Лавка древностей - Чарльз Диккенс

Короче говоря, мистер Свивеллер держал маркизу в пансионе довольно долго, а когда этой очаровательной, умненькой, веселой девушке исполнилось, по приблизительным подсчетам, девятнадцать лет, ему пришлось задуматься — что же с ней делать дальше? В один из своих очередных визитов в пансион он сидел, погруженный в эти мысли, как вдруг маркиза предстала перед ним сияющая и свежая, как никогда. И вот тут-то у мистера Свивеллера промелькнуло в уме (правда, не впервые): а что, если она согласится выйти за него замуж? Как они хорошо заживут вдвоем! И, Ричард тут же изъяснился ей. Какой на это последовал ответ, мы в точности не знаем, во всяком случае не отрицательный, так как ровно через неделю они поженились, и это дало мистеру Свивеллеру возможность повторять потом при всяком удобном случае, что, дескать, он был прав: некая молодая девушка берегла для него свое сердце!

Как раз в это время в Хэмстеде сдавался внаем маленький коттедж с садиком и беседкой для курения — предметом зависти всего цивилизованного мира. Они сняли его и, справив медовый месяц, перебрались туда. Мистер Чакстер удостаивал этот мирный приют своими посещениями каждый воскресный день — приезжал обычно к завтраку и засиживался до ночи, угощая своих хозяев светскими сплетнями и всякими другими новостями. Он продолжал долгие годы питать смертельную ненависть к Киту и все твердил, что готов был примириться с ним лишь тогда, когда его заподозрили в краже пяти фунтов стерлингов, ибо в таком поступке по крайней мере есть дерзновенность и смелость. Но, увы! Полное оправдание лишний раз доказало лицемерный, подлый нрав этого пройдохи. Однако, с течением времени, мистер Чакстер сменил гнев на милость и даже удостаивал Кита своим покровительством, как до некоторой степени раскаявшегося и заслуживающего снисхождения преступника. Единственное, чего он не мог ни простить, ни забыть, — это истории с шиллингом. Если бы Кит вернулся в надежде на дополнительные чаевые, говорил мистер Чакстер, это было бы похвально, но отрабатывать уже полученные деньги — позор, такой позор, какого не искупят ни угрызения совести, ни чистосердечное раскаяние!

Мистер Свивеллер, всегда отличавшийся некоторой склонностью к философствованию, порой впадал в глубокую задумчивость, сидя в курительной беседке, и в такие минуты мысли его вертелись вокруг тайны, окружавшей происхождение Софронии. Сама Софрония считала себя сиротой, но мистер Свивеллер, сопоставляя кое-какие, казалось бы незначительные, обстоятельства ее жизни, начинал подумывать, что мисс Брасс, вероятно, была более осведомлена на этот счет, и, зная о странной беседе своей жены с Квилпом от нее же самой, приходил к выводу, что, будь карлик жив, он тоже мог бы разгадать эту загадку. Впрочем, подобные мысли не нарушали душевного покоя мистера Свивеллера, так как жена у него была веселая, любящая, заботливая, а он (если не считать редких эскапад в обществе мистера Чакстера, которые Софрония, со свойственным ей умом и тактом, даже поощряла) стал теперь большим домоседом и нежным супругом. И за свою совместную жизнь они сыграли миллион партий в криббедж. Добавим еще в похвалу Дику, что, хотя мы зовем его жену Софронией, он сам называл ее не иначе как маркизой, и в память того дня, когда маркиза поразила его, больного, своим появлением в комнате, всегда приглашал мистера Чакстера к обеду, и обеды эти проходили в торжественной, праздничной обстановке.

Игроки Айзек Лист и Джоул вместе с их верным сообщником мистером Джеймсом Гровсом продолжали с большим или меньшим успехом подвизаться на своем почтенном поприще до тех пор, пока длинная и тяжелая рука закона не разметала всех троих в разные стороны, после крушения одного их смелого замысла. Этому при скорбному обстоятельству они были всецело обязаны своему новому сподвижнику — Фредерику Тренту, который, весьма некстати попавшись в каких-то плутнях, невольно навлек возмездие и на их голову и на свою собственную.

Что касается самого Фреда, то он успел бежать за границу и пустился там во все тяжкие — другими словами, предал поруганию все те духовные силы и способности, которые, при разумном пользовании ими, возвышают человека над животным, а при неразумном — доводят его до состояния хуже скотского. Впрочем, это продолжалось недолго. Один незнакомый нам соотечественник Трента, посетивший парижскую больницу, где выставляют тела утопленников, узнал его, несмотря на то, что он был сильно изуродован в предшествовавшей смерти потасовке. Незнакомец никому не сообщил о своем открытии до возвращения на родину, и мертвец так и остался на чужбине неопознанным и всеми забытым.

