Большая пайка - Юлий Дубов

— Да?

— Я тебя прошу… Не надо… Ладно? Они свою шкуру спасают. Это ведь мы знаем, что выкрутимся. А они — нет… Ладно? Слушай…

— Что?

— Благодетель был?

— Нет еще. Рано. Я так думаю — вот-вот должен быть.

— Скажешь — кто?

— Скажу, — ответил Ларри после долгой паузы. — Потом скажу. Знаешь что?

— Что?

— Я думаю — ты его не знаешь.

— Да?

— Угу.

— Ну ладно. Обнимаю тебя.

Эф-Эф уходит

Федор Федорович и так был нечастым гостем на Метростроевской, а после закрытия центрального офиса вообще перестал там появляться. Тем неожиданнее было для Ленки, когда, выскочив из бывшего сысоевского кабинета, она увидела Федора Федоровича — он незаметно сидел в кресле под запылившейся пальмой. За последние недели Эф-Эф сильно похудел, даже как-то сдал, и на обычно гладком, даже зимой загорелом лице его отчетливо выступили глубокие морщины.

Федор Федорович сидел, повесив голову, и смотрел в пол. Ленка оглянулась на захлопнувшуюся дверь, подошла и осторожно положила руку ему на плечо.

— Что-то случилось?

Эф-Эф поднял глаза, посмотрел на Ленку и потерся щекой о ее руку. Щека была холодной и небритой. Потом снова молча уставился в пол.

Ленка присела перед ним на корточки.

— Ты… вы себя плохо чувствуете? Принести что-нибудь?

— Нет, — через силу сказал Федор Федорович. — Я Ларри жду. Просто чуть раньше пришел.

— Но все-таки? Что случилось?

Федор Федорович тоже покосился на дверь.

— Говорю же — ничего. Не дергайся. И встань, а то Мария выглянет — неловко будет. Мы же договаривались — не афишировать.

— Ты мне можешь сказать?

— Я и говорю — ничего не случилось. Просто я собрался уходить. Вот решил поговорить с Ларри. Сама понимаешь — это непросто. Все же столько лет…

— И когда же ты это решил?

Федор Федорович пожал плечами.

— Неделю назад… дней десять.

— После того, как слетал к Платону? Я тогда сразу заметила неладное. У вас что-то не сложилось?

— У нас сложилось, — пробормотал Федор Федорович, вставая и отходя от пальмы. — Встань, пожалуйста, прошу тебя. Это у вас здесь не очень сложилось.

— Можешь объяснить, что произошло?

Федор Федорович смотрел куда-то мимо Ленки. Она обернулась и увидела, что за ее спиной стоит Ларри, неслышно возникший в дверном проеме.

— Здорово, Федор Федорович, — радушно произнес Ларри. — Я не опоздал? Лена, ты нам чайку сделай.

Он окинул ее цепким взглядом чуть сузившихся желтых глаз, как бы спрашивая: а что это ты делаешь не на своем рабочем месте и что вы вдвоем можете обсуждать? Ленка поняла — Ларри слышал ее последнюю фразу и отметил, что с Федором Федоровичем она на «ты». Хотя для него это вряд ли было тайной.

В кабинете Ларри сразу же начал шуршать бумагами, перекладывать авторучки и портсигары, что-то бурча себе под нос. Федор Федорович воспользовался затянувшейся паузой, подошел к стене и стал рассматривать набор холодного оружия, который недавно подарили Ларри. Коллекция размещалась на двух огромных полукруглых держалках. Там были шпаги, сабли, эспадроны. Кинжалы и ятаганы. Секиры, палицы и боевые топоры. Один из топоров привлек внимание Федора Федоровича, и он аккуратно извлек его. У топора была длинная черная костяная ручка, украшенная полустершейся резьбой. Узкое вытянутое топорище переходило в стальной штырь с квадратным сечением.

— Это персидский, — сообщил Ларри. — Хорошая штука. Можно рубить. А можно просто долбать по голове. Вот эта хрень с той стороны череп насквозь прошибает. Давайте покажу.

Он взял у Федора Федоровича топор и без видимых усилий опустил его на край черного полированного стола. Стальной штырь исчез под поверхностью. По столу зазмеилась длинная трещина.

Ларри пошевелил рукой, и штырь снова показался на свет.

— Удобная вещь. Если шпагой ткнуть или кинжалом, то часто застревают — приходится с силой вытаскивать. Время теряется. То же и сабля. Застревает в человеке. А это — нет. Входит, как в воду, и выходит так же.

— Стол-то зачем уродовать? — неодобрительно спросил Федор Федорович.

Ларри махнул рукой.

— Старье! Это все скоро пойдет на помойку. Сейчас разберемся с Заводом, начнем новую жизнь. Другой стол купим. Так о чем вы хотели поговорить?

Федор Федорович сел за изуродованный стол и отхлебнул чаю.

— Я, Ларри, собрался уйти. Вот об этом и хотел поговорить.

Ларри помолчал.

Потом искоса взглянул на Федора Федоровича.

— А чего же говорить-то? Собрались — и собрались. Нам что-то решить надо? С машиной? С квартирой у вас вроде бы все в порядке.

— Это вы зря. Мы же друг друга не первый год знаем. И вы прекрасно понимаете, в чем дело. Правда ведь?

