Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А?..
И новые Пророки. как пенные быки, вопият и алчут ножа иль Креста?..
А?..
Но разве засохшая хлебная лепёшка хуже свежей коровьей. дымящейся на дороге?
И разве во дни нужды ты будешь есть коровью, а не хлебную?
Но!
Отец мой, зачем Мария ушла?.. Я спас её от пенного быка, а она ушла.
Отец, зачем в мире есть колёса? и повозки? и бегучие кони? и верблюды-странники пустынники? и шатры "суккот" кочевые?
И мука прощанья разве не превышает сласти путешествий?..
Отец, а разве с нашей крыши Магдала не видна?..
Отец, а вы вкушаете, вдыхаете мак пурпурный забвенья?..
И яд прощаний обращаете в мёд воспоминаний?..
И вот испьёшь мак, дурман-туман, и увидишь с крыши далёкую Магдалу и иные в святом хамсине забытые града, града, града?..
Абу… абу… Отец. что есть любовь между женой и мужем?.. Отец, уже не знаю, не знаю я… Мария ушла, и вот уже не знаю я…
…И камень о камень биясь. высекает огонь…
А дева о мужа виясь, порождает дитя…
Отец! Отец…
И что любовь — это только совокупленье и рожденье?..
Но мало этого…
Жена раждает. Жена ближе к Богу. Жена должна проводить мужа за смерть — в Царствие Небесное.
Это любовь…
…И Иисус долго бежал в хамсине за повозкой Марии, но повозка истаяла в песчаной круговерти, словно повозка сама стала песком летящим, и Мария стала песком текучим.
И Мальчик пришёл к потоку-вади Киссону, который весной превращался в реку, где тонули ослы и верблюды…
И Мальчик пошёл задумчиво по реке, по притихшим волнам, водам и замочил только босые ступни…
Вода, как пыль, как глина, как камни, только дрожала, расступалась под Его ногами, но не рушилась…
Не впускала Его вода…
Он долго немокренно бродил по водам в задумчивости своей и не знал, что Он бродит по водам…
… Отец, отец, что есть любовь между мужем и женой?..
А вода весной под ногами покорная. но ледяная…Ступни в водах ледяные стали…
Тогда Мальчик ушел в горы, окунул, опустил ступни в травы Его любимой горы Фавор, где тоже был, стоял слепой хамсин, но плыли над хамсином белые весенние облака…
Он долго бродил там…
И пастухи ясно видели, как Он бродил в облаках, а потом по облакам, и там, в небесах, ласкал орлов и грифов парящих…
Он говорил: " Я люблю гладить перья летящих птиц…"
И они не сторонились Его, а подставляли крылья для ласки…
…А в Назарете и окрестных селеньях говорили:
Если Он опускает перелётных птиц с небес…
Если Он укрощает пеннобешеных волов…
То что Он будет творить с человеками?
И что' тетрарх Ирод Антипа в яслях Его, в истоке Его, не нашёл Его?..
Молва пахла завистью, ненавистью, смертью…
Но галилейские пастухи, которые зорко видели Его на реке и на облаках,
говорили с радостью: " От любви, от великой любви ходит Он по водам и по
облакам…"
И ещё пастухи говорили зачарованно:
— Великий человек, родившийся в неказистом, богозабытом городке, похож на золотого шмеля, летящего над муравейником…
Муравьи узнают о золотом шмеле только тогда, когда он, мертвый, падёт на землю, и они будут пожирать его певучее, летучее тело и хрустеть его хрустальными крыльями…
Это великий человек…
А тут есть Бог…
Ещё юный…
Ещё Мальчик…
….Бог явился в той земле и в том народе,
Где Ему более всего молились,
Где Его более всего ждали,
Где Его более всего любили,
Где Его более всего ненавидели…
Воистину!..
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Отец, отец мой… Только что бешеный бык ушёл с назаретских улиц…
Но вот, по его следам что ли — прокажённый в язвах, струпьях гнойных живых, в которых даже волос молодой стал седым, бредёт по улочкам Назарета…
И прокажённый худ, и нет сил у него кричать о боли своей, и он только хрипит, и слюна его летит в пыль, как у пенного быка.
Но он страшней и опасней быка в заразной, перескакивающей с человека на человека, как блоха, болезни своей.
И жители боятся его более, чем быка пенного, и прячутся в домах, и даже не глядят из окон, ибо се человек, и стыдно им перед ним…
И всякий боится древней болезни, язвы живопожирающей, бросающейся на людей, как пес бешеный.
Кто-то бросает ему деньги из окон, и монеты падают у ног его…
— Отец, Отец, дайте мне деньги ваши — я отдам прокажённому… Иль раввины не учат, что подающий милостыню нищему, даёт взаймы самому Творцу?..
