Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

– Почти все патроны сидят с подружками, или приятелями…  – светловолосый юноша в углу держал спутника за руку, – здесь ко мне никто не пристанет…  – по мнению Евы, итальянцы много болтали и мало делали:

– На улице мне кричат «Белиссима», – смешливо призналась она кузену, – но дальше криков римляне не двигаются…  – Шмуэль развел руками:

– Здесь так принято, но вообще итальянцы очень семейные люди. Обед у родителей по воскресеньям, жена, малыши…  – он отпил кофе, – но они не могут обойтись без комплимента красивой девушке…  – Шмуэль заставлял себя не смущаться. Не желая маячить у стойки портье, он передал записку для брата через отельного мальчика:

– Я предупредил его, что мы пойдем в этот бар…  – Шмуэль усадил девушку на скутер, – сейчас он работает, он к нам присоединится позже…  – Ева окинула взглядом его джинсы и рубашку поло:

– Вы поменялись одеждой, – утвердительно сказала девушка, – я удивилась, что он пришел в костюме. Он редко надевает пиджак…  – Шмуэль отозвался:

– В Израиле костюмы не носят даже политики. Мой скутер он тоже забрал…  – священник завел чихающий двигатель, – я взял монастырскую машину, ровесницу его святейшества…  – Ева по-девичьи хихикнула. В баре кузен отказался от выпивки:

– Пятница, – развел руками священник, – в посты вино не принято, я не курю по пятницам…  – Еве принесли шампанское:

– В Шабат тоже не курят, – она искоса взглянула на Шмуэля, – мы можем поговорить на иврите, кузен. Я училась в классах при синагоге ребе Шнеерсона в Бруклине, я знаю иврит и идиш…  – отец Кардозо покраснел:

– Я помню, кузина, с Израиля. Вам тогда было тринадцать лет, а мы с Иосифом служили в армии…  – в тринадцать она носила потрепанные шорты и серую майку с пятнами морской соли:

– Нас отпустили в увольнительную ради визита родни, – Шмуэль вдохнул жаркий ветер израильского лета, – папа с мамой отвезли всех на пляж…  – они жили в палатках и жарили рыбу на костре:

– Тупица тем летом шел в армию, а Фрида и Моше были еще детьми. Ева болталась с Аароном, они выросли вместе, словно настоящие брат и сестра…  – кузина коротко стригла темные волосы. Нежные уши торчали под выбритыми висками. Она отлично ныряла и плавала наперегонки с парнями:

– Ты волосы отрастила, – зачем-то сказал Шмуэль, – тебе так тоже…  – он оборвал себя:

– Не положено ее разглядывать. Я священник, мне такое не к лицу…

Она скрутила темные волосы в тяжелый узел. Бесконечные ноги облегали узкие черные брюки. Даже в эспадрильях на плоской подошве Ева была ему вровень:

– Она говорила, что в ней сто восемьдесят два сантиметра. Она отлично играет в баскетбол, она и в Кирьят Анавим стучала мячом с мальчишками…

В вырезе ее белоснежной льняной рубашки переливался серебряный щит Давида:

– В Конго я хожу с пучком, – отозвалась Ева, – в госпитале и тем более в джунглях так удобнее. Но я хочу постричься, – добавила она, – теперь журналы не против коротких волос у моделей. Все равно, я снимаюсь только в отпуске, на выходных и в каникулы…  – она оживилась:

– Смотри дальше. Моника…  – на снимке Ева держала на руках чернокожую девчонку, больше похожую на куколку, – я вылечила ее от лейшманиоза…  – за соседним столиком опять что-то недовольно пробурчали.

– Теперь у нас появились антибиотики, – горячо сказала Ева, – а профессор Адлер, в Израиле, работает над возможностью вакцинации путем передачи содержимого язв больного, посредством укола здоровому человеку, как сделал Дженнер с черной оспой…  – она повернулась к брезгливо скривившейся ухоженной даме:

– Именно поэтому, синьора, вы, в отличие от бедняков в Африке, не рискуете заразиться оспой и умереть…  – дама, покраснев, отвела глаза. Ева вернулась к журналу:

– Моника очень хорошенькая, – ласково сказал девушка, – я обещала ей, что она станет моделью, а она сказала, что хочет быть врачом, как я и Маргарита…  – номер Life Шмуэль захватил из кельи, собираясь на встречу:

– Ты каждого ребенка знаешь по имени? – восхищенно спросил он. Ева пожала стройными плечами:

