Большевизм от Моисея до Ленина - Дитрих Эккарт

— Таких прелестей, — скривился он с отвращением, — можно еще немало найти в этом роскошном экземпляре религиозной книги. Но апогей всего, это то, что раввинам уже разрешены половые связи с нееврейскими девочками, «младше, чем три года и один день», так как в Ветхом Завете написано: «И всех детей женского пола, которые не познали мужа, оставляйте в живых для вас», то есть, именно для священников.[130]

Самое безумное извращение и самое ужасное словоблудие одновременно. В еврейских головах это должно выглядеть страшным.

— Как кажется, — ответил я, — они придерживаются противоположного мнения, иначе их отражение, Талмуд, не возвещало бы нам: «израильтяне для Бога желаннее, чем ангелы» или «мир был создан только ради израильтян», или «кто дает пощечину еврею, тот бьет самого Бога» или «солнце освещает землю, дождь оплодотворяет ее только потому, что на ней живут израильтяне» и дальше в духе той же скромности[131] Также раввин Голдман несколько лет назад сказал в одной речи[132]: «Евреи — это духовные аристократы, народ королей». Я должен согласиться: та кучка королей, которую я видел недавно, как она торговалась в грязи на свином рынке в Штраубинге, в грязи, жестикулируя руками и ногами, отнюдь не произвела на меня впечатления настоящих князей. Даже в моем любимце, адвокате докторе Левингере, я до сих пор тоже не смог обнаружить ничего специфически королевского; впрочем, могло случиться, что это совсем ускользнуло от меня в пылу борьбы на всех моих процессах с ним. У Ауэра[133] есть что-то такое, даже сильно, вообще уже во внешнем виде; но он не еврей, а обезьяна, как называет Талмуд всех неевреев в отличие от людей, т. е. израильтян.[134] Но его тесное сближение с евреями позволяет сделать вывод о том, что для него такое его место в еврейской табели о рангах не имеет значения. Ну что ж, каждому по его вкусу.

— Для еврейской мании величия, — добавил он, — я думаю, даже в медицинском словаре есть исчерпывающее определение. Но как они могут скрывать ее, насколько чудесен этот дар перевоплощения! Все же, иногда, конечно, она пробивается наружу. «А что же вы думаете?» — слышал я недавно, как до глубины души оскорбленная маленькая девочка-еврейка в ответ на вопрос, протестантка она или католичка, ответила «Я еврейка!». Рядом ее отец тем временем делал одну копченую селедку за другой. Да, выгода! Если это приносит выгоду, то еврейский король станет хоть глистом.

— Кто это знает, — ответил я, — тот чувствовал бы обиду всякий раз, когда он видит такого вонючего еврея как по-приятельски сидящего рядом с нашими рабочими. Он обращается к ним «Товарищ!» и «Дорогой друг!» и, возможно, даже на «ты», а в его душе самое безграничное презрение. И добрые люди воображают себе, что они для него что-то стоят. Как тут не отчаяться.

— Пока у них, — сказал он, — в их собственных рядах руководителями являются еврейские сутенеры, они так же мало могут распознать еврейские намерения, как и остальные слои, со всеми которыми без исключения дело обстоит тоже точно так. Некоторое время не говорилось ни о чем другом, кроме как об интеллекте рабочих. Теперь об этом как-то странно замолчали. Мавр как раз неплохо сделал свое дело. Хорошенький интеллект, который не может видеть ничего за пределами партийных шор. Но цели достигнуты: рабочий стал воображать, будто он образованный, и то, что ему внушили, воспринимал уже как свою собственную мудрость. За таким интеллектом был уничтожен его здравый смысл. Если я какому-то упертому марксисту стану растолковывать: вот, смотри, тут французский социалист Фурье[135]; о котором писал твой великий Август Бебель; он называл его «гениально предрасположенной натурой с самым теплым сердцем для человечества»; но он пропустил то место, где Фурье хочет найти способ усмирить евреев, которых он называет «всех без исключения паразитами, торговцами, ростовщиками и т. д.» — если я ему это скажу, то что он сделает? Все, что угодно, но только не то, что сразу сделал бы любой хоть наполовину ясный ум: удивился бы, пригляделся бы к Бебелю попристальнее, задумался бы, почему вдруг этот пылкий почитатель Фурье утратил дар речи как раз там, где речь зашла против евреев. Возможно, что он не сделал бы правильный вывод; но, все же, он, по крайней мере, хоть однажды задумался бы самостоятельно вместо того, чтобы вечно только повторять за другими; его закупоренный мозговой аппарат, наконец, снова пришел бы в движение, и появилась бы надежда на все более быстрый темп и все лучшие результаты.

