Дневник 1931-1934 гг. Рассказы - Анаис Нин

В другой раз он первым приступал к подобным ласкам. Сок из меня начинал вытекать почти сразу же — пальцы Густаво были так жарки и умелы. Случалось, я испытывала оргазм, едва он трогал меня своими пальцами. Ощутив мой трепет, он возбуждался. Не дожидаясь, когда содрогания отпустят меня, он быстро пускал в ход пенис и проникал в меня во время моих последних конвульсий. Его член, казалось, был сделан по моей мерке: он заполнял меня полностью и легко скользил внутри. Я смыкала вокруг него свои нижние губы, и они так же, как верхние, сосали его. Случалось, что пенис его делался еще толще, чем обычно, и был словно заряжен электричеством, и тогда наслаждение было безмерным и оргазм бесконечным.

Густаво пользовался успехом у женщин, ему не раз запросто предлагали себя, но в одном отношении он сам был как женщина: ему требовалась любовь. Хотя какая-нибудь красавица и могла пробудить его интерес, но если он не чувствовал хоть малой влюбленности, мог и импотентом оказаться.

Удивительно, как характер человека отражается в его сексуальном поведении! Если он нервный, робкий, беспокойный, напуганный, то и совокупление будет таким же. Если же он спокоен, то и сексуальным актом он насладится так же спокойно и уверенно. Например, у Ганса член неутомимый, никогда не падает, если уж встал, но Ганс не торопится, так уверен в нем. Он уютно располагается в пределах, так сказать, своего удовольствия так же, как уютно устраивается в пределах отпущенного времени, и наслаждается без суеты, полноценно, до последней капли. А вот Марсель был более суетлив, беспокоен. Даже когда член его был тверд, как камень, я чувствовала, как он старается показать всю свою мощь, что он спешит из страха, что силенок может и не хватить.

Прошлой ночью, прочитав одну из вещей Ганса, эпизоды его сексуальной жизни, я закинула руки за голову и почувствовала, как с моего пояса тихонько сползают шелковые штанишки. Почувствовала, как оживают мой живот и мое лоно. В ночном мраке Ганс и я погрузились в долгую оргию. Все женщины, которыми он владел, становились моими, все, к чему прикасались его пальцы, трогала и я, все женские лона, аромат которых он вдыхал, все слова, которые он произносил о сексе, все это я вобрала в себя, все оргии из прочитанных мною страниц, все восторги, все оргазмы, все стоны и крики…

Мы с Марселем лежали в полумраке его комнаты, и я слушала его о своих фантазиях и как трудно ему претворить их в жизнь. Ему, например, всегда хотелось, чтобы на женщине было надето много юбок, а он бы лежал под ними и любовался ею снизу. Он вспоминал, что так забавлялся со своей первой нянькой: будто бы играя, заглядывал ей под юбку. Это первое взволновавшее его сексуальное переживание так и осталось с ним на всю жизнь.

И тогда я сказала ему: «Но я могу это сделать для тебя. Вообще давай-ка исполним сегодня все, что мы когда-то хотели сделать или заставить другого. У нас впереди целая ночь. У тебя здесь столько вещей, которые можно использовать. И у тебя такой богатый гардероб. Я могу надеть все что угодно для тебя».

— Да? — обрадовался Марсель. — А я для тебя тоже сделаю все, что ты захочешь, все, что ни попросишь, сделаю.

— Давай начнем с одежды. У тебя там есть крестьянские юбки, и я хочу в них нарядиться. Мы начнем с твоих фантазий. И не остановимся, пока все их не осуществим. Ну, давай мне юбки.

Он отправился во вторую комнату, где хранил множество платьев и юбок, привезенных из Испании и Греции, и я надела одну из них. Когда вернулась в его комнату, Марсель лежал на полу. Он расцвел от счастья, увидев меня. Я присела на край кровати.

— Нет, ты встань, — сказал Марсель.

Я встала. Он лежал на полу и заглядывал мне под юбку. Вытянул руки, слегка раздвинул мои ноги. Марсель смотрел прямо туда, где ноги соединялись, и этот взгляд так меня возбудил, что я стала легко пританцовывать так, как я видела, танцуют арабские женщины. Я поигрывала бедрами прямо над лицом Марселя и он видел, как раскачивается над ним мой лобок, прорезанный манящей щелью. Я крутилась, поворачивалась, припрыгивала, а он смотрел, и дыхание его становилось все тяжелее и тяжелее. Потом он уже не мог сдерживаться и усадил меня прямо себе на лицо и принялся покусывать, целовать и лизать меня. Так это продолжалось какое-то время, пока я не сказала: «Стоп, а не то я кончу».

Тут же покинула его, чтобы исполнить следующую его фантазию. Я вернулась голая в его высоких войлочных черных сапогах. Ему хотелось, чтобы я играла роль его жестокой госпожи. «Будь со мной построже, — попросил он. — Будь просто жестокой».

Голая, в одних высоких черных сапогах, я начала с унизительнейшего приказа. Я сказала: «Ступай и приведи сюда красивого мужчину. И пусть он меня возьмет в твоем присутствии».

— О, вот этого я не хочу, — сказал Марсель.

— А я тебе приказываю. Ты же говорил, что сделаешь все, что бы я ни попросила.

Пришлось послушаться. Через полчаса он возвратился со своим соседом, очень красивым русским. Марсель был бледен. Он видел, что русский мне понравился. Он сказал гостю, для чего его пригласили. Русский взглянул на меня и улыбнулся. Мне не было нужды особенно возбуждать его. Когда он подошел ко мне, я увидела, что нагота и черные сапоги свое дело сделали. Я не только отдалась русскому, но еще и шепнула ему: «Только, пожалуйста, помедленнее».

Марсель терзался мучениями. А я наслаждалась русским, который обладал большим и могучим орудием и мог сдерживаться долгое время. Марсель смотрел на нас, и когда он вынул из брюк свой член, тот у него стоял, как столб. Я почувствовала, что оргазм у нас с русским наступит в унисон, и тут Марсель подскочил ко мне и попытался вставить свой член мне в рот. «Нет уж, — остановила я его. — Продержись еще немного. Я хочу попросить тебя еще кое о чем — ты не должен кончать сейчас».

А русский получил свою дозу удовольствия. Излившись в меня, он не захотел выходить и готов был продолжить, но я вывернулась из-под него. «А теперь я хотел бы посмотреть на вас», — прошептал он.

Но Марсель воспротивился. Гостю пришлось уйти. Он распрощался, поблагодарив меня горько-ироничным тоном, — очень уж ему хотелось остаться с нами.

Марсель бросился к моим ногам.

— Это было жестоко. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Это было очень жестоко, безжалостно.

— Но ты же сильно разгорячился от этого, не так ли? Ты здорово возбудился.

— Да, но мне было и очень больно. Я бы не хотел так обращаться с тобой.

— А я и не стану тебя просить обращаться со мной жестоко. Я от жестокости не возбуждаюсь, наоборот, это меня расхолаживает. Но ты ведь сам просил меня, ты-то от этого возбуждаешься.