Младший брат, или, как мы уже привыкли его называть, одинокий джентльмен, долго уговаривал бедного учителя покинуть уединение и предлагал ему свою дружбу. Но этого скромного человека пугал шумный мир — старый дом у кладбища был куда милее его сердцу. Школа, деревушка, привязанность мальчика, тоскующего по ней, приносили ему тихое удовлетворение, а благодарность друга, вполне им заслуженная (упомянем об этом вскользь и тем ограничимся), сделала то, что теперь его уже нельзя было называть бедным учителем.

Этот друг — одинокий джентльмен, или, если вам угодно, младший брат, горевал тяжело, но горе не превратило его в мизантропа, не омрачило ему души. Любовь к людям взяла в нем верх. Он решил повторить тот путь, которым шли старик и девочка, — путь, известный по ее рассказам, — и долгое время странствовал, останавливаясь там, где останавливались они, полнее ощущая их страдания и их радости. Те, кто помогал им, не укрылись от его глаз. Сестры, с которыми она породнилась своим одиночеством, миссис Джарли из кабинета восковых фигур, Кодлин, Коротыш — он отыскал их всех, и человек, приютивший бедных скитальцев у своего горна, разумеется, тоже не был забыт.

Слухи о злоключениях Кита разнеслись повсюду, и многочисленные доброжелатели выражали стремление позаботиться о его дальнейшей судьбе. Сначала Кит и слышать не хотел о том, чтобы уйти от мистера Гарленда, но серьезные доводы старичка хозяина, наконец, убедили его, и он примирился с мыслью о возможных переменах в будущем. Хорошее место ему подыскали с такой быстротой, что у него дух захватило от неожиданности, а предложил это место один джентльмен — из тех, что в свое время были убеждены в виновности Кита и действовали соответственно этому убеждению. С помощью того же доброго человека миссис Набблс избавилась от нужды и зажила припеваючи. И Кит частенько говорил потом, что величайшая беда, которая стряслась с ним в жизни, положила начало его дальнейшему благополучию.

Читатель спросит: а как же Кит, остался холостяком до конца дней своих или женился? Разумеется, женился, и, разумеется, на Барбаре! И вы только подумайте, до чего интересно получилось: маленький Джейкоб стал дядюшкой задолго до того, как его икры, о которых мы упоминали выше, облеклись в суконные панталоны! Но это еще не самое интересное, так как по естественному ходу вещей дядюшкой пришлось стать и малышу! Восторг, с которым встретили это радостное событие матушка Кита и матушка Барбары, не поддается описанию. Убедившись в полном своем единодушии и по этому вопросу и по многим другим, они поселились под одной крышей, и с тех пор свет не видывал более крепкой дружбы! И цирк Астли имел все основания благословлять судьбу, потому что Кит со своими родственниками ходил туда раз в три месяца — в амфитеатр! И мать Кита говорила совершенно правильно, когда у Астли производили очередную побелку фасада, что тут не обошлось без денежек ее сына, и добавляла: «А если бы хозяин цирка знал про это, — любопытно, что бы он почувствовал, увидев нас!» И вот детишкам Кита уже исполнилось кому шесть, кому семь лет, и среди них была Барбара, прехорошенькая Барбара, и точная копия, точный портрет маленького Джейкоба, каким он вспоминается нам в те далекие времена, когда его впервые угостили устрицами, и, разумеется, был Авель, крестник своего тезки, и Дик — любимец мистера Свивеллера. Вечером детвора часто собиралась вокруг Кита и одолевала его просьбами расскажи да расскажи о доброй мисс Нелл, которая давно умерла. Кит рассказывал, а они слушали его, обливаясь слезами, и все-таки жалели, что рассказ так быстро кончился. А Кит утешал их: мисс Нелл ушла на небеса — туда, куда уходят все добрые люди; и если они будут такие же хорошие, как она, то встретятся с ней и узнают ее. Потом Кит рассказывал, что мальчиком он не мог ходить в школу по бедности и что мисс Нелл сама учила его грамоте, и вспоминал, как старик говорил: «Вечно она подтрунивает над бедным Китом!» Тут дети утирали слезы и заливались смехом, и общему веселью не было конца!

Иногда Кит водил их туда, где она жила когда-то, но эту улицу трудно было узнать теперь. Старую лавку давно снесли, на ее месте проложили широкий проспект. Кит рисовал палкой квадрат на земле и показывал: вот здесь. Но мало-помалу он и сам начал забывать, где стояла лавка древностей, и говорил: «Уж очень все изменилось кругом, не поймешь… как будто она была здесь…» Вот что значит несколько лет, и вот как все минует, все забывается, словно сказка, рассказанная нам давным-давно!