Ответный удар - Гарри Тертлдав

— С каждым разом мне приходится работать все больше, — сказал Ассишкин. — У меня есть немного сливовой наливки, которую мне вчера подарил фермер за то, что я зашил его разрезанную руку. Выпьешь со мной стаканчик?

— Да, спасибо, но только после этого не предлагайте сыграть еще одну партию, — ответил Мордехай. — Если я не могу обыграть вас трезвым, то уж после стаканчика сливовой у меня нет ни единого шанса.

Ассишкин с улыбкой разлил наливку в стаканы.

— Да, шахматы и спиртное плохо сочетаются. — Наливка была в бутылке из-под водки. Люди и сейчас пили водку, только теперь делали ее дома. Сливовую наливку, фермер, конечно же, приготовил сам. Ассишкин поднял стакан.

— L’chaym.

— L’chaym. — Анелевич выпил. Крепкий напиток обжег горло, на лбу выступил пот. — Ничего себе! Еще немного крепости, и проблема бензина для вашего автомобиля решена.

— Окажись он на ходу, вы с Зофьей явно были бы разочарованы, — заметил Ассишкин.

Мордехай снова покраснел. В слабом свете свечи доктор ничего не заметил, или только сделал вид.

— Я знаю, — продолжал Ассишкин, — что говорить молодому человеку об осторожности, как правило, пустая трата времени, но я попытаюсь. Если она забеременеет, ее отец будет недоволен, а значит, и все местные поляки. Сейчас у нас довольно приличные отношения. Мне бы не хотелось, чтобы они испортились.

— Мне тоже, — кивнул Мордехай.

Не следовало забывать, что в Лешно жило значительно больше поляков, чем евреев; меньшинству ссоры совсем ни к чему. Кроме того, беспорядки среди местного населения могли привлечь к городу внимание ящеров. Они и так проявляли его слишком активно, поскольку часто собирали здесь провизию для своей армии. Анелевич предпочитал оставаться в тени.

— Ты производишь впечатление разумного человека — особенно, если вспомнить о твоей молодости, — Ассишкин неторопливо потягивал наливку. Он не кашлял и не краснел, словно пил обычную воду. Анелевич решил, что у его собеседника луженая глотка. Доктор, между тем, продолжал: — Кроме того, тебе следует помнить — если Зофья действительно забеременеет, ребенок будет воспитан как католик. И она может настоять на свадьбе. Я сомневаюсь, — тут Ассишкин откашлялся, но вовсе не из-за крепости сливовой наливки, а чтобы показать, что он практически уверен в своих словах, — что она обратится в нашу веру. А ты готов стать католиком?

— Нет, — Мордехай отвечал без малейших колебаний.

Перед немецкой оккупацией он не слишком серьезно относился к религии. Однако нацистов это не интересовало. Они старались избавиться от всех евреев. Мордехай все больше и больше склонялся к мысли, что если уж он еврей по крови, то ему следует быть евреем во всем. И он не собирался переходить в христианство.

— Иногда браки между людьми с разными вероисповеданиями оказываются счастливыми, но чаще всего превращаются в поле сражения, — заметил Ассишкин.

Мордехай не хотел жениться на Зофье Клопотовской. Даже если бы она была еврейкой. Однако ему нравилось заниматься с ней любовью — хотя и не так часто, как того желала она. И если они будут продолжать в том же духе, рано или поздно она забеременеет, что приведет к неприятным последствиям, которые обрисовал доктор. Анелевич допил остатки наливки и хрипло проговорил:

— Жизнь никогда не бывает простой.

— Тут я не стану с тобой спорить. Смерть гораздо проще; за последние несколько лет я видел столько смертей, что этот процесс потерял для меня всякую таинственность. — Ассишкин так тяжело вздохнул, что едва не погасла свеча на столе. Потом налил себе еще одну щедрую порцию наливки. — И если я начинаю рассуждать, как философ, а не как уставший от жизни врач, мне следует либо оставаться трезвым, либо напиться до чертиков. — Он снова приложился к стакану. — Ты понял, что я выбрал?

— О, да, — не удержался от иронии Мордехай

«Интересно», — подумал он, — «сколько лет назад Джуда Ассишкин в последний раз по-настоящему напился. Наверное, я тогда еще не родился».

Издалека донесся приглушенный шум двигателей летящего самолета, который очень скоро превратился в настоящий рев. почти сразу же послышался залп ракетной батареи ящеров, расположенной за свекольным полем.

Ассишкин погрустнел.

— И снова нас посетит смерть, — сказал он. — Сегодня она ждет тех, кто поднялся в воздух.

— Да.

