240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1 - А. Гасанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Людмила Викторовна непредсказуема до того, что держит в постоянном напряжении. После тех проклятий через пару часов уже звонит, как ни в чём не бывало:
– Приветик!.. Как вы там?.. Чё трубку не берёте?
– Здр… Как «не берём»?.. Берём!.. Здравствуйте… Ещё раз. Вы изви…
– А я звоню, слышу – опять трубку не берут!.. Ха-ха-ха!.. Ну-у, думаю, всё!.. Теперь вообще перестанут с матерью общаться!..
– Да нет, вы что?.. Мы…
– А это – грех, на мать обижаться, Лёша!.. Любая мать тебе это скажет. Мать от сердца говорит. Всё от сердца!.. Так что и не вздумайте обиду держать какую… Господь всё видит!..
Выждав паузу, Лёха поддакивает:
– Да-да, конечно!.. Я же понима…
– Мариночка как там?.. Спит?..
Лёха смотрит, как жена испуганно машет руками, хмурится и кивает:
– Да… Уснула… Ей врач ещё пропис…
– Ну и пусть поспит, лапушка моя!.. Пусть поспит… Умаялась за день-то, небось. Пусть поспит. Может успокоится хоть немного!.. Совсем у неё нервы расшатались после свадьбы-то… Смотрю на неё и не узнаю прямо… Совсем изменилась кровинушка моя… Пустырник ей попить надо. Пустырник заваривайте и пусть пьёт, нервы полечит… А то совсем уже на мать кидается (голос начинает дребезжать). Совсем уже с ума сошла, деточка моя ненаглядная!.. Роднулечка моя горемычная…
Лёха надувает щёки, выпучивая глаза, длинно выпускает воздух из лёгких, прикрыв ладонью трубку. Марина, увидев это, презрительно скалится, жестом спрашивает: «Опять?»
Лёха прижимает ладонь ко лбу, беззвучно кивая: «Угу!»…
– … И ведь что я такого сделала-то?, – причитает в трубку Людмила Викторовна, – чем прогневила Господа-бога?.. За что мне такие страдания на старости лет-то?.. За что мне так?!.
Лёха, скосив в кучку вытаращенные глаза, опять натужно выпускает выдох, качая головой.
– В чём провинилась я перед Христом-Господом?.., – плачет Людмила Викторовна, и у Лёхи вдруг закрадывается совершенно нелепая догадка.
Изумившись невольной фантазией, он даже поднял указательный палец Маринке: «Тихо!», и прислушался внимательно… Ну, да!.. Совершенно отчётливо стало слышно, что Людмила Викторовна, плача в трубку, прикрывает её ладонью!.. Лёха обалдел на секунду и послал недоумённый взгляд Маринке. Тёща давно уже живёт одна. Гостей дома не терпит, с соседями дружбы не водит. Зачем она трубку прикрывает ладонью?..
– … Видно на роду мне написано принять долю свою такую проклятую…, – всхлипывает Людмила Викторовна и вдруг совершенно спокойным голосом говорит кому-то в сторону, – Кафель не пачкайте, пожалуйста!.. Нет, вы пачкаете!.. Пачкаете вы!.. Что я, не вижу, что ли?..
И Лёха рядом слышит бубнящий оправдывающийся голос мужика, а Людмила Викторовна строго добавляет:
– Одно лечите, другое калечите!.. Так и я могу кран крутить!.. Осторожнее, пожалуйста!..
«У неё сантехник работает!», – осенило Лёху.
А Людмила Викторовна опять заёрзала трубкой, настроилась:
– … Видно так и плакать мне теперь, пока не помру…
…Через полчаса потрясённый Леха на кухне пересказывал слово в слово разговор, восхищённо тараща глаза:
– Нет, ты представляешь!?..
