Театр эллинского искусства - Александр Викторович Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По одному или по два разных учителя представлены на сторонах килика? Не берет ли все четыре урока один и тот же мальчик, приведенный в гимнасий наставником? Или мальчики и наставники тоже разные? Оставляю эти спорные вопросы в стороне, потому что Дурис, адресуя килик симпосиастам, может быть, и не стремился к определенности. Отправляйте, мол, сыновей в гимнасии, где и вас учили. Ибо настоящим гражданином полиса становится только тот, кто облагорожен пайдейей. В тондо на дне килика виден повзрослевший мальчик — прекрасный нагой эфеб, снимающий сандалию перед омовением.
Преподаватели стихосложения и игры на лире старше, опытнее учителей грамматики и пения. Главная фигура — сидящий посредине аверса на изящном клисмосе бородач, который с улыбкой демонстрирует симпосиастам папирус с поэтическим текстом: посмотрите-ка, что тут написано!
Скорее всего, это зачин утраченной поэмы Стесихора: «О Муза, позволь мне воспеть широкотекущий Скамандр»[760], — переписанный, может быть, по заданию учителя, на память, с забавными орфографическими и синтаксическими ошибками. Ошибки допустил не Дурис, а мальчик, стоящий перед учителем[761]. Юмор положения могли оценить вполне только грамотные сотрапезники, в свое время учившиеся в гимназии прилежнее очаровательного маленького грамотея. Без этой мизансцены роспись килика была бы удручающе дидактичной.
Дурис представил в наглядной форме программу воспитания в духе пайдейи, которую полвека спустя изложит Протагор[762] в названном его именем диалоге Платона, возражая Сократу, сомневающемуся, что добродетели можно научиться «старанием и обучением». Родители,
когда посылают детей к учителям, велят учителю гораздо больше заботиться о благонравии детей, чем о грамоте и игре на кифаре. Учители об этом и заботятся; когда дети усвоили буквы и могут понимать написанное, как до той поры понимали с голоса, они ставят перед ними творения хороших поэтов, чтобы те их читали, и заставляют детей заучивать их, — а там много наставлений и поучительных рассказов, содержащих похвалы и прославления древних доблестных мужей, — и ребенок, соревнуясь, подражает этим мужам и стремится на них походить.
И кифаристы, со своей стороны, заботятся об их рассудительности и о том, чтобы молодежь не бесчинствовала; к тому же, когда те научатся играть на кифаре, они учат их творениям хороших поэтов-песнотворцев, согласуя слова с ладом кифары, и заставляют души мальчиков свыкаться с гармонией и ритмом, чтобы они стали более чуткими, соразмерными, гармоничными, чтобы были пригодны для речей и для деятельности: ведь вся жизнь человеческая нуждается в ритме и гармонии. Кроме того, посылают мальчиков к учителю гимнастики, чтобы крепость тела содействовала правильному мышлению и не приходилось бы из‐за телесных недостатков робеть на войне и в прочих делах[763].
Совершенствовать чувство ритма и гармонии можно было и вне стен гимнасия у профессионалов, дающих частные уроки. В конце VI века до н. э. таким был прославившийся игрой на лире и флейте афинянин Смикитос. Его имя встречается на трех вазах той поры[764]. Одна из них — мюнхенская гидрия, расписанная Мастером Финтия около 510 года до н. э. На тулове гидрии Смикитос учит играть на лире Евтимида — юного, но уже с пушком на щеках, и Тлеполема, мальчика лет десяти (ил. 345). В сторонке стоит, опираясь на посох, Деметрий, муж во цвете лет, может быть, родитель или эраст одного из учеников. Все в венках. Смикитос, сидящий справа на клисмосе, обнажен по пояс. Он играет на лире, внимательно следя сразу за обоими учениками. Тлеполему, стоящему перед учителем, пока рано брать в руки лиру. Закутанный до плеч в гиматий, он двумя высунутыми пальчиками повторяет движение пальцев учителя. Евтимид в гиматии, переброшенном через плечо и открывающем торс, сидя на табурете, провел плектром по струнам своей лиры, приглушил струны и взглянул на Смикитоса. Деметрий, глядя слева, с любопытством вытянул шею. Судя по надписи за ним, он присутствует на этом уроке с удовольствием.
Ил. 345. Мастер Финтия. Гидрия. Ок. 510 г. до н. э. Выс. 47 см. Мюнхен, Государственные античные собрания. № 2421
На плечиках гидрии пируют, полулежа, опираясь на узорчатые подушки, две полуобнаженные гетеры. Они играют в коттаб. Хотя эта игра изображалась на вазах часто, точного ее описания нет. Ясно, однако, что она состояла в том, чтобы, объявив во всеуслышание имя того, чьей любви ты добиваешься (на вазах имя нередко указывали), раскрутить сосуд с недопитым вином на указательном пальце, просунутом сквозь ручку, и плеснуть по какой-то цели. Нужен отменный глазомер и ловкость руки, чтобы попасть в цель и тем самым получить предзнаменование взаимной любви.
Та, что слева, — черноокая, легкая, гибкая, проворная, с высоким тюрбаном на голове, очень идущим к ее живой физиономии, — крутанув на пальце сосуд, напоминающий и скифос, и килик, внезапно обернулась к подруге и, улыбнувшись, с очаровательной грацией взбрыкнув точеными ножками, сопроводила посвящение возлюбленному восклицательным жестом. Ее сотрапезница — с повязкой, охватывающей волосы, светлыми глазами и мощным торсом — вращает свой скифос спокойно, утвердив локоть на колене. Мы не знаем, кому из них и не обеим ли сразу принадлежит посвящение. Как бы то ни было, в этот момент они становятся соперницами за любовь того, чье имя указано в надписи, проходящей между их лицами. Это имя одного из тех, кто изображен внизу на тулове вазы. Кто же он? Знаменитый музыкант? Респектабельный Деметрий? Трогательный Тлеполем? Нет, нет и нет. «Тебе, прекрасный Евтимид, жертвую я этот глоток!» — гласит надпись. Как вы думаете, нравился ли бы он им так же, если бы не умел играть на лире?
С гимнасических и частных уроков перенесемся лет на сто вперед — в афинский театральный мир конца V века до н. э. Роскошный волютный кратер в неаполитанском Археологическом музее, прославлявший фиванского авлетиста Пронома и давший имя расписавшему его Мастеру, — самая известная эллинская ваза с театральным сюжетом.
Персонажи, чьи имена можно на вазе прочитать, размещены двумя нестрого разграниченными ярусами на полосе, занимающей около одной трети общей высоты кратера. Размеры фигур более или менее близки к пятнадцати сантиметрам. Этого было