Ларри подумал и кивнул.

— Пожалуй. Я только вот что не понимаю. Почему вы со мной переговорить решили? Вы что, хотите меня от чего-то отговорить? Или просто свой гуманизм продемонстрировать? Ничего, что я так прямо?

— Сколько-то времени назад, — медленно сказал Федор Федорович, — ко мне пришел Сережа Терьян. Посоветоваться. Он, как человек интуитивный, с первого дня что-то такое почуял и встревожился. И вопрос мне задал — странный. Не знаю ли я, что ему не нравится.

— А вы ему что сказали?

— Сказал, что прекрасно знаю. Ему не нравится, что ваша замечательная дружная компания тоже подчиняется законам природы и общества. И вы можете друг друга любить, уважать и как угодно облизывать, но будет все, как в книгах написано. Я ему даже предложил тогда рассказать, чем все закончится.

— А он что?

— Он, по-моему, испугался. Сообразил, что ничего хорошего не услышит. И сказал, что не надо. Я потом много раз думал о том, что не испугайся он — может, и жив остался бы.

— Так вы и сейчас знаете, чем все закончится? — спросил Ларри. — Может, мне скажете?

Федор Федорович пожал плечами.

— Вы прекрасно понимаете, о чем речь, не правда ли? Мы-то с вами можем не лукавить.

— Вы знаете, что я собираюсь делать?

— Знаю.

— И вы, конечно, с этим не согласны?

— А вот этого я не говорил. Платон Михайлович должен вернуться в Москву. И его безопасность должна быть гарантирована на сто процентов. Здесь у нас с вами полное единодушие.

— Это хорошо, — признал Ларри и с шумом выпустил дым. — Это хорошо, что у нас единодушие. А как вы себе представляете стопроцентную безопасность? Вы же специалист, должны понимать, что она не охраной обеспечивается. Безопасность есть тогда, когда каждый индюк и подумать не смеет, чтобы выкинуть что-нибудь этакое. Когда только за одну такую мысль голову откручивают. Вы там про законы общества что-то говорили? Не так ли?

— Предположим.

— Да не предположим, а только так. Есть только один путь. И вам он известен. Напал — получи. Украл — получи. Предал — получи вдвойне. Иначе будут и предавать, и нападать. И воровать будут. И здесь никакой меры быть не должно. Кроме высшей. Вы не забыли, в какой мы стране живем? У нас, если не будут бояться, завтра же начнут о тебя ноги вытирать. Что, не согласны?

Федор Федорович невесело улыбнулся.

— Как я могу быть не согласен? Я это тоже проходил. Школа известная. Мне просто не хочется присутствовать при том, что должно произойти. С неизбежностью должно произойти, поймите меня. Я не про эту историю — с Фрэнком или с Корецким. Я про СНК. Мы ведь знаем, кто придет с предложением, правда? Но главное даже не в этом — я не хочу быть свидетелем того, что случится, когда вы наконец-то всех победите…

— А вы не сомневаетесь, что мы победим?

— Нет, конечно! Победите и возвыситесь, как никогда ранее. Вот поэтому я и хотел бы отойти в сторону.

— Ха! — улыбнулся Ларри. — Не рано ли, сегодня-то? Нам еще драться и драться.

— Не рано. Самый раз. Потом ведь как будет: кто не с нами, тот — что?

— Правильно. Тот против.

— Вот именно.

— Ладно, — сказал Ларри, улыбаясь еще шире. — Будем считать, что поговорили. Так у вас просьба есть? Слушаю.

— А вы не догадываетесь?

— Как не догадываться! О таком деле люди никогда прямо не говорят. Виляют вокруг да около и глаза прячут. Вы пришли просить меня, чтобы я простил предателя. А вы бы простили? Если бы вы были на моем месте, а не собрались уходить?

— Нет, не простил бы. Я бы его выгнал, с позором…

— Ага! Из партии исключили бы, — кивнул Ларри. — Квартальную премию не выдали бы. Осудили бы на профсоюзном собрании.

Он перестал гипнотизировать Федора Федоровича взглядом, откинулся в кресле и уставился в потолок.

— Удивляюсь я вам, Федор Федорович, — произнес Ларри, и в речи его отчетливо прорезался акцент. — Очень удивляюсь. Вы — человек тертый, такую школу прошли… С нами познакомились, когда мы еще пацанами были. Учили нас всему. Я вас очень уважал. И сейчас уважаю. Но вы себя ведете… как сказать… словно профессор какой-то… словно умник… Вы поймите. Мы с Заводом были партнеры. На равных. У них производство, у Платона мозги. Гениальные мозги. На сто заводов хватит. А теперь у нас непонимание получилось. Они хотят нас вышвырнуть. Как щенков. Мы такое можем позволить? Никак не можем. Что мы должны делать? Мы должны из равного партнера стать старшим. Чтобы им такие глупые мысли больше в голову не приходили. Чтобы ни один идиотский дурак и помыслить не мог без нас что-то делать. Вы задачу понимаете? Вы скажите честно, понимаете или нет? И что — если мы тут будем… общественные порицания выносить — мы эту задачу решим? Нет, не решим. А когда мы решим эту задачу? Когда меры будут — адекватными. Нельзя гвоздь веником забивать.