Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

с Крымом, Кубанью и Закавказьем. Он верил, что проводимый в жизнь твёрдой рукой план может быть успешным. Он отправил в Мариуполь, где были огромные запасы угля, четырнадцать пароходов, а в Батум за нефтью три наливных судна. Ему удалось вывести из состояния простоя два крупных завода, которые могли обеспечить работой и накормить до пятидесяти тысяч рабочих и членов их семей. В промышленных кварталах открылось несколько столовых для неимущих. К Пасхе по его распоряжению приготовили пайки для населения: керосин, обувь, кофе, чай. Он и его сотрудники ждали хлеба, который должны были доставить союзники. В телеграмме из Парижа, полученной за подписью Клемансо, говорилось, что Одесса будет обеспечена продовольствием из расчета миллиона мирного населения.

Напряжённая работа приносила свои плоды. Но его огорчало бездействие военных властей. Получение обещанного генералом хлеба по непонятным ему причинам задерживалось. В румынской Констанце и в занятом войсками Антанты Константинополе были огромные запасы американского хлеба, а у крестьян на Кубани около пятидесяти миллионов пудов излишков зерна. Рутенберг, надеясь добиться поставок продовольствия, отправлял телеграммы то генералам Франше д’Эспере и Бертелло, то американскому уполномоченному в Турции Герберту Гуверу. Неожиданно в начале апреля деятельность краевого правительства был остановлена слухами о готовящейся эвакуации Одессы.

Бегство союзников

1

Обеспокоенный этим известием Рутенберг в тот же день поехал в штаб французских войск. Фрейденберг как обычно сидел за столом и что-то писал.

— Господин полковник, я слышал, готовится эвакуация?

— Генерал д’Ансельм её пока ещё не утвердил. Впрочем, какого хера вы суёте свой нос в наши дела?

Пинхас слышал от сотрудников о его заносчивости и грубости, но голос на него Фрейденберг повысил впервые.

— Я не вижу серьёзных причин для этого, господин полковник.

— Да будет Вам известно, на Парижской конференции принято решение эвакуировать отсюда союзные войска.

— Но наши войска по численности значительно превосходят силы противника, — попытался объяснить Пинхас свою точку зрения. — Жизнь в Одессе налаживается. Электростанция получила уголь. Транспорты с хлебом на пути к городу.

— Ваше дело, господин Рутенберг, обеспечить жизнь города. А вопросом эвакуации занимается военная администрация. Прошу Вас вернуться к порученным Вам обязанностям.

Рутенберг понял, что происходит какая-то нечестная игра, и он ничего не добьётся. Он вспомнил, как один из его доверенных лиц сказал ему, что Фрейденберг негласно встречался с представителем ВЧК Жоржем де Лафаром и, возможно, получил от него большую взятку за то, чтобы тот спровоцировал отправку союзных войск. Рутенберг также слышал о ходящей по городу дезинформации, организованной большевистским подпольем, которая убеждала французов в падении кабинета Клемансо и необходимости немедленного возвращения на родину. Он вернулся в Совет обороны и задумался. У него уже не вызывало сомнения, что приказ французского правительства Фрейденберг сфальцифицировал, и эвакуация состоится. Следовательно, нужно вывозить из Одессы друзей и товарищей по партии социалистов-революционеров. Их кроме него никто не спасёт. Он поднял телефонную трубку и набрал номер Фондаминского.

— Илья Исидорович, это Рутенберг.

— Здравствуй, Пинхас. Чувствую, ты позвонил не просто так.

— Ты прав. Сегодня говорил с Фрейденбергом и понял, что готовится эвакуация французских и прочих войск.

— Мне один мой знакомый тоже об этом намекнул, — взволнованно произнёс Фондаминский.

— Ты хорошо знаешь всех наших одесситов. Составь-ка подробный список. И принеси завтра утром ко мне в Совет. Я должен его утвердить. И сообщи всем, чтоб собрались к отъезду. Только прошу предупредить, чтобы не делали шума. Ведь приказ об оставлении города ещё не объявлен.

— Спасибо, Пинхас. Сейчас же этим займусь.

Утром, когда Рутенберг и Фондаминский встретились, генерал д’Ансельм объявил об эвакуации из Одессы сил Антанты. Пинхас стал просматривать список, по ходу внося изменения и дополняя его фамилиями своих друзей и однопартийцев.

— А почему не записаны Иван Алексеевич Бунин и его жена? — спохватился Рутенберг.

— Я просил Цетлину с ними поговорить. Она перезвонила и сказала, что уезжать они пока душевно не готовы.

— Жаль, что они упускают такую возможность. Они, я знаю, не сторонники большевиков.

— Я записал и Грузенберга с женой, — произнёс Фондаминский. — Но с ним тоже не всё ясно.

— Что именно?

— Ты же его знаешь. Он очень своенравный человек.

— Я ему сейчас позвоню.

Пинхас набрал номер, и в трубке послышался знакомый голос.

— Оскар Осипович, здравствуйте. Это Рутенберг. Я исходатайствовал пароход для русских беженцев. Мы включили Вас в список эмигрантов и заказали каюту. Вы собираетесь?

— Спасибо за заботу, но никуда не уеду: мне опротивело постоянное бегство из Мекки в Медину и обратно.

— Большевики Вас расстреляют!

— Расстреливать меня, адвоката, не за что. Я даже выиграл много лет назад дело, в котором моим подзащитным был Троцкий.

— Сейчас никаких гарантий у Вас нет. К стенке могут поставить без разбора.

— Ну что ж, если моя смерть доставит им удовольствие, утешусь мыслью, что не только моя жизнь, но и смерть оказались полезной.

— А Вы всё-таки подумайте.

— Я уже подумал, Пинхас