Джан — глаза героя - Ольга Перовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день, с утра, Джан прошел еще один новый маршрут: ходил с хозяевами на пляж, к речке.
Там с него сняли шлейку и велели ему «бегать» и «купаться». Нина Александровна так живо и хорошо описывала мужу все движения молодого пса, все его прыжки и ужимки, что Семен Гаврилович смеялся до слез. Он ясно представил себе восторг своего поводыря.
Джан купался, катался в песке и по траве, носился, поджав от восторга хвост, по лугу большими кругами и, наконец, обессилев от счастья, приполз на брюхе к хозяйским сапогам.
Маршрут «Купаться!» и «На речку!» вполне закрепился в сознании Джана. Эту команду он после всегда встречал ликованием.
В тот же день он опять безупречно провел хозяина в хлебный ларек, ходили они и в магазин военторга и там, чтобы не уронить себя в глазах Джана, Семен Гаврилович спросил полдюжины пуговиц.
Дома, правда, пуговиц оказалось не шесть, а двенадцать, но ведь и хлеба отвешивали всегда тоже «с почтением». И сколько ни возвращались они с Джаном исправить такие «ошибки» продавцов — это никогда не удавалось:
— Ну, зачем вы себя затрудняете?! Стоило бы возвратиться, если бы кто позволил себе отпустить вам поменьше, чем спрошено. Но на это ни у кого совести недостанет. Пусть припек поступает в пользу ваших замечательных «глаз». И не думайте никогда беспокоиться, сделайте милость!
Джан с охотой поедал все «излишки» и заметно начинал оживать.
После трех хорошо усвоенных направлений: «В палатку!», «В магазин!», «купаться!» — они проложили еще довольно далекий путь на Силикатный завод.
Заводик был расположен в противоположном от всех прежних маршрутов направлении, по эту сторону железнодорожной линии, километрах в шести, за полем и лесом. Идти надо было глухой проселочной дорогой.
На этот заводик приехал в качестве инженера старый боевой товарищ Сердюкова. Он был тоже инвалидом Отечественной войны, но настолько хорошо поладил со сзоей механической ногой, что постоянно сам подшучивал и посмеивался над собственным увечьем.
Он хотел обязательно затащить Семена Гавриловича к себе на завод, развлечь его, попотчевать на новоселье, показать ему свою холостяцкую квартиру, поднять, одним словом, в товарище дух.
Он еще не знал о появлении Джана и, наоборот, слышал от председателя поссовета, что Семен Гаврилович хандрит и очень тоскует без дела.
Прогулка среди полей и рощ, — по словам этого веселого человека, — была бы очень желательна для двух таких интересных инвалидов в цветущем возрасте.
Они отправились в путь все втроем.
— На Силикатный завод, Джан! На Силикатный, Си-ли-кат-ный за-вод!
В первый раз Джан был с настоящим хозяином в настоящих гостях. Сначала он держался недоверчиво и настороже, но вскоре был покорен добродушием и ласковостью к хозяину и к нему самому «силикатного» человека. Собаки инстинктивно чувствуют фальшь и редко обманываются в оценке людей.
Джану очень понравился «Силикатный завод».
Через несколько дней, проработав еще три недалеких точки: «На почту!», «В парикмахерскую!», «В аптеку!», — Семен Гаврилович решил сделать проверку Джановой памяти.
Они вышли за калитку, и он, не указывая общего направления, скомандовал: «На Силикатный завод! Джан! Слышишь, — на С-и-л-и-к-а-т-н-ы-й!»
Джан сел, сдвинул, точно фуражку, смешно как-то уши на затылок, приоткрыл рот.
— На Силикатный! — строго повторил слепой.
И Джан сам резко повернул от калитки в нужную сторону.
— Хорошо, Джан! Умница, песик! Молодец!..
Джан уверенно пустился в путь. Так же уверенно он прошел в заводские ворота, мимо служащих и рабочих и лихо втащил Семена Гавриловича в уютную квартирку инженера.
— Явились! — восторженно закричал обедавший хозяин. — Сами? Одни?… Без провожатых?!. И прямо к обеду… Пес, дай твою морду, я тебя расцелую!..
И Джан был тут же заключен в объятия, не успев ввиду стремительности нападения обнажить своих клыков.
Как и в первый раз, посещение закончилось пиршеством с пивом, и Джан окончательно утвердился во мнении, что «Силикатный завод» — приятнейший из людей.
До молочной надо было проехать по электричке одну остановку. Выучка Джана выказывалась во всем блеске во время таких поездок. Он был полон заботы и внимания, усаживал хозяина в первый вагон и никому не разрешал прикоснуться к нему во время пути.
