Княжич. Соправитель. Великий князь Московский - Валерий Язвицкий

Поклонились низко послы псковские и, позвав слуг своих, стали дары подносить великому князю. Иван Васильевич принял милостиво подарки псковские и, обратясь к брату, молвил:

– Юрий и ты, Степан Тимофеич, ведите гостей в трапезную, угостите их с честию. Яз же погодя немного приду. Извести меня ближе к концу обеда.

В дверях мелькнул стремянный великого князя Саввушка. Иван Васильевич поманил его пальцем и, когда все вышли, приказал ему:

– Никого ко мне не допущать, а ежели вести какие, доложи дьяку Курицыну. У меня дума со старой государыней после обеда, сейчас иду к ней.

В лето тысяча четыреста шестьдесят четвертое пошел княжичу рязанскому Василию Ивановичу семнадцатый год. С восьми лет рос он в Москве, в семье великого князя московского, и за все это время правил Рязанской землей сам государь московский, посадив в Переяславле Рязанском, в стольном граде этого княжества, наместника своего и воеводу. Во главе же рязанской епархии поставлен был епископ Давид, бывший казначей митрополита московского и всея Руси. В силу этого крепко связались оба великие княжества, но государь Иван Васильевич и государыня старая Марья Ярославна хотели большего и решили теперь скрепить дружбу эту еще и кровным союзом: зимой было намечено и свадьбу играть, выдав за князя Василия сестру государя Аннушку, и отослать обоих на великое княжение, на отчий стол в Переяславль Рязанский.

Юный князь Василий был весьма этим доволен, ибо привязался за детские годы к семейству московского князя, а подруга его детства, ласковая Аннушка, уже второй год волновала ему сердце. Обручившись с княжной, счастливый и радостный, уехал князь Василий в свою вотчину. В Москве же начались у Марьи Ярославны заботы и хлопоты. Собирали и шили приданое для Аннушки.

– Наделок-то доченьке таков надобен, – говорила сыну старая государыня, – чтобы семейству нашему сраму от людей не было. Ведь из Московского княжества отдаем девку.

Сама Аннушка, на мать очень похожая, красивая и вальяжная, была спокойна, зная Васеньку с самого детства. Только не могла она пересилить смущения девичьего от слова «невеста» и зорькой алой пылало лицо ее, глаза опускала в землю, а пышная грудь волновалась под шелковой занавеской сарафана, как только услышит это слово.

Приходилось и государю Ивану Васильевичу думать с матерью о делах свадебных: о деревеньках и селах, о собольих, лисьих, бобровых и беличьих мехах и обо всем, что дать надобно в приданое Аннушке. Марья Ярославна вымаливала побольше всего, дабы честь свою поддержать, а Иван не перечил, усмехался лишь весело.

– Не жалей, матушка, – приговаривал он, – не жалей наделка-то для Рязани, сама Рязань вборзе Москве в наделок пойдет!

Марья Ярославна смеялась в ответ и радостно говорила:

– Уж так ладно все, сыночек, так уж ладно с тобой мы все решили…

Стук в дверь прервал их беседу. Вошел дворецкий и доложил, что прибыл посол от псковичей.

– Государь, посольство-то вельми малолюдно, – добавил дворецкий, – и не из знатных людей.

Иван Васильевич нахмурился.

– Пусть пождет малость в передней, а ты пошли за Федором Василичем. Скажи: «Велю, мол, ему ко мне прийти».

Данила Константинович ушел, заторопилась и государыня.

– Ин и яз пойду, – молвила она ласково, – тобе и своих делов хватит, а и мне со свадьбой хлопот по самое горлушко.

Дьяк Курицын вошел в покой государя со смущением. Странно было ему, что псковичи, которым и князь утвержден, и воевода с полком против немцев послан, отправили послом на Москву с двумя грамотами от веча не посадника или боярина, а какого-то шестника[175] Исака.

– Сие есть неуважение к государю московскому, – сказал он Ивану Васильевичу.

– Надо вызнать, – возразил государь, – вольно сие или невольно содеяно. Призови сюды шестника. Яз сам с ним потолкую. А грамоты как писаны?

– Подобающе писаны. Обращение к тобе, государь, вельми почтительное.

– Ну зови сюды посла-то.

Шестник вошел робко и, помолясь, преклонил колена и молвил:

– Буди здрав, государь наш. Челобитная тобе от Пскова.

– Встань. Будь здрав и ты. Прими, Федор Василич, грамоты.

Курицын прочел первой ту грамоту, где псковичи весьма почтительно шлют великому князую благодарность от всей псковской земли за помощь «против немцев поганых» и неожиданно добавляют, прося прощения, что отправили с грамотой не посадника и бояр, а шестника, ибо «страх имели, что новгородцы не пустят на Москву послов псковских».