Сколько немецких или русских самолетов, сколько молодых немцев или русских сейчас падают с неба на землю. Наверное, почти столько же, сколько ящеры выпустили ракет — их выстрелы отличались невероятной точностью. Даже если ты нацист, требуется немалое мужество, чтобы поднять свой самолет в воздух.

Где-то совсем рядом раздался мощный взрыв — один из самолетов вернулся на землю. Доктор Ассишкин залпом допил второй стакан наливки и сразу же налил себе третий. Анелевич поднял бровь; возможно, доктор и в самом деле решил напиться.

— Жаль, что ящеры убивают безнаказанно, — заметил Ассишкин.

— Ну, не совсем так. Мы… — Анелевич замолчал на полуслове.

Стакан наливки вынудил его сказать лишнее. Он не знал, что известно Ассишкину относительно его роли лидера еврейского сопротивления. Мордехай предпочитал не задавать доктору этого вопроса, опасаясь, тем самым, выдать секретную информацию. Однако Ассишкин наверняка понимал, что Анелевич участник сопротивления, поскольку он не первый нашел здесь убежище.

Ассишкин заговорил задумчиво и неторопливо, словно рассуждал о неясном, вызывающем споре отрывке из библейского текста:

— Интересно, можно ли что-нибудь сделать с ракетами, не подвергая опасности горожан?

— Что-то наверняка можно сделать, — ответил Анелевич. Основываясь на своем профессиональном опыте, он изучил позиции ракетной батареи, когда ящеры вели подготовительные работы. — Л вот что произойдет с городом потом — уже другой вопрос.

— Ящеры не нацисты, они заложников брать не будут, — задумчиво произнес Ассишкин.

— У меня такое ощущение, что они знают о войне из книг, — ответил Мордехай. — Однако очень многие неприятные вещи, несмотря на их высокую эффективность, редко попадают в книги. — Он пристально посмотрел на Ассишкина. — Вы полагаете, что я должен предпринять какие-то шаги относительно ракетной батареи?

Доктор заколебался. Он понимал, что вступает на опасный путь. Наконец, он сказал:

— Я подумал, что ты имеешь опыт в проведении подобных операций. Я ошибся?

— И да, и нет, — ответил Анелевич. Иногда необходимо рисковать. — Играть в игры с ящерами здесь совсем не то же самое, что в Варшаве. Там гораздо больше домов, где можно скрыться — да и людей, среди которых легко затеряться. К тому же, ракетные установки стоят на открытой местности — подобраться к ним незаметно очень трудно.

— Я уже не говорю о колючей проволоке, которой ящеры окружили свои позиции, — пробормотал Ассишкин.

— Совершенно верно.

Анелевич подумывал, не попытаться ли ночью подстрелить из маузера нескольких ящеров. Однако у ящеров имелись приспособления, позволявшие им видеть в темноте. Но и без них выстрелы одинокого снайпера вряд ли повлияют на эффективность огня ракетных установок: ящеры попросту заменят раненых или убитых солдат.

Потом Анелевич неожиданно рассмеялся.

— Что тебя так развеселило? — спросил Джуда Ассишкин. — Почему-то мне кажется, что вовсе не колючая проволока.

— Да, вы правы, — кивнул Анелевич. — Однако мне кажется, я знаю, как ее преодолеть.

Он поделился с доктором своими идеями.

Когда Анелевич закончил, глаза доктора засверкали.

— Думаешь, сработает? — резко спросил он.

— У них были серьезные проблемы в Варшаве, — сказал Мордехай. — Уж не знаю, как у нас получится здесь, но мы должны сделать хоть что-то.

— Ты решил не высовываться, не так ли? — спросил Ассишкин, и тут же ответил на свой вопрос: — Да, конечно. Но даже если и нет, мне следовало обратиться к Тадеушу Собецкому. Он знает меня всю жизнь; моя Сара помогла ему появиться на свет. Поговорю с ним завтра утром. Посмотрим, удастся ли нам проявить по отношению к ящерам ту щедрость, о которой ты говорил.

Анелевичу пришлось согласиться. Он жил в доме доктора Ассишкина. Сара не разрешала ему помогать готовить или убирать, поэтому он читал книги и изучал шахматную доску. Каждый день по улице с шумом проезжал запряженный лошадью фургон, в котором лавочник Собецкий отправлял на батарею ящеров продовольствие.

В течение нескольких дней ничего не происходило. Затем, в один яркий солнечный день, когда ни Люфтваффе, ни русские не осмеливались поднять свои самолеты в воздух, батарея выпустила в небо все ракеты, одну за другой — вжик! Вжик! Вжик!

С полей начали сбегаться крестьяне. Мордехаю захотелось плясать от переполнявшего его ликования, когда до него донеслись обрывки разговоров: