60-я параллель - Георгий Караев

Другие были полны иронии и яда. Множество раз повторялась известная злая эпиграмма, утверждающая, будто порядок кончается там, где начинается авиация. Ехидство «земных» людей дошло до предела, когда в помещение вошел щупленький лейтенант, про которого кто-то сказал, что это синоптик. Кто-то другой тут же пояснил, что слово это переводится на русский язык, как «ветродуй».

«Ветродуй» сел к столу и, не обращая никакого внимания на ядовитые шуточки, начал преспокойно гонять чай со сгущенным молоком. Погода его, видимо, совершенно не волновала, к чуть светлеющему окну он равнодушно поворотился спиной.

В тесном помещении крепко надышали, накурили... Слышался неопределенный гул разговоров; было тепло. Несколько разморенный всем этим Лев Жерве незаметно для себя задремал сидя.

Почти сейчас же он проснулся. Командир авиабазы усердно тряс его за плечо.

— Что же вы тут, товарищ писатель? Мы вас у зенитчиков ищем, у истребителей, у нас, а вы... Лететь-то не передумали?

— Как передумал? — сон сразу соскочил с Жерве. — Почему? Да я сюда нарочно перешел, чтобы меня уж никак не забыли...

— Зернов, слышишь? — спросил командир, адресуясь к маленькому человеку в великолепных пимах и с огромным острым носом; человек этот весьма неспешно получал у буфетной стойки пачки папирос «Звездочка». — Соображение, не лишенное оснований! Знакомься! Тот товарищ, которого повезешь без вывала... А это — Ганя Зернов, ас из наших асов! С ним поедете, как в такси...

— Такси — к чорту на рога! — глухим баском ответил маленький. Нагромоздив груду коробок на столе, он одну за другой запихивал их в карманы комбинезона. — Раньше летали? За комфорт не ручаюсь, стюардесс с собой не вожу... Машину не пачкать! Ну куда, скажи, Антоша, я их рассую?

— А кто тебе велит жадничать? Взял пяток пачек, ну, шесть... Что ты — киоск табтреста?

Большой треугольный нос летчика повернулся к начальнику с явным негодованием.

— Пять, пять! .. — окрысился Зернов. — Ты что? Не слышал, что вчера передавали? Степанову голову гитлеры тоже оценили. Пять тысяч марок! Я — как обещал: по сотне папирос за тысячу марок, не больше! Куда только я их дену теперь? Что значит, «какого Степана»? Вариводы, начштаба Архиповского...

Он уперся озабоченным взглядом в стеганую ватную телогрейку Жерве и внезапно просветлел.

— Писатель? — не без задней мысли проговорил он. — Жерве? Гм... Что-то не приходилось... Толстого читал, Тургенева — тоже... Жерве? Не припомню! .. Но в таком виде, Антось, я его никуда не повезу. Комбинезон же ему надо... Комбинезон, с карманами... У меня в накладной не сказано: «писатель средней упитанности в мороженом виде», Архипов не примет! Выдавай ему нормальный комбинезон... А это, — он указал на оставшиеся пачки, — в карманы... Пишущую машинку не везете? Мудро: всё равно бы не взял! Давай, давай, Антоша, не тяни душу... Лететь пора...

Жерве очень удивился:

— Лететь? Сейчас? А... а погода?

Носатый человечек, прищуря один глаз, оглядел его.

— А у вас талон на солнышко-ядрышко? На синее небушко? Нет уж, знаете! Это уж пускай умные по солнышку летают; нам с вами загорать не приходится! На здешней службишке я, товарищ работник пера, вообще порхать по воздусям разучился... Мы всё больше лыжами по землице скребем, вот как... Ну-с, прошу, за товарищем начальником... Пока он вас в человеческий вид приведет, я свой примус поднакачаю... Эге-ге! А табачок, табачок-то, что же? Забыли?

Лев Николаевич в мирные дни летал часто и немало. Самолет «ПО-2» тоже был ему достаточно знаком. Но на этот раз всё показалось ему совсем особенным, новым.

Так садятся не в аэропланы, а в деревенские сани-розвальни, битком набитые всяческим скарбом. «Антоша», командир базы, положил ему на колени небольшой мешок: «Газеты... Упаковать не успели. Ничего, как-нибудь... Вообще-то говоря, мы вас не имели в виду, так что...»

— Нет, нет, пожалуйста! — испуганно засуетился Жерве.

В кармане его топорщились пачки «Звездочки». В спину упирался довольно острый предмет неведомого назначения. В последний миг перед посадкой к нему бросилась маленькая пожилая женщина с аккуратным тючком в руках.

— Товарищ, товарищ! — страстно говорила она. — Это совсем пустяк. Совсем маленькая вещь... Там — мой сынок... Лева. Браиловский, Лев! Тут только свитер: он же такой слабенький! И две пачки люминала! Если бы вы его знали, — это абсолютно нервный мальчик! Он без снотворного совершенно не может заснуть... Они смеются: он — герой! Боже, боже! Неужели я, мать, не знаю, какой он герой? .. Ой, что это будет!?