Маринка злорадно щурится:
– Я же говорила тебе – это бесполезно всё… Бес-по-лезно!.. Она всегда такая. В школу придёт и больным голосом клянчит у учительницы: «Вы уж поставьте Мариночке пятёрочку за четверть, пожалуйста, Христом-богом прошу вас… Всю зиму она проболела у меня… Всю зиму…» А я не знаю, куда от стыда деваться. А учительница потом смотрит на меня, как на дуру: «Когда это ты болела, Марин?.. Вроди бы ни одного урока у тебя за зиму не пропущено… Что-то я не помню…» Стыдобища, ужас…
Лёха хохотал с удовольствием, откидываясь на спинку стула, не переставая удивляться, а Маринка кулачком грозит:
– Тише ты!.. Ленку разбудишь, дурак!.., – и прикрыв беззвучно дверь, продолжает, – А потом дома меня дождётся и материт училку на чём свет стоит…
– Обалдеть…, – ничего уже, кроме восторга, у Лёхи на лице не было, – обалдеть можно… И чё делать-то?.. Она же!.. Обалде-е-еть…
…И вот уже Лёха поражается сам себе, наблюдая как-бы со стороны за своими мыслями и выводами, и если раньше, бывало, он раздражённо гнал от себя такие подленькие и трусливые фантазии, то теперь он удивляется сам себе, замечая, что так же, как и Маринка, стал совсем другим, и открывает теперь в себе новые и непривычные качества. В который раз уже, засыпая и просыпаясь с тёщей перед глазами, Алексей решительно выдыхает в голове: «Всё!.. Какого чёрта?.. Завтра же скажу: «Так, мол, и так, Людмила Викторовна!.. Вы чего такой хренью занимаетесь?..» И Алексей видел застывшую в испуге тёщу и продолжал с каменным лицом, но мягко, по-доброму: «Я очень настойчиво вынужден вас попросить…”, и дальше формировал длинную и правильную речь, объясняя, что, мол, «вы всегда были и будете для нас очень родным человеком,.. и, мол, мы очень любим вас… и переживаем…”, и варианты этой речи оттачивались, и становились всё лучше, и единственное затруднение, как правило, появлялось после слов «тем не менее…» В который раз на этом месте Лёха спотыкался, каждый раз предлагая и отвергая самому себе варианты.
«Людмила Викторовна!, – мысленно Лёха мягко положил руку тёще на плечо, но плечико мгновенно одёргивалось, и Лёха терпеливо корректировал: «Нет. Она сидит, чай пьёт, а я напротив сажусь… И говорю…»
И Лёха «садился напротив», заботливо пододвигая к Людмиле Викторовне вазочку с яблочным вареньем:
– Вот… Попробуйте, пожалуйста. Ваше любимое. Я помню…
И клал перед тёщей чистенькую ложечку на кружевную салфеточку…
Лёха тут же понимал, что он лебезит, и беззвучно и зло смеялся, косясь на спящую рядом Маринку, отгоняя дурацкие картинки. И с этим же злым смехом злорадно говорил сам себе:
«… Да хрен тебе по всей роже!.. „Салфеточку!“.. Она же непредсказуемая… Ты её ни только чай пить, а и за стол не усадишь!..»
И в голове тихонько пропело «не-не-не-не-не!…»
«Откуда мне эта поганая интонация знакома?..,» – мрачно вздыхает Лёха, злясь на себя за то, что не может сосредоточиться, и вспоминает, как больная Маринка вытягивалась в струну, отворачиваясь в постели, а Людмила Викторовна шептала сквозь слёзы на всю квартиру:
– А я по тебе свечечку в церкви поставила, роднулечка моя горемычная…
«Это она сначала в церковь заехала, а потом в „Ленту“ чайничек смотреть ходила… Или наоборот… Сначала чайничек…»
И Лёха опять наливается необъяснимой и тягучей злостью, и злится уже на эту злость свою.
Какого чёрта?.. Ёлки-моталки?.. Как-то ведь надо же это решать