляются в одинаковой степени на всем народе.

Описывая исследования Брока относительно вместимости парижских черепов различный столетий, К. Фогт говорит: «Далее, исследования Брока привели к замечательному выводу, что череп парижского населения в течении столетий очевидным образом увеличился относительно своей вместимости: если сравнить черепа XII столетия с черепами XIX столетия, то оказывается, что последние имеют большую вместимость, чем первые, несмотря на то обстоятельство, что черепа XII столетия взяты исключительно от людей высших классов». Если, говорит Фогт, и другие факты приведут к тому же, то из этого совершенно основательно можно заключить, что под влиянием цивилизации в течении столетий вместимость черепа расы мало-помалу увеличивается.

Латам приводит таблицу, доказывающую посредством измерений, что вместимость черепа у древних шотландцев была менее значительна, чем у новейших, и считает это следствием цивилизации. Что касается до негров, то черепа их, открытые в Нью-Йорке, по мнению доктора Уаррена, гораздо толще и, рассматриваемые френологически, оказались менее одаренными в умственном отношении, чем новейшие.

Яррольд полагает, на основании древних рисунков, что скулы англичан прежде сильнее выдавались (в северной Англии они и до сих пор сильнее развиты); это напоминает нам те строгие черты, которые сохранились в картинах древне-германской школы, и доказывает, что и немецкая физиономия не осталась без изменений. Утонченные нравы, более разносторонняя внутренняя жизнь и большая подвижность характера, по-видимому, привели к тому, что суровое смягчилось, резкое сгладилось, угловатое округлилось.

Приведенные факты, которыми, за недостатком места, мы и принуждены будем ограничиться, ясно доказывают, что условия культуры и цивилизации влияют изменяющим образом на строение человеческого организма.

Что касается изменения его отправлений, то и в этом отношении имеются весьма веские данные.

Продолжительность жизни увеличивается вместе с ходом цивилизации. Отправления высших органов чувств также совершенствуются.

«Достоверно известно, — говорит Блацерна, — что древние греки не были знакомы с гармонией даже в цветущий период своей культуры». «Вообще музыка играла у них роль весьма второстепенную и служила только средством увеличивать впечатления живого слова».

Известно, какая пропасть существует между музыкой высокоцивилизованных наций и музыкой наций, стоящих на низкой ступени культуры. Наша русская национальная музыка стоит выше грузинской, а музыка народов западной Европы, в ее лучших представителях, стоит выше русской.

«Пути, проходимые различными народностями в разные периоды их музыкальной культуры, — говорит Блацерна, — были и будут весьма разнообразны».

Зрение прогрессирует также. В Илиаде радуга называется красной или пурпурной. Пророк Иезекииль не находит лучшего сравнения для радуги, как раскаленный металл. Ксенофонт, живший в половине VI века до Р. Х., описывая радугу, определяет только три цвета: пурпурный, красный и светло-зеленый. По Пифагору радуга состоит из 4-х цветов: белого, черного, красного и желтого. Эмпедокл, Демокрит и Феофраст были того же мнения. Такой тонкий наблюдатель, как Аристотель, называет радугу трехцветной. Он отчетливо различал красный, зеленый и фиолетовый цвета и, кажется, допускал существование четвертого оттенка радуги, говоря: «между красным и зеленым часто помещается желтый». Очевидно, ему были еще недоступны все цвета спектра. Это мнение держалось до времен христианства. Плиний видел в радуге три цвета: красный, пурпурный и аметистовый. Гомер не знал зеленого цвета и не видел различия между цветами мёда и травы. По словам Гейгера, небо представлялось древним черным, а не голубым. Ни в Авесте, ни в Библии, ни в Талмуде, ни в Илиаде, ни в Одиссее, ни в Коране, ни в десяти книгах Риксаниты, ни в одном памятнике древнейшей письменности нет других прилагательных для неба, кроме «пространное», «великое», «широкое», «огромное». О случайности, говорит Гейгер, тут не может быть и речи.

Подобно древним, и современные полудикие народы не видят различия многих цветов. По Пальгреву, арабы употребляют слова: зеленое, черное и бурое, как синонимы. Корейцы не различают зеленого и голубого, называя их одним словом — pehurada. По Швейфурту, племя Бонго, живущее в центральной Африке, черный, голубой и зеленый цвета называют одинаково словом — kamakulutch. Марно то же самое говорит о других центрально-африканских народах. У Бонго цветовая шкала состоит из трех цветов: черного, красного и белого.

Заметим, что количественная сторона высших органов чувств, если можно так выразиться, у ниже стоящих народов может быть выше той же стороны у высокоцивилизованных народов; но зато качественная сторона этих отправлений всегда должна быть ниже. Дикарь может быть дальнозорким, очень чутким, но его пониманию недоступны гармонические сочетания звуков и красок; он может хорошо различать малейшие шумы, но гармонические сочетания тонов ему непонятны. У хищных животных обоняние чрезвычайно тонко в смысле способности открывать следы запахов, недоступных человеку; но зато им недоступно понимание различных ароматов.

О различиях умственных отправлений, играющих главную роль в борьбе за существование человека, мы не будем говорить, так как каждому известно, какое разительное разнообразие в степени умственного развития представляют народы, стоящие на различных ступенях цивилизации. Значение этих различий понятно само собой: как в жизни отдельных индивидов, так и в жизни целых народов преимущества, даваемые превосходством умственного развития, обеспечивают существование, облегчают борьбу за право бытия и гарантируют как индивидуальный, так и коллективный прогресс различных социальных групп.

В следующем параграфе приведена еще масса фактов относительно изменений строения различных органов человеческого организма, а равно и относительно изменений их отправлений. Так как основные законы изменчивости одинаковы для всех организмов и применимы безразлично и к расам, и к национальностям, и к различным классам общества, и к различным профессиям, потому что при всех этих условиях человек остается все-таки человеком, т. е. организмом, подчиненным общим биологическим законам, то мы и ограничимся пока вышеприведенными фактами, потому что новые факты, приводимые в следующем параграфе, будут служить подтверждением вышесказанных положений.

И потому, хотя мы и сознаем крайнюю недостаточность приведенных фактов для доказательства соответственности между степенью биологического и морфологического развития человеческого организма, с одной стороны, и степенью культурно-исторического развития нации, к которой он принадлежит, с другой, тем не менее принимаем пока это положение за доказанное и постараемся выяснить, чем обусловливается эта соответственность.

В общих чертах объяснение заключается в следующем: биологическое развитие, высота типа человека, обусловливается характером его борьбы за существование; характер борьбы за существование в человеческом роде обусловливается степенью культурно-исторического развития народов, — следовательно, биологическое развитие обусловливается степенью культурно-исторического развития.

Если верна основная посылка, то должен быть верен и логический из нее вывод; доказательством этого мы и займемся.

Человек ведет борьбу за существование со всей средой — как с окружающей природой, так и с другими людьми.

Он борется с людьми с целью воспользоваться результатами их борьбы, потому что инстинкт самосохранения подсказал человеку, что борьба за существование стоит жизни, и что поэтому выгоднее присваивать продукты чужой борьбы, чем тратить свою собственную жизнь на эту борьбу. Поэтому с первобытных времен мы встречаемся с фактом борьбы за существование в среде человечества.

Если нам и не удалось доказать со всей степенью желательной точности выставленное нами положение, что степень биологического развития индивида соответствует и обусловливается степенью культурно-исторического развития той нации, к которой он принадлежит, то мы полагаем, что нам удалось, по крайней мере, хотя несколько приблизиться к понимаю, а быть может и к разрешению этого важного вопроса.