Он очень любил сам носить в зубах бидон с молоком. Стоило только громыхнуть ручкой бидончика, снимая его в кухне с гвоздика, как Джан немедленно подавал хозяину свою сбруйку.
* * *Через две недели Семен Гаврилович только командовал, выходя из дома:
— А ну, Джанчик-душа, пошли, брат, на почту! В палатку! На Силикатный!
Или просто погромыхивал бидончиком, и хитрый пес доставлял его прямо в молочную.
Он безошибочно выбирал направление поезда, делая посадку всегда с требуемой стороны, и заливался счастливым лаем оттого, что все желания хозяина были ему совершенно понятны.
Теперь его можно было разбудить среди ночи, и он, не задумываясь, отмечая каждую мелочь в пути, провел бы Семена Гавриловича в любом заказанном направлении.
Дни стояли солнечные, чудесные. Сознание, что с ним всегда надежный проводник и помощник и не нужно больше для каждого шага отрывать от дела усталую жену, — было для Семена Гавриловича таким облегчением, что он чувствовал, будто снова обрел глаза.
Он был весел и бодр, ласкал Джана, шутил с ним во время прогулок, разговаривал с ним, и они не только все больше и больше сдружались, но даже во всех движениях, в походке, в мыслях слились в одно целое.
Так случается иногда с охотником и хорошей охотничьей собакой, но только здесь это было в еще большей степени.
Инструктор Школы собаководства часто звонил по телефону, справлялся о своем воспитаннике.
— Джан, — смеялся Семен Гаврилович. Он прикладывал трубку к собачьему уху. — Расскажи, Джан, Алексею Степановичу, как мы с тобой отлично поживаем.
Собака наклоняла одно ухо, другое… В трубке слышалось знакомое приказание: — Голос! Джан, голос!
И Джан разражался оторопелым лаем.
Семен Гаврилович понемногу расширял круг своей; деятельности. Они с Джаном все чаше появлялись на платформах электрички. Ездили в коллектив слепых, через три остановки в левую сторону, и в районный городок — через пять остановок с правой стороны платформы.
— В райисполком! В город! — приказывал Семен Гаврилович, и Джан знал, где им надо усаживаться, и поднимался на нужной остановке.
— Какая собака! Глядите, какая собака! — слышалось отовсюду, и Семен Гаврилович радовался, как будто это восхищались каким-нибудь его любимым родственником.
В людском потоке они поднимались на мост-виадук, спускались на привокзальную площадь и шествовали вдоль главной улицы, прямо к зданию исполнительного комитета.
С тем же деловым видом пес распахивал лапой дверь в кабинет председателя и, только усадив хозяина в кресло, разрешал себе вольность — поглазеть по сторонам, повилять своему отражению в зеркале и отозваться сдержанным рычанием на сладкий голос диктора из лакированного ящика.
Испытание
То, что сказал по телефону инструктор, очень встревожило и расстроило Семена Гавриловича.
— Да успокойтесь! Это просто общий порядок… Правила воинской дисциплины…
— Да, да… Но только… такие переживания… И к чему они нам?! Я так огорчен!..
Инструктор расспрашивал о Джановой работе и, узнав, что все — и ближние и дальние — поездки собакой уже хорошо изучены, заявил:
— Ну, теперь остается только, чтобы работу поводыря проверила комиссия, и тогда можно будет особым актом закрепить передачу Джана в полную вашу собственность.
— Да ведь он же и так мой! Вы не можете себе представить, до какой степени мы уже привыкли друг к другу. Джан, наверное, никого, кроме меня, знать теперь не захочет, а я… без него… Что же это?!.
— Да успокойтесь, Семен Гаврилович, ведь мы только должны…
— Я пропаду без него… теперь окончательно пропаду! Служит он мне верой и правдой… Чего еще надо? Акт? Характеристику написать?! Отзыв? С удовольствием, хоть сию минуту…
Но инструктор отвечал, что дрессировка поводырей — это особое задание правительства, и выполнение этого задания должно быть обязательно показано официальным представителям.
— А если Джан разволнуется, как тогда — помните, при вас? И осрамится?! Другую дадите?!. — закричал Семен Гаврилович в телефон с таким ужасом, что Джан вскинулся с подстилки и громко залаял. — Нет, нет, и не думайте! Пожалуйста, оставьте этого «лучше» себе… А я Джана никому и ни за что не отдам…
Белоножка отвечал что-то долго и убедительно. Он вполне полагался на прекрасные врожденные качества Джана, на его породность, выдержку, испытанный, уравновешенный нрав…