— Просвещение, — подчеркнул я, — неутомимое просвещение, никакого другого средства нет. Я могу понять чувства рабочих, что они досыта наелись ура-патриотизмом реакционеров, лучше сказать: акционеров; но, как мне кажется, они еще гораздо меньше хотят попасть из огня в полымя. Чтобы избежать этого, им уже пора решиться открыть глаза несколько пошире. «Все колеса остановятся, если твоя сильная рука этого захочет», хвастаются они, и не в состоянии после четырех лет революции остановить даже одного единственного ростовщика. Пора им уже заметить, как над ними издеваются. Стихотворение Гейне «Ткачи» стало для них проникшей в их душу льстивой песней. «Германия, мы ткем твой могильный саван». То, что именно этот жидёнок хотел этим сказать, они не понимают. Убейте Германию и закопайте себя вместе с ней! Или, в конце концов, нет? «Я вымыл бы руку, если бы этот суверенный народ удостоил меня своим рукопожатием», плюнул на рабочее движение этот «аристократ духа» к концу своей жизни.[136] В марксистском издании Гейне бесчисленные места кажутся заклеенными. Партийная дисциплина.

— Он вымыл бы руку, пачкун! — засмеялся он. — И вот тут ты снова видишь все это еврейское высокомерие. Они же не умеют ничего, совсем ничего, кроме как с самым плаксивым выражением лица распылять над миром один яд за другим, и при этом с такой беспредельной надменностью. Правильно: это лежит в сущности евреев, не в Талмуде. Он существует только для того, чтобы они не теряли форму.

— Да они же сами это пишут, — подтвердил я, — кругом. «Талмуд характеризует еврейскую психику так же остро, как и удачно», было написано в одной из первых еврейских газет.[137] По-видимому, они думают: отец не увидит этого. Да и кто читает этот Талмуд. Наши государственные деятели заняты тем, чтобы справиться с Куртс-Малер.[138]

— В принципе, — размышлял он, — Талмуд — это ничего больше, как обширная интерпретация ветхозаветной еврейской морали, и хотя бы поэтому он соответствовал свойственному от природы еврейскому характеру. Если, например, псалом[139] позволяет Иегове говорить своим евреям: «Вы — боги», то Талмуд только делает из этого следствие, когда утверждает, что кто ударит израильтянина, тот ударит самого Бога. И если в Ветхом Завете нееврейские рабы и рабыни каждый раз перечисляются вслед за овцами, ослами и верблюдами, то Талмуд указывает только причину для этой злобной иерархии, объявляя всех неевреев обезьянами и свиньями.[140]

— Книга Талмуда «Сирах», — добавил я, — просто вопит: «Наведи ужас на все народы, подними руку твою на чужеземцев, чтобы они видели твою силу! Гнев огня должен сжечь их. Разбивайте головы князей, которые враждебны нам!». И «Шулхан Арух» неистовствует: «Излей, о, Господи, ярость твою на гоев, которые не знают тебя, и на царства, которые не взывают к имени Твоему! Преследуй их во гневе и искорени их под небом Божьим!» Оба пассажа[141] содержат одну и ту же угрозу, только с тем различием, что «Шулхан Арух» последовательно подчеркивает, что все те, которые клянутся именем Иеговы, должны быть искоренены.

— И с таким отвратительным этическим учением на своей совести, — вспылил он,

— чудо современного еврейства Моисей Мендельсон[142] осмеливается утверждать, что «еврейству надлежит господство над миром». Из-за его религии! Как ученый талмудист он знал всю неистощимую низость еврейских методов — то, что мы здесь привели, это ведь только маленькая их доля — и, несмотря на это… да, тоже, этот лживый, этот изолгавшийся сброд, чистый экстракт лжи!

— И весь Берлин, — сказал я, — тогда как по команде принялся восторгаться этим «мудрым» и «благородным» Моисеем. Но Гёте не удалось провести, он назвал эту благочестивую ловушку для простаков «еврейским враньем»![143] Он знал, для чего все это было. «О, ты, бедный христианин! Только подожди, пока он полностью накрепко свяжет твои крылышки». И никому не бросилось в глаза, что несравненный Моисей в один миг перефилософствовался из простого домашнего учителя в богатейшего основателя банковского дома Мендельсонов, то есть, далеко обошел пресловутое игольное ушко. Хитрый трюк — представлять еврейский народ просто как религиозную общину, был любимым коньком и этого благодетеля. Евреи и сейчас любят так разглагольствовать. Почему, это раскрывает нам доктор Артур Руппин.[144] Чрезвычайные законы против евреев, потирает он руки, хихикая, всегда могли быть направлены только против членов иудейской религиозной общины, так как эта принадлежность — это единственный признак, поддающийся учету для законодательства. Но антисемитизм вовсе не враждебен иудейской религии, он скорее совсем безразличен к ней. Ах, так! «Пой, соловушка, пой!» Прошли времена, когда еврейская религия была для нас безразлична. Теперь она нас даже очень интересует. Повсюду мы следуем за нею и уже при первом знакомстве с ней мы узнали, что то, что евреи называют своей религией, точь-в-точь совпадает с их характером.