– Маргарита тоже. Моя мама каждого больного называла по имени. Старые врачи в госпитале Святого Фомы мне много о ней рассказывали…  – кузине оставался еще год в Университете Джона Хопкинса:

– Потом меня ждет Индия, – она потушила сигарету, – страна огромная, работы у врачей непочатый край. Мы не уничтожили черную оспу, не принялись за чуму и проказу…  – девушка добавила:

– Церковь нам очень помогает. Например, лейшманиоз передается через укусы комаров. Заболевание можно предотвратить, используя пропитанные инсектицидом анти-москитные сетки, но африканцы к такому не привыкли. Священники уговаривают верующих, объясняют, как распространяется болезнь. В Конго, как и в Южной Америке, люди набожны, они прислушиваются к прелатам…  – Ева помахала:

– Иосиф, мы здесь…  – она поинтересовалась:

– Ты, наверное, в Риме останешься? С твоей работой в курии…  – по дороге Шмуэль рассказал кузине о своих обязанностях, – тебе нельзя уезжать из Ватикана…  – духовник отца Кардозо, епископ Войтыла, осенью приезжал на Второй Ватиканский Собор:

– Хватит, – разозлился священник, – постыдись. Маргарита и Ева занимаются настоящей работой, а не отсиживаются в кабинетах. Я не прошу о посте священника где-нибудь на курорте. Я настою на своем и меня отправят в Южную Америку или Африку…  – Шмуэль понимал, что хочет быть рядом с Евой. По недовольному лицу брата, он видел, что встреча с Черным Князем и Ферелли не удалась:

– Кажется, у него с Евой что-то есть…  – он заметил, как Иосиф смотрит на кузину, – нельзя переходить ему дорогу. И вообще нельзя, не забывай об обетах…  – поднявшись навстречу брату, он коротко ответил:

– Не останусь. После Рождества я уеду отсюда, может быть, даже в Африку, где я буду ближе к Маргарите…  – Шмуэль чуть не добавил: «И к тебе».

Серо-голубые глаза девушки засияли. Ева улыбнулась: «Это хорошо, кузен Шмуэль. Очень хорошо».

Отец Симон Кардозо, вежливо попрощавшись, ушел. Отодвинув пустую чашку прелата подальше. Черный Князь презрительно сказал:

– Не мне спорить с его святейшеством, но никакие крещения не изменят жидовской сущности. Ты заметил, что у него рот не закрывается? Все жиды слишком много болтают и суют нос не в свои дела…  – адвокат Ферелли примирительно отозвался:

– Юнио, в курии он занимается связями с общественностью. Именно благодаря ему католическая церковь стала ближе к прихожанам. Не забывай, католики в Европе только малая часть верующих. Мы не должны отталкивать бедняков в Южной Америке и Африке…  – Боргезе помахал зажженной сигарой:

– С обезьянами мы еще наплачемся, Карло. Ты можешь представить себе черного папу или черного кардинала…  – он расхохотался, ощерив крупные зубы, – никогда такого не случится. Черные должны знать свое место, как знали его жиды в средние века. Жаль, что фюрер ушел, не успев окончательно их…  – Боргезе сделал недвусмысленный жест рукой.

Он, разумеется, не сказал адвокату, что сам на днях отправляется в тропическую Африку:

– Феникс велел не болтать о миссии. Ферелли рот не зашьешь, он знаком с половиной Рима, на вилле у него всегда столпотворение…  – синьора Рита, жена адвоката, славилась в городе роскошными приемами:

– У него гостит немецкий коллега, синьор Штрайбль, с семьей, – вспомнил князь, – Феникс упоминал, что Штрайбль тоже работает на движение, но не входит в узкий круг товарищей по борьбе…  – через два дня Боргезе встречал в аэропорту наследника фюрера, будущего главу новой Германии, Адольфа Гитлера:

– Мы стали называть мальчика именно так, – сказал ему Феникс, – Ритберг фон Теттау временная мера. Пусть будущий глава нового рейха привыкает к имении отца…

Боргезе вез подростка в Гану. Стараниями штурмбанфюрера Шумана, личного врача президента страны, у движения появился новый путь для транспортировки в Европу алмазов и золота. Слитки отправлялись в хранилище швейцарского банка. Не ограненные алмазы, украденные с южноафриканских и конголезских шахт, уходили в Антверпен и Нью-Йорк, где камни превращали в бриллианты:

– Шуман вынужден был покинуть Конго по соображениям