Лев Жерве сидел теперь со свитером подмышкой и с люминалом в кармашке кителя.

— Ладно, Ганя — крикнул, наконец, командир базы, соскакивая с крыла. — Давай газуй... И смотри: у нас с тобой партия не доиграна!

Нет, так летать Льву Николаевичу еще ни разу не приходилось.

Только первые пять или десять минут самолет резал плоскостями густой снежный туман; земли нигде не было видно. Затем, совершенно внезапно, мотор заглох, вокруг засвистало, и машина стремительно вынырнула из облачной массы в узкое пространство утреннего, еще сумрачного мира, между тучами и заснеженным лесом...

Точно обезумевшие, сломя голову промчались куда-то две деревнюшки. «ПО-2» почти коснулся лыжами рыжеватого глинистого обрыва над рекой... Три стога сена в белом поле... Кусты, кусты... И сейчас же, только-только не задевая элеронами за оснеженные ели, мчась над самой землей, послушная воздушная повозка врезалась в спокойный материк леса.

В этот миг голова в шлеме, из-под которого торчал вперед могучий нос, похожий на руль направления, повернулась в профиль к пассажиру.

— Проехали! — сказал в наушниках хрипловатый недовольный голос. — Как — что? Фронт, говорю, проехали... И без салютов! Надул! Ладно, разговор на станции назначения!

Летчик повернулся, и началось то, о чем впоследствии писатель Жерве вспоминал, как о странном сне, о котором нечего рассказывать: не поверят!

«ПО-2» действительно скорее скользил лыжами по снегу, чем летел. Было немыслимо понять, как пилот находит какой-то проезжий путь среди расчлененных, кулисами заходящих друг за друга, сосновых, еловых, лиственных лесов и опушек. Массивы леса точно чудом расступались перед ним и сейчас же смыкались позади.

Иногда сердце Льва Николаевича падало, как в машине на горбатом мосту: это самолет перепрыгивал через вставшую на дороге рощу и тотчас же снова прятался за ее стволами. Случалось, пилот разворачивал его так круто и резко, что Жерве с силой вжимало в боковую стенку кабины. В одном или двух местах они совершенно неожиданно вырвались из чащи и, как вихрь, пересекли широкое открытое пространство... Промелькнуло село с красной каменной церковью; прямо-таки свистнула внизу полоска железной дороги... И опять лес.

Смотреть вниз на землю Жерве просто не мог: голова шла кругом! Он попробовал закрыть глаза... Нет, жутко: ведь это же, как никак, вражеский тыл! Он снова открыл глаза и уставился на голову Зернова.

Зернов летел спокойно; так едет опытный шофер по хорошо знакомой, хотя слишком людной улице. Чуть заметными движениями руки и ног он заставлял машину проскальзывать между земными предметами. Ух! Ух! Ух! В наушниках было слышно, как летчик что-то бубнил себе под нос. Неужели напевает? Вот именно!

Впрочем, Зернов не только напевал. Его весьма заботил его собственный чрезмерно солидный нос. По временам, отрывая левую руку от сектора газа, он трогал и пощипывал этот основательный треугольник, принимаясь даже оттирать его. Куда они летели? На запад, на юг, на восток? Сообразить это писатель Жерве не мог.

Дважды за весь путь, если не считать первых минут, летчик вспомнил о своем пассажире.

Облака внезапно кончились. На короткий срок за ними почувствовалось голубое небо. И сейчас же Зерновская рука в кожаной перчатке указала на этот лазоревый просвет: вверх и направо.

Жерве глянул, и сердце его замерло.

«Мессершмиты»! Два, два и еще два! Они высоко-высоко, как иглами прошивая облачную массу, быстро шли наискосок к пути Зернова; на север шли.

Летчик проводил их очень выразительным взглядом — взглядом хитрой и опытной галки, завидевшей высоко над собой коршуна; удивив Льва Николаевича, он вдруг высунул вслед немцам острый красный язык...

А затем «ПО-2» внезапно пошел круто вверх. Он снова нырнул в мощную пелену снежной тучи. Но перед тем, как земля скрылась в вихрях морозной пыли, пилот движением рукавицы указал что-то новое; на этот раз — внизу, налево...

Там, глубоко под ними, открылся маленький город. Виднелась железнодорожная станция, покрытая льдом река. Белая руина высилась посредине, повидимому бывшая церковь. «Луга!» — услышал Жерве, и сейчас же видение исчезло. А еще сколько-то минут спустя мотор «ПО-2» снова замолк; послышался свист растяжек; маленькая машина так уверенно пошла на посадку, что, казалось, можно поручиться: ее водитель видит сквозь тучи, как сквозь стекло.