— Сын, но раввины говорят, что нищий хуже мёртвого… Зачем подавать мёртвому?
— Отец, отдайте деньги — те, что за крест получили…
Иосиф даёт Ему серебряную мину:
— Брось ему из окна… Не ходи к нему…
Проказа кидается на здорового человека, как шелудивый пёс…
Но Иисус берёт деньги, и нежданно выскакивает из окна, и бежит к прокажённому одинокому на пустынных улицах злых, бесчеловечных.
Он подходит к прокажённому и протягивает ему мину серебряную, рука к руке.
Назаретяне из домов бросают в пыль милостыню свою, а Он даёт в руки прокажённому…
Касается гноящихся рук, и не убирает, как от огня…
Прокаженный говорит:
— Мне не нужны деньги… Я богат… Я ищу врача от язвы моей…
Галилейские. вездесущие пастухи сказали мне, что в Назарете живёт великий целитель.
Но у меня нет сил кричать и звать его…
Может, ты, отрок, позовешь его?..
Я отдам ему всё своё богатство, если он излечит меня.
Но уже тысячи лет никто не может усмирить проказу…
Проказа вечна, как жизнь…
Ты видишь — я похож на дряхлого льва?
Прокажённый всегда похож на распадающегося, гниющего заживо льва…
А кто подойдёт к больному льву лечить его?..
Тогда Иисус бросает серебряную монету в пыль.
А потом Он набирает в ладони пыли и глины, и, смачивая глину и пыль обильной слюной молодой, ярой, делает брение:
— Раввины говорят, что слюна после поста целебна…
Иисус бережно обнимает прокажённого, и затхлый дух заживо распадающегося тела могильно, раздирающе бьёт в чистые ноздри Его, как дым пожарищ…
Этот человек — живое пепелище…
Прокажённый хрипит и отворачивается:
— Мальчик, отойди от болезни моей. Умрёшь, как я.
Не трогай руки мои, язвы живые, кишащие переметнутся к тебе и пожрут тебя.
Я не хочу быть твоей смертью…
Но Мальчик цепко не отпускает прокажённого и глиняной слюной обмазывает лицо и руки его… Несколько раз…
Но мало целебной слюны, и врач мал ещё…
Но прокажённый благодарно плачет, потому что Мальчик не устрашился язв его, и прилепился к нему, а никто никогда не обнимал его.
Иисус говорит:
— Может, хоть часть болезни уйдёт ко мне…
Вот два всадника ехали на одном осле, и тяжко было всем, но вот один пересел на другого осла, и разве не легче всем?..
Но тут страшный свист несётся на улицах Назарета, и являются два гонных всадника.
Это римские легионеры в орлиных шлемах, с короткими мечами, в коротких, удобных для смертельного удара, плащах.
Они пьяны, криво сидят на ладных лошадях, и в руках у них горящие факелы…
Они кричат:
— Слава Императору! Ха-ха! Мы охотники на львов!..
Вот они — два прокажённых льва!.. А прокажённых львов надо палить, жечь!..
Риму-Орлу не нужна проказа! Вся Иудея! Весь Иерусалим — проказа!…
Придет время — мы сожжём факелами весь этот кишащий, гнойный, непокорный базар народов и племён!..
А пока мы подожжём этих двух прокажённых львов!..
Они меткие, но пьяные. Они гибко, яро, косо бросают горящие факелы в прокажённого и в Иисуса…
Факелы огненно косматые летят в обречённых…
…Но тут внезапно страшный ветер от весенних лесистых гор Нефоалима, и голубых бирюзовых отрогов Ермона с дубовыми рощами, и плодоносной равнины Азохис срывается, поднимается над Назаретом, и этот бешеный горный ветер останавливает летящие факелы и поворачивает их на всадников…
Горящие, смолистые, прилипчивые факелы летят на всадников…
И они в страхе поворачивают коней своих и бегут, но факелы летят за ними, как пущенные ярой дланью копья..
А Мальчик шепчет им вослед:
— Император! Император! Октавиан-гриф! Рим, Рим! Твои легионеры пьяны!..
А пьяные легионеры полягут сонно в траву, и некому будет хоронить их…
Рим, Рим! Империя легионов!..
И Ты сеешь факелы смерти по земле, но они вернутся к Тебе!..
И Ты захлебнёшься в горящих факелах своих!..
И загоришься от факелов своих!..
И всякая Империя, посягнувшая на Мировое Господство, на мировую власть сгорит в огне факелов своих!
Прокажённый говорит:
— Мальчик, ты повернул нашу смерть на них…
Иисус улыбается и говорит:
