Поиски счастья - Николай Максимов

Едва ли многое из этой тирады понял Тымкар. Но слово «бить», подкрепленное злым взглядом, он понял…

— Каттам меркычкин![24] — глухим голосом выдавил он чукотское ругательство и, повернувшись, зашагал к своей землянке.

Вокруг стало еще тише. Сипкалюк, широко открыв глаза, испуганно смотрела вслед мужу.

— Что это значит? — на лбу Роузена опять выступила испарина.

Миссионер не знал чукотского языка.

Между тем Тымкар подошел к своей землянке и остервенело принялся ее разрушать, сбрасывая с кровли куски дерна. Пыль поднялась вокруг его жилища.

— Как видно, он решил переселиться, мистер Роузен.

— Отлично! Тогда я уверен в успехе. Но почему он не взял деньги?

Растерянные эскимосы искоса поглядывали на корабль. Они поняли ругательство Тымкара и вспомнили, как поступил почти при таких же обстоятельствах чернобородый янки, с которым они отказались торговать.

— Ну, в путь! Переведите им, что на обратном пути мы проверим, и, если они еще окажутся здесь, мы погрузим их в трюм фрегата вместе с их кожаными кораблями, собаками и прочей дрянью.

Через несколько минут фрегат выбрал якорь и взял курс к мысу Дежнева.

Эскимосы наблюдали, как Тымкар разваливал свое жилище.

— Тыкос! — крикнул он сыну. — Собери собак. Мы станем жить в Уэноме.

«Вот так здорово! Так он уплывает подальше от Аляски? А как же мы?»

Сипкалюк, обрадованная, что не плыть ей в ненавистный Ном, бросилась к мужу, но тот отстранил ее.

— Тыкос, готовь байдару!

Девушка в зеленой камлейке побледнела: Тыкос, с которым еще утром они бегали по острову, уплывает…

Среди эскимосов заметна была полная растерянность: все уходят… Тымкар, Тагьек…

Подошел старый Емрытагин.

— У тебя в голове верные думы, — оказал он громко Тымкару. — Иди туда. Там твоя родина, — на глазах старика показались слезы. Любил он Тымкара: столько лет вместе прожили! Вместе трудились, голодали, мерзли. — Ты иди. А мы останемся. Здесь родились, здесь должны и жить. А когда увидим корабль американов, погрузимся в байдары и уйдем во льды. Посмотрят они, подумают — послушали их… Тогда вернемся в свои жилища. Так думаю я.

Решение мудрого Емрытагина ободрило эскимосов. В конце концов Тымкар — чукча, Тагьек — не охотник. А зачем и куда поплывут все они? Да и кто же может поверить этим американам? Нет, никуда не надо трогаться со своего острова…

Солнце уже описало полный круг и теперь пыталось вновь вырваться из туч у горизонта. В проливе шли льды.

Островитяне не спали. Они стаскивали на берег небогатое имущество. Вдали плакала девушка в зеленой камлейке.

Все смешалось в душе Тьшкара. Картины прожитой жизни, яркие, сильные, быстро сменялись одна другой, и какой-то внутренний голос, еще неведомый ему самому, властно звал его к новым поискам счастья: «Вперед, Тымкар, спеши, Тымкар!» Он смотрел на островитян, но не видел их. Как быстро пробегала перед ним сейчас вся его жизнь! И все настойчивее звучало:

«Вперед, Тымкар! Спеши, Тымкар! Твое счастье там, в родном селении. Там начинается, сказал таньг-большевик, новая жизнь!»

Все население острова загружало байдары домашним скарбом. На высоком берегу стоял наблюдатель.

Тымкар и Тагьек уже готовы к отплытию: им некого и незачем ждать. Вот они отталкиваются от берега, Тыкос поднимает парус из шкур, и байдары расходятся в разные стороны.

— Прощай, Тымкар!

— Прощай, Тагьек!

— Прощайте! — слышатся с берега голоса.

Байдары входят в ледяные каналы с подвижными берегами.

Из скопившихся у горизонта черных туч вырывается в небо яркое солнце.

Глава 41

ВЛАСТЬ КОЧАКА

Тымкар и сам едва ли отдавал себе отчет, что именно побудило его принять неожиданное решение. В самом деле, ведь не могла же болтовня этих двух американцев оказать такое влияние на образ его мыслей и поступки! А между тем вот он уже плывет к родным берегам.

Не каждому человеку дано на протяжении всей жизни сохранить бодрость душевных сил, неугасшее пламя юности. Даже незаурядная личность, потратив много сил на достижение какой-нибудь цели и не достигнув ее, порой надолго утрачивает черты индивидуальности.

И только время или какой-либо внешний толчок вдруг выводит ее из состояния чуть ли не полного безразличия, искра протеста воспламеняет давно тлевшую в сознании неудовлетворенность, в душе поднимается бунт, побуждая к новым попыткам осуществить свои чаяния и надежды — если уж не для себя, когда оказывается, что жизнь прожита, то для детей и потомков.

За годы, проведенные на острове, Тымкар много думал и многое понял. Да и пора: ведь уже тридцать семь лет!

…С большой кожаной байдары, идущей под парусом, отчетливо были видны такие знакомые Тымкару прибрежные горы, долины, сопки…

Тыкос сидел на корме, за рулем. Сипкалюк и Тымкар привалились к перевернутой нарте, к которой были привязаны свернувшиеся клубками собаки. За кормой на буксире легко скользила маленькая байдарка.

Льды то и дело вынуждали менять направление, пережидать, спускать парус. Однако берега становились все ближе, а остров все глубже опускался в море…

Солнце достигло зенита, жгло, но тело пробирал озноб: от воды и льдов тянуло холодком.

Много, ох, как много мыслей теснилось в голове у Тымкара. У него теперь совсем большой сын, такой же рослый, как он сам. Только у Тыкоса еще нет ни одного седого волоса. Что ж, Тыкос спокойно прожил свои девятнадцать лет, а Тымкар в его годы уже побывал в Номе, у Омрыквута, зимовал по чужим стойбищам, исходил всю Амгуэмскую тундру.

Вдруг лицо Тыкоса напряглось, ноздри широко раздулись, он весь вытянулся, не двигаясь с места.

— Лахтак, — тихо, настороженно произнес он.

И Сипкалюк с Тымкаром заметили на воде морского зайца: он, видно, грелся на солнце. Юноша подтянул байдару, бесшумно перебрался в нее и, ловко перебрасывая весло с одного борта на другой, начал удаляться. У ног молодого охотника лежали копье, гарпун, закидушки: к винчестеру не было патронов. Тымкар спустил парус.

Лахтак, заметив опасность, нырнул. Тыкос начал его преследовать. И Тымкар, поняв, что ждать сына придется долго, причалил байдару к большой льдине, вылез и за выступ тороса укрепил конец. Сипкалюк последовала за ним: она тоже засиделась, озябла.

Собаки насторожили уши, беспокойно задвигали мордами. Льдины медленно дрейфовали на север, Тыкос удалялся к югу. И чем дальше морской заяц уводил охотника, тем острее чувствовал Тымкар какую-то горечь в душе. Ведь вот так и он всю жизнь гоняется с копьем и гарпуном за морскими зверями! А были бы патроны… В эту минуту он пожалел, что разъехался с Тагьеком: все же у того всегда есть патроны к винчестеру. Винчестер! Как много надежд возлагал на него в свое время Тымкар… Ему казалось тогда, что путь к счастью лежал через обладание ружьем. Оно должно было помочь ему заполучить Кайпэ в жены. Но годы прошли, нет ни Кайпэ, ни родных… И даже ружье его лежит без патронов, как никчемная вещь.