Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

Но насколько прогнозы Александра Васильевича были подтверждены развитием событий, в частности – начавшейся через шесть лет Мировою войной? На первый взгляд кажется, что Колчак ошибся: глобальный конфликт, в котором среди прочих противоборствовали две сильнейшие морские державы – Великобритания и Германия, не дал ни одного примера крупных сражений линейных флотов, за исключением Ютландского (18–19 мая 1916 года, между англичанами и немцами), имевшего довольно неопределенный результат. Напротив, минные заграждения оказывали на ход боевых действий значительное влияние, а развязанная немцами тотальная подводная война к 1917 году поставила Англию, по словам первого морского лорда адмирала Дж. Джеллико, перед угрозой «гибели от голода». Все это как будто противоречит выводам Колчака; однако насколько велика была его ошибка в действительности?

Прежде всего, очевидно, что от активных боевых действий германский линейный флот удерживало наличие, а вовсе не отсутствие такого же у его противников. Умеренность германской морской стратегии в отношении не только Англии, но и России нельзя не связать с уровнем противостоящих сил, иначе любые минные заграждения на Балтике были бы немцами безбоязненно вытралены, а путь их крейсерам и линкорам к русской столице – открыт. Кроме того, при любом стратегическом планировании делать ставку на пассивность и нерешительность будущего противника категорически противопоказано, и Колчак был совершенно прав, когда призывал готовиться к войне с решительным и дерзким врагом, не боящимся сражений линейных флотов, крупномасштабных десантных операций и проч. Из «стратегии сокрушения» и «стратегии выжидания, измора» в руководстве германских военно-морских сил в 1914–1916 годах победила вторая, но и первая имела влиятельных сторонников, – а значит, сбрасывать со счетов возможность активной морской войны для русского командования было бы непростительною ошибкой.

Что касается подводных лодок, то можно признать недооценку Колчаком перспектив их развития. По поводу самостоятельности субмарин «в качестве главного агента войны» он отзывается категорически – «ясно, что лодка до этого еще не доросла, да и вряд ли когда-нибудь дорастет»: «Подводная лодка в открытом море слепа, слепа в стратегическом отношении, так как произвести разведку она не может по многим причинам, из коих первая – что у нее нет хода [10], а вторая – нет средств связи, которые находятся только в периоде разработки». В то же время темпы усовершенствования субмарин, хотя и были довольно высокими, еще не выводили этот класс кораблей на уровень, о котором говорит Колчак, – возможности борьбы против надводных кораблей в открытом море: «… Практически современная подводная лодка обладает 15-уз[ловым] ходом [11]на поверхности и 10-уз[ловым] ходом под водой, и в этом-то и заключается ее слабость. Ведь ход для минного судна необходим для выбора позиции по отношению к противнику, обладающему ходом до 22 уз[лов] (линейные корабли) и даже 26 (броненосные крейсеры)». Указанные ограничения на скорость движения подводных судов в сущности не были преодолены даже десять лет спустя, а германские субмарины завоевали свою кровавую славу прежде всего атаками на транспорты при блокаде Англии – введение же системы конвоев резко снизило их результативность. Таким образом, даже ошибаясь в технических прогнозах, Колчак имел все основания весьма сдержанно относиться к подводным лодкам, тем более в условиях беззастенчивой и некомпетентной их рекламы Сувориным или Меньшиковым.

Таковы были взгляды Александра Васильевича на будущий русский флот. А какое место для себя самого отводил Колчак в его рядах? Вопрос не праздный, поскольку сегодня можно услышать утверждение, будто он «был, бесспорно, прекрасным оперативным штабным работником, что наглядно продемонстрировала его служба в Морском генеральном штабе и штабе морских сил (с августа 1914 г. – флота) Балтийского моря»… а вот командующим – весьма посредственным и даже попросту неудачным. К сожалению, нам неизвестны прямые свидетельства Александра Васильевича об его отношении к штабной работе, но с некоторой степенью допущения сделать вывод на этот счет позволяет прочитанный им в Морской Академии курс «Служба Генерального Штаба» (отпечатан для служебного пользования в 1912 году).

В числе реформ, проведенных по окончании Русско-Японской войны, были и преобразования в Императорской Николаевской Морской Академии; так, «курс военно-морских наук» был преобразован в «военно-морской отдел» (наряду с гидрографическим и кораблестроительным). И, пожалуй, именно «служба Генерального Штаба», читавшаяся его слушателям Колчаком, в наибольшей степени соответствовала сущности отдела, предназначенного для подготовки будущих флотоводцев и генштабистов (не случайно лекции Александра Васильевича были адресованы слушателям дополнительного курса – наиболее успешно окончившим два предыдущих). Работа Колчака давала первое в России систематическое учение о Морском Генеральном Штабе, его задачах и формах деятельности. Посмотрим же, какие требования предъявляет автор к штабным работникам, и сопоставим их с тем, что нам известно о самом Колчаке, его склонностях, характере и темпераменте.

«Высказанная точка зрения на единство военного управления, понимаемого как “командование”, с основанием в виде единоличной творческой работы по военному замыслу, определяет и сущность работы штаба как специального вспомогательного органа, деятельность которого всецело ограничивается волею командования. Исходя из положения об идейном творчестве, мы обращали внимание на совершенную недопустимость постороннего влияния на эту сторону деятельности командования, и штаб по своей сущности ни в каком случае не должен ее касаться», – подчеркивает Александр Васильевич. – «Работа штаба поэтому должна являться совершенно лишенной чьей-либо субъективности или индивидуальности – она должна составлять одно целое с деятельностью командования. Штаб есть только средство командования, но ни в каком случае не что-либо самостоятельное, так как уже само представление о штабе как коллективной организации исключает всякую допустимость этой самостоятельности в деле военного управления. Точно так же совершенно несвойственны штабу как военному органу какие-либо функции совещательного характера – его работа должна быть определенной и строго ограниченной свободой творческой деятельности командования. Короче говоря, штаб должен понимать, видеть и действовать во всех случаях так, как его командование».

Еще более выразительны императивные выводы, формулируемые Колчаком: «работа штаба должна быть по возможности безлична и не носить следов индивидуальности его состава»; «работа штаба должна вестись в определенной установленной форме, ограничивающей воззрения личного его состава и ограждающей командование от влияния этого состава на самостоятельную деятельность начальника»; «единственной нормой штабной работы является свобода творчества командующего по выработке военного замысла, на которую штаб не должен иметь какого бы то ни было влияния». Эти принципы вполне соответствуют германской школе фельдмаршала графа Г. фон Мольтке (Мольтке Старшего), выдающегося военачальника, обладавшего, должно быть, идеальной психологией штабного работника: даже являясь фактическим главнокомандующим, он сознательно уступал формальный приоритет номинально возглавлявшему прусские вооруженные силы королю Вильгельму. А насколько соответствовал изложенным принципам Александр Васильевич Колчак?