Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли

Поднимаю взгляд, и тут же улавливаю блестящий напротив. Но замираю всем телом от другого. Сан улыбается так открыто, так по-настоящему искренне, что это оглушает. Я видела его таким лишь дважды: в Париже у Монмартра, и дома, когда он смотрел на сверкающие осколки зеркал на берегу рядом со своим домом.

Не знаю, станет ли он эгоистом в будущем. Но уверена, в другом:

Вера, наконец, обрела свою веру.

Эпилог. Сан

Год спустя

— Говорит командир борта "1558". Запрашиваю посадку.

— Борт "1558", посадку разрешаю.

Я выравниваю штурвал, а бросив взгляд в сторону, качаю головой. Джеха продолжает пыхтеть, и злиться.

— На посадке сосредоточься. Не первый раз же. Хватит психовать.

— Конечно, пупсик, — зло отвечает.

Мы заходим на посадку, плавно снижаемся, и так же спокойно приземляемся. Как только самолет останавливается, в кабину входит бортпроводник. Юна мило улыбается, и впускает Ханну. Дочка садится на место Джеха, который хватается за сотовый и выскакивает из кабины сразу.

— Как здесь красиво, аппа. *(Папа) — Ханна восторженно осматривает Миланский аэропорт, и подпрыгивает на сидении. — У нас, правда, целых две недели?

— Нэ, — киваю, а Ханна с блеском в глазах отвечает улыбкой.

Обратно в кабину врывается Джеха, и едва не плача, шепчет:

— Это злой рок? Ну почему, как только я на работе — она рожает. Неужели в этот раз нельзя было подождать?

— Г-х-м… — я прочищаю горло, и кошу взгляд на Ханну.

Дочка рассматривает приборные панели, и только делает вид, что не понимает о чем речь.

— Что ты кашляешь? Я на тебя посмотрю через пару-тройку месяцев, пупсик. Вот потеха будет.

— Папа, возьмет отпуск, а у меня как раз каникулы.

Я издаю смешок, смотря на то, как у Джеха меняется цвет лица. Он бледнеет, понимая, что его осадил ребенок. В этот раз никто не виноват. Просчитать подобное невозможно, даже будучи пилотом гражданской авиации, не связанным присягой.

Джеха улетает первым же рейсом, как только мы оставляем борт на стоянке. Его зафрахтовали, а нам дали небольшой отпуск, который я, наконец, решил использовать для нескольких важный целей.

Во-первых, я дико соскучился по Вере. Она улетела в Париж всего две недели назад, а дом будто опустел без нее. Сперва, я долго привыкал к тому, что теперь стал действительно семейным человеком.

Каждый раз, выходя из спальни по утрам, я замираю в проходе, и опираюсь плечом о косяк. Это происходит действительно каждое утро, когда я дома. В тот момент осматриваю, наверное, одну из самых счастливых картин в нынешней жизни. У стола стоит Вера с Имо, а вокруг спешно носится Ханна. Она собирается в школу, а девочки смотрят любимое ТВ шоу. Вера готовит завтрак для Ханны, а любимая старушка уходит на рынок.

Когда Вера две недели назад улетела, эта картина исчезла, и даже Ханна перестала улыбаться так ярко по утрам. Моя девочка, наконец, решилась назвать ее мамой, а следом привязалась настолько, что даже сейчас в нетерпении разговаривает с Верой по телефону.

— Как ты и просил, аппа, я не сказала омма, куда мы едем. Ты уверен, что аджосси… Он не станет злиться на нас? Не прогонит тебя? — Ханна всегда аккуратно спрашивает о взрослых вещах.

Она так быстро выросла.

— Не станет, милая. Есть вещи, которые человек должен сделать, даже боясь осуждения, стыда и боли. Это долг, Ханна. Долг, который я обязан вернуть, милая. Но тебе не обязательно ходить со мной. Ты точно не хочешь подождать в гостинице? — открываю дверцы арендованного автомобиля.

Ханна садится в салон и кивает. Опустив вещи в багажник, занимаю место водителя, а дочка убедительно отвечает:

— Для тебя это важно. Я не хочу оставлять тебя одного. Это неправильно. К тому же, это я напросилась с тобой. Значит, и ответственность нести надо.

— Порой ты говоришь, как Имо, — бормочу и выруливаю из стоянки аэропорта.

Поскольку в Италии я впервые, приходится действовать интуитивно. Чтобы добраться из Милана до Тосканы, мы с Ханной проводим в пути не меньше четырех часов. Все это время, дочь снимает видео блог, оживленно рассказывая о том, куда попала. Ей интересно, хотя я не вижу в подобном ничего полезного. Имо ворчит без конца, и я, кажется, начинаю ее понимать. Столько времени уделять девайсу чревато.

Однако же спустя двадцать минут, именно он помогает не опростоволоситься.

— Аппа, только не говори, что мы заблудились.

— Нет, милая, — я поджимаю губы, и сверяю данные навигатора с картой.

Мы встали на обочине дороги между виноградников. И если быть честным, я вообще не представляю, где мы. Но дочери об этом лучше не знать.

— Аппа, ты же военный. Ты серьезно? — Ханна округляет глаза, и качая головой, что-то быстро стенографирует в сотовом.

Пока я пытаюсь сохранять спокойствие, ее телефон издает писк, и Ханна высокопарно произносит:

— Мы в десяти милях от Тосканы. Ты свернул на дорогу, которая ведет в Монтэ-Пуль-чьяно… Очень трудно произнести.

— Откуда ты узнала? — я хмурюсь, действительно замечая на карте поворот, в который не свернул.

— Томаш ответил, — спокойно бросает, а я покрываюсь коркой льда.

— Какой Томаш? — тихо и на низких тонах спрашиваю, а Ханна виновато прячет взгляд. — Ханна, я жду ответ.

Ей тринадцать, и вот, что значит, когда родной отец не понимает и не контролирует, в каких таких сетях обитает профиль его дочери.

А пора бы озаботиться.

— Ханна?

— Это мальчик, который подписан на меня. Я просто спросила в комментариях под своим последним видео, где мы находимся.

— И Томаш…

— Просто зритель на моем канале "тикток", — Ханна аккуратно отвечает, а я замечаю, что перегнул слегка палку.

— Прости, милая. Просто, я хочу быть уверенным, что ты в безопасности.

Завожу авто, а Ханна шепчет:

— Это так приятно, оказывается.

Я округляю глаза, и даже немного притормаживаю. Искоса смотрю на Ханну, а она не поднимает головы от проклятого телефона и говорит:

— Это так круто, когда тебя вот так ругают. Оказывается, я очень хотела, чтобы ты, наконец, меня отругал за что-то, аппа.

В немом шоке, я поворачиваюсь к дороге, не в силах подавить комок в горле. Каким таким образом, я дожился до того, что мой ребенок радуется, когда ее ругают?

— Ханна, то, что ты говоришь ужасно. Ты не должна радоваться тому, что тебя ругают. Это неправильно.

— Но это значит, что ты здесь, — она перебивает меня шепотом, а я торопею. Кажется, и волосы на макушке встают дыбом. — Ты спрашивал, почему я так упорно, снова и снова,