Кровь Заката - Вера Камша

– Вас ждут, дорогой брат, – молоденькая послушница, смущаясь, открыла дверь. Вот эта точно не ледышка, ну да сейчас не до нее… А Анастазия стала еще красивее. Неужели она всю жизнь будет мстить ему даже не за поступки, а за мысли?

– Садитесь, сигнор, – в мелодичном голосе Ее Иносенсии не было ни гнева, ни привета, только равнодушие. Она выждала, пока Мулан сядет, придержав ножны и расправив короткий белый плащ. – Что вы знаете об убийстве рыцарем Дорже герцога Тагэре?

Сказать, что она его удивила, значило ничего не сказать. Она не могла этого знать, но знает же! Говорить? Дорже не простит, да и показать, что ему известна тайна Паладина, нельзя. От всего отказаться? Но Анастазия, похоже, знает все и поймает его на лжи. Она жила у Тагэре, похоже, там ее любили. Скорее всего она сожалеет о герцоге. И Мулан рискнул.

– Ваша Иносенсия, я ничего не знаю и могу лишь догадываться.

– Догадки такого человека, как вы, равносильны доказательствам. Я слушаю.

– Ваша Иносенсия! – Неужели он нашел верный тон? – Я уверен, что Шарль Тагэре погиб, потому что против него использовали талисман, который… – Как же назвать покойную Предстоятельницу? – Который… сигнора Виргиния передала Дорже, назвав его своим Паладином.

– Что это за талисман? – Сола говорила по-прежнему спокойно. – Ее Иносенсия умерла слишком внезапно и многие тайны унесла с собой.

– Я не знаю точно. Говорят, только Ее Иносенсия может его надеть на шею избранному ею рыцарю, и при этом она должна быть в Рубинах Циалы…

– Об этом потом. Сперва я хочу услышать, как погиб Тагэре.

– Сначала я должен рассказать о том, что было раньше. Однажды, когда было очень жарко, сигнор Дорже расстегнул ворот рубахи, и я увидел там вместо Знака[119] или Звезды[120] белый камень размером с голубиное яйцо на цепочке из светлого металла. Думаю, что это не серебро и не сталь.

– Что вы еще знаете?

– Догадываюсь.

– Хорошо, догадываетесь.

– Я был рядом с сигнором Дорже.

– Кстати, как вы там оказались?

– Сигнор Дорже вызвал меня и велел отправляться с ним. Он ничего не объяснял, но перед этим он побывал у бланкиссимы Генриетты.

– И вы поехали?

– Да. Мы приехали утром и укрылись в лесу. На дороге еще никого не было. Потом подошли люди Лумэнов и встали так, что я понял, они кого-то ждут.

– Вы к ним не подъезжали?

– Нет, Ваша Иносенсия, мы прятались. Затем появились первые всадники Тагэре, рассказывать подробности?

– Не нужно. Только про герцога.

– Мы подождали, пока бой не превратился в бойню. Видит святая Циала, если б я был один, я бы… – Мулан запнулся, словно подбирая слова, впрочем, он действительно их подбирал. От того, угадает ли он, зависит все его будущее. – Ваша Иносенсия! – Голос графа обрел твердость. – Даже если б я был вынужден покинуть орден, я бы постарался пробиться на помощь Тагэре… Я подумал, что Дорже думает так же, потому что он велел прикрывать ему спину и сказал, что мы идем искать герцога. И мы пошли, рубя и Лумэнов и Тагэре, если они нам мешали. Тагэре не были легкой добычей. За одного они брали троих. Но, похоже, Агнеса была готова положить половину своих, лишь бы уничтожить герцога. Наверное, она была по-своему права…

– Вы отвлеклись, граф.

– Простите. Мы нашли его в самой гуще. Он дрался спина к спине с Раулем ре Фло, на них напирала целая толпа, но они могли сражаться и сражаться. Я не понимал, чего ждет Дорже, вчетвером мы могли бы попробовать пробиться. Потом я услышал трубу. Это был сигнал Тагэре. Рыцари во главе со стариком ре Фло прорывались на помощь герцогу. Тогда казалось, что они смогут… Я случайно взглянул на Дорже, у него было такое лицо, словно он или молится, или, простите меня, творит заклинание… И тут Тагэре пошатнулся и упал на одно колено, выронив меч. Его убили сразу. Дорже улыбнулся и сказал, что нам больше нечего здесь делать. Я шел за ним, как пьяный, и только потом понял, что меня тоже зацепила волшба…

– Вам ведь не понравилось, что сделал Дорже?

– Нет!

– Что ж, значит, если с Дорже что-то случится, вы жалеть не станете?

– Ваша Иносенсия…

– Я подумала, что из вас был бы куда лучший Белый Паладин, – заметила Ее Иносенсия, задумчиво коснувшись рубинового кольца.

2871 год от В.И.

24-й день месяца Влюбленных.

Арция. Мунт

Дверь наконец приоткрылась. Рыжая собака с длинными висячими ушами, пролежавшая на пороге целое утро, немедленно воспользовалась ситуацией, змеей скользнув мимо слуги с подносом, и с радостным повизгиваньем ткнулась мокрым носом в хозяйские колени. Анри Мальвани рассеянно погладил Сигнора. Пес в полном восторге перевернулся на спину, скорчив умильную физиономию, и маршал, засмеявшись, почесал любимцу пузо.

– Не стоит закрывать двери, Селестин, – он все равно своего дождется…

– Но сигнора…

– Сигнору я беру на себя. А друзей держать на пороге негоже.

– Воистину. – Громкий голос мог принадлежать только Раулю ре Фло. Сын Леона был в запыленной дорожной одежде, глаза его запали, а брился он никак не позже, чем два дня назад, но Мальвани сразу понял. Победа. Полная и окончательная.

– Селестин, приготовь графу все, что нужно, – ты ведь так и не обзавелся домом в Мунте?

– Нет, – покачал головой Рауль. – Некогда было.

– Вижу, сначала ко мне, а во дворец – потом. Спасибо.

– Должен же я где-то переодеться, – улыбнулся ре Фло. – Во дворец я успею, а оруженосца с донесением я отправил.

– Тогда пей и рассказывай. Они успели объединиться?

– Нет. Жиль Фарбье наскреб тысяч пять эскотцев и лумэновского отребья. Он собирался соединиться с Агнесой и Батаром, я перехватил его у Кер-Мари. Я повторил ваш с Тагэре трюк, помните, при осаде Маэллы, когда туда шли подкрепления?

– Давно было, – улыбнулся Анри, – мы с Шарло были младше тебя. Это было нашим первым делом. Значит, ты помнил, а Фарбье забыл?

– Или не знал, – хмыкнул Рауль. – Кошачье отродье не любит вспоминать про чужие победы, Жиль не был исключением.

– Не был? – переспросил Мальвани. – Он погиб в бою или позже?

– В бою. Я убил его своей рукой. Мог взять в плен, но не взял.

– Атэвы говорят, смерть в бою возносит воина на небо.

– Воина, но не предателя.

– Да, – маршал подлил себе вина, – у атэвов есть страшный обычай. Вернее, он казался мне страшным. Раньше. Предателей там разрывают на куски. Лошадьми. Даже калиф и тот не вправе помиловать или простить. Только тот, кто был предан.

– А если тот убит?

– Тогда никто не вправе, ни сыновья, ни братья, ни отец. Ну, а про мать и говорить нечего, женщины там ничто…