Услышав это, Иван Васильевич повел бровями и спросил с удивлением:

– Как же вотчина моя посмела так содеять?

– Новгородцы, государь, вельми злы на нас за земли и воды владыки своего Ионы, – ответил шестник, – поимали мы именья и все оброки владычни. Хотим своими попами управитися, о сем в другой грамоте писано. Челобитна тобе, государь, от всего Пскова.

– Читай, Федор Василич, – сказал великий князь Курицыну, развернувшему другую грамоту.

В грамоте челобитной псковичи просили великого князя, чтобы «пожаловал он свою вотчину Псков: повелел бы богомольцу своему митрополиту Феодосию поставить во Псков епископа отдельно от Новгорода и родом псковича…»

Выслушав грамоту до конца, Иван Васильевич задумался.

– Дело сие великое есть, – молвил он наконец, – хотим о том с отцом нашим митрополитом гораздо помыслити. Пусть вотчина моя псковская, обсудив все со тщанием, пришлет ко мне своих посадников и бояр для думы.

Отпустив шестника, повелел Иван Васильевич своему дворецкому Даниле Константиновичу угостить посла с честию. Когда шестник вышел, великий князь усмехнулся и молвил Курицыну:

– Вот оно – начало, как старину стариной бить. Сие новый клин, который будет меж Псковом и Новгородом, «московский клин». Те и другие от Москвы теперь управы друг на друга просить будут, а не вместе, как ранее было, на Москву огрызаться.

В ту же зиму в день рождения Ивана Васильевича приехал на Москву юный князь рязанский Василий Иванович к невесте своей Аннушке.

В самый разгар свадебных празднеств, к концу января, снова прибыли в Москву послы от Пскова «по слову великого князя», но уж из знатных бояр и бывших посадников во главе со степенным посадником Максимом Ларионовичем. Пятьдесят рублей новгородских старых вручили они в дар государю от псковской его вотчины.

Из-за тесноты в хоромах от гостей и свадебных пиршеств Иван Васильевич принимал послов в трапезной своей. Еще раз благодарили псковичи государя за помощь против немцев, а воевода государев, князь Федор Юрьич Шуйский, сказал великому князю:

– Государь, немцы с великим стыдом бежали от наших передовых полков, не дерзая битися с московским войском. Псковичи же с малым числом пушек град Нейгаузен осадили и через посредство магистра Ливонского ордена заключили перемирие на девять лет с условием, что епископ дерптский заплатит тобе дань по старине и не будет утеснять в Дерпте ни людей русских, ни церквей православных наших.

Посадник Максим Ларионович говорил после воеводы от псковского веча:

– Государь! Воевода твой люб нам за дерзость ратну и за услуги великие Псковской земле. Дали мы ему тридцать рублев, а всем боярам ратным при нем – пятьдесят рублев. Ныне же челом тобе бьем, государь, – отпусти к нам князь Федора наместником своим.

Иван Васильевич просьбу псковичей благосклонно принял и пожаловал князя Шуйского наместником и воеводой во Псков, но на просьбу об устроении особой псковской епархии хотя и ласково, но решительно отказал.

– Ни яз, ни богомолец наш митрополит не можем сего сотворить, не можем старину рушить. Вы и старшие братии ваши новгородцы, тоже моя вотчина, жалуетесь друг на друга, но яз справедлив. Просил Новгород от меня воеводу, дабы смирить вас, яз отказал им, запретил и мыслить о сем межусобии, повелел им тоже никогда не задерживать послов ваших ко мне. Хочу тишины и мира, а в распрях ваших судьей вам сам буду.

Повелел государь псковичам с миром возвратиться домой и, собрав вече, уничтожить судную грамоту, которую попы их составили об изъятии имений владыки новгородского, и приказал по старине все оставить.

– Во Пскове никогда своего владыки не было, – закончил строго Иван Васильевич, – а посему грехи свои исправьте и все земли, воды и оброки, которые неправедно от владыки поимали, возвратите ему немедля.

После приема у государя угощали псковских послов с большим почетом и лаской, дарили подарки, а главному послу, посаднику Максиму Ларионовичу, пожаловал великий князь двугорбого верблюда из приволжских степей, огромного и длинношерстного.

Несмотря на свадебные дни, приезды послов и разных вестников из разных концов Московской земли, государь Иван Васильевич не прекращал своих ежедневных встреч с боярами, воеводами и дьяками, которым, проверяя совместно с ними те или иные вести, давал поручения по разным государственным делам.