Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант - Юрий Беспалов

— Людмила Георгиевна, — спрашивал я, — а правда ли, что Щедрин, помимо сведения песнопения с концертной музыкой, впервые ввел какую-то авангардную сирену, звук ее почти как при пожаре?

— Похоже на пожарную, действительно. Был момент, что часть публики, не поняв, что происходит, во время последней генеральной репетиции ринулась к выходу, думая, что начался пожар. Такой звук в «Поэтории» был. Много чего было. И церковные колокола, и хоры, и «Матерь Божия»…

Сначала «Поэтория» редко появлялась в концертных афишах. В перерывах между исполнением нового для нее сочинения Зыкина то и дело заглядывала в ноты: ей казалось, что ее работа в щедринском опусе далека от совершенства. Но когда «Поэтория» была исполнена в Англии, в Бостоне, на Международном фестивале и получила признание за высочайший уровень исполнения, за оригинальное использование фольклора в симфоническом произведении, тогда она поняла окончательно, какую творческую высоту взяла. «Словно академию закончила», — говорила она.

— Людмила Георгиевна, а при чем тут был Эрнст Неизвестный? Газеты английские и о нем писали. По крайней мере, судя по публикациям в прессе, его тоже лаврами не обошли…

— После эмиграции Неизвестного имя его было запрещено. Но Родион Константинович оставил стихи о нем в «Поэтории». И Бостонский фестиваль пригласил на исполнение Эрнста как героя «Поэтории».

— Ну хорошо, о вашей «Поэтории» я теперь кое-что знаю. Но «живьем» ни разу не слышал…

— Так слушай…

И Зыкина встала и запела тут же, в кабинете:

Матерь Владимирская!Матерь Единственная!Первой молитвой,Молитвой последнейСтань нашей посредницей,Матерь Владимирская!

Закончив петь, спрашивает:

— Ну как?

— Нет слов! Но с оркестром, наверно, еще лучше!

— Еще бы, — согласилась Зыкина.

История создания песни «Течет Волга», ставшей визитной карточкой певицы, такова (за рубежом конферансье или ведущий программы концерта Зыкиной объявлял зрительному залу: «Исполняет мисс Волга из Москвы»).

Поэт Лев Ошанин, родившийся на Волге и проводивший «вечера юношества», как он говорил, на Волге, годы вынашивал мысль написать стихотворение или поэму, посвященную великой русской реке. «Долго не решался взяться за волнующую тему, — рассказывал поэт, — очень уж боязно было после „Из-за острова на стрежень“ или „Вниз по матушке по Волге“ браться за перо. И вот как-то позвонил мне Марк Григорьевич Фрадкин, известный всем композитор, и сказал, что для панорамного кинофильма о Волге режиссер Яков Сегель, который по заказу Парижа его снимает, просит написать песню. Это было заманчиво и страшновато одновременно. Но я без раздумий согласился: надо так надо. Мы приехали с Фрадкиным к съемочной группе в Волгоград и там на борту парохода „Аргунь“ строка за строкой, поворот за поворотом создавали песню». Вот каким был самый первый вариант песни:

ИздалекаТечет река,Полна своих забот.И никогдаЕе водаОбратно не придет.Мой причалПозади,Там любовь.Там дожди,Берег, полный огня…Волга, не забывай меня!А сколько разВ рассветный час,Ты в путь меня звала,А по веснеНавстречу мнеБосой девчонкой шла…

И снова: «Мой причал позади…».

Была в этом варианте и такая строфа:

Бегут леса,Бегут дома.А с ними жизнь сама.И Ярославль,И ХохломаОпять сведут с ума.

Была готова музыка, насколько я вспоминаю сейчас, очень привлекательная. Фрадкину долго казалось, что «Мой причал…» — это и есть припев песни. А та музыкальная фраза, которая сейчас является рефренной, — «Издалека долго течет река Волга…» — сначала казалась вступлением к песне.

Четвертая строка рефрена была длиннее. И у меня было так:

Издалека долгоТечет река Волга,Конца и края нет.Течет река Волга —И красит небо в синий цвет.

Мне это очень нравилось, а Фрадкину — нет. Но я не сдавался. Кончилось тем, что Фрадкин сократил музыку, и влезло только «конца и края нет»… Я сначала обиделся. Но музыка и песня в целом стали значительно лучше. Когда песня в первый раз прозвучала по радио, мне позвонил поэт Владимир Дыховичный и, похвалив песню, сказал: «Слушай, это же очень трудно. Там все слова рифмуются».

Оказалось, что в рефрене действительно все рифмуется. А я этого не заметил.

Так часто бывает в песне — некоторые формальные особенности используются поэтом интуитивно, без заданной схемы. Но, конечно, если бы была хоть маленькая натяжка, хоть одно неестественное слово, все надо было бы переделывать и отказаться от рифмы. Помню, что во второй части припева никак не находилась третья строка:

Среди хлебов спелых,Среди снегов белых…

Нужна была еще одна, такая же точно по ритму. А потом уже шло: «А мне семнадцать лет…». Я перепробовал разные строки с рифмой к словам «спелых и белых». Но сразу все получилось, когда нашлась повторная строка из первой части припева:

Течет моя Волга,А мне семнадцать лет…

Кстати, далеко не все песни выдерживают такую поголовную рифмовку. В «Волге» рифма оказалась на месте…

Песню для фильма записал Владимир Трошин. Но когда редакция «Доброго утра» попросила разрешения передать песню перед выходом картины на радио, Сегель разрешение дал, а ролик с записью не дал. И для радиослушателей первым исполнителем песни «Течет Волга» был Марк Бернес.

Через некоторое время на декаде русской литературы и искусства в Узбекистане на прощальном вечере неожиданно для всех «Течет Волга» спела Людмила Зыкина. Трудно объяснить, что я испытал. Она пела эту песню так, как будто ее поет сама Волга, сама Россия, подняла в ней пласты глубины и правды. И после Зыкиной не было, по-моему, ни одной певицы, которая могла сравниться с ней в исполнении «Волги». Мне, как автору текста, было приятно слушать еще и потому, что пела она, не тронув ни одного слова, ни одной запятой. Да и Марк Григорьевич, насколько я знаю, пришел в восторг от зыкинского исполнения «Волги». Вот рассказ самой певицы: «После Бернеса и Трошина популяризацией песни „Течет Волга“ занялись Майя Кристалинская и Капитолина Лазаренко. А я все никак не могла решиться — казалось, нет у меня ровного звучания в низком и высоком регистрах. Но сама себе потихоньку внушала: надо пробовать. Стала осторожно подбираться ко все еще „засекреченной“, но уже разжигавшей мое самолюбие „Волге“. Как видно, шел процесс узнавания песни, проникновения в ее глубинные тайны. Смущало меня и одно немаловажное обстоятельство, что эта песня — мужская. Но затем решила — не так уж это важно. Шло время. Песня словно магнитом тянула меня к себе, и я находила в ней все новые грани и достоинства. Наступил какой-то миг, и я почувствовала, что не могу не спеть ее. Если попытаться кратко сформулировать мое впечатление от этой песни, то я бы сказала — стирание грани между зрительным залом и сценой, между исполнительницей и слушателями. Песня словно перелетает через рамку и входит в душу людей независимо ни от чего — возраста, профессии, характера…»