Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер

— Я?! Ты серьезно, что ли? — Он даже приподнялся от изумления и сел. — Ничего не понимаю. Но ты-то видишь, что это глупость?

— Она ревнует… — то ли спросила, то ли ответила Геро.

— Да к кому же? Ведь не к кому! — с чувством произнес Александр.

— Но ты же женился как раз, — опять осторожно начала Геро.

— Да разве себе на радость? Я что, по любви женился? Что за ерунда… Меня во всем можно упрекать, но только не в том, что я мало люблю Таис! Разве не так? — Он строго и пронзительно посмотрел в глаза спартанки.

Ей стало не по себе, и она отвела взгляд.

— Я выясню, я поговорю с ней, — пообещала Геро, рассеянно наблюдая, как белые голуби, дергая головой, разгуливали у фонтана. — Я все улажу.

— Ну, хорошо, — после вздоха решительно сказал Александр. — Спасибо, дорогая. — Он поцеловал ее, поднялся и ушел, на ходу торопя Гефестиона.

Геро сидела какое-то время, собирая в беспорядке разлетевшиеся мысли. Когда подошла Таис покачаться на качелях, Геро выразила состояние мира — дворцового сада и свое собственное — следующей фразой: «Как ураган пронесся…» Таис откинула голову, и ее волосы, как черное шелковое покрывало полетели вслед за ней.

— Он считает, что ты не в себе, — сказала спартанка.

— Да, нет, я уже в порядке, — после паузы отозвалась Таис. — Ураган, говоришь… Да, куда он только нас не заносил. Я как листочек, ветром гонимый по всей земле. Листочек-путешественник. Ураган — это моя жизнь и единственная возможность. Без него я ничего не могу. Упаду в лужу и сгнию.

— Ну, что же так мрачно?

Таис прислонила голову к веревке, и ее серые блестящие глаза смотрели из-под длинных ресниц грустно, хотя губы улыбались. Геро вспомнила фразу, вырвавшуюся как-то у Неарха: «Я могу себе представить, как Александр ее любит». Это замечание врезалось в память Геро и часто приходило на ум. Ее удивляло то, что она так много знала и при этом так мало разбиралась в их поразительных отношениях. Это была интригующая, притягивающая, но совершенно чужая, недоступная для понимания жизнь. Как будто из других миров и другой природы. Не зря Александр правильно называл это: «им и не снилось…»

— Ну, что же так мрачно?

— Ах, ничего нового. Все старые мои «страдания», вечные… — усмехнулась Таис в ответ. — Жизнь слишком быстро идет. Я не успеваю жить. Не в том смысле, в котором употребляет это выражение Александр…

Он действительно частенько так говорил, имея в виду, что ему не хватает дня, чтобы побывать во всех местах, переделать все дела. Он как будто все совмещал, наслаивал, спрессовывал, чтобы прожить как можно больше и разного в единицу времени. Таис, наоборот, хотелось растянуть гармошку жизни в одну плоскость, выпрямить нить пружины.

— Я столько упускаю, проскакиваю, не успевая охватить чувством, мыслью, про-жить, насладиться. Мне хочется замедлить бег жизни, остановить миг, потому что он есть только сейчас и никогда больше не повторится. Когда я думаю о своей жизни, она кажется мне чередой каких-то точек, пунктирных линий. Или планом-разметкой города, который только собираются строить и все никак не соберутся. Ах, я сама не знаю, чего я хочу… — вздохнула Таис.

— Тебе хочется, чтобы он сидел рядом и держал тебя за руку всегда?

— Да.

— Чтобы он забыл себя и весь мир на семь лет, как Одиссей, околдованный Киркой?

— Да.

— Чтобы он возненавидел такую жизнь?

— …Нет… Я знаю, что это невозможно, и я подчиняюсь ему, но не могу подчиниться жизни. Мне все хочется урвать его у жизни только для себя. Потому что мне от жизни больше ничего не надо. Только он…

— Госпожа Таис! — услышала Таис у себя за спиной.

— Записка от него, что-нибудь веселенькое, — усмехаясь предсказала Таис и, не оборачиваясь, протянула руку.

«Гиппократ разговаривает с Асклепием:

— У тебя бывает, что лечишь от одной болезни, а пациент умирает от другой?

— Нет, у меня от чего лечу, от того и умирают.

Не обижайся, гордая дочь Аттики. Я уже соскучился по тебе Улыбнись. Твой любимый А.».

Таис прочла записку вслух, улыбнулась.

Глава 18

Сказочное путешествие к морю.

Апрель — май 324 г. до н. э.

Александр торопился закончить свои дела в Сузах, чтобы отправиться к Персидскому заливу, как обещал Таис. Он, как всегда, планировал совместить приятное с полезным, а именно, обследовать дельты Тигра и Евфрата и позаботиться об их судоходности. В мыслях и на деле он начал готовиться к новым походам: на запад, по морю вокруг Аравии, вдоль североафриканских берегов до богатого Карфагена, а, может быть, и дальше — вдоль всего побережья Внутреннего моря. Эти мысли он пока держал при себе, но приказ строить флот в 1000 кораблей разного размера и назначения уже был отдан.

Сейчас, после пятилетнего обучения на греческий манер, в Сузы со всех концов империи подходили новые контингенты из уроженцев восточных сатрапий. Царь, довольный их выправкой и умениями, называл их «эпигонами» — наследниками. Они пополнили не только гиппархию, но и фалангу. Даже в агеме — отряде царских телохранителей, появились персидские аристократы. Во всей армии из 70 тысяч человек почти две трети были азиаты, вторыми по численности стояли греческие наемники, македонские ветераны составляли меньшинство. Желая увеличить их число и сгладить дисгармонию, бывшую не по душе македонским ветеранам, Александр еще зимой 328/27 годов потребовал подготовить и прислать из Македонии подкрепления, но первые подразделения всадников ожидались не ранее следующей весны. Несмотря на неустанные усилия царя, македонцы не очень приветствовали изменения, произошедшие в жизни, и не хотели мириться с увеличением роли азиатов в армии и при дворе.

Чтобы разрядить обстановку, а более того, из любви к своим «орлам» и желания сделать им добро, Александр объявил, что берет на себя уплату долгов, сделанных его солдатами. Он решил поступить благородно. Благородство неблагоразумно, зато красиво, а он любил красивое. Царь немало удивился, узнав, что его благие намерения были истолкованы совершенно превратно. Солдаты испугались, что Александр хочет выведать, кто из них живет не по средствам, проматывая немалое жалованье, которое он им платил. И лишь после того, как Александр объявил об анонимности процедуры, солдаты стали предъявлять свои долговые обязательства. Эта курьезная акция человеколюбия, воспринятая поначалу с таким недоверием, обошлась Александру в 20 тысяч талантов и вызвала в нем очередное недоумение по поводу странностей человеческой натуры.

— Люди, как видно, могут быть или идиотами, или негодяями. — Александр прошел по покоям Таис, раздеваясь на ходу: отстегнул кривой меч-ксифос, снял свой пурпурный плащ, льняной панцирь и бросил, куда пришлось. Таис привычно шла следом, собирая и раскладывая вещи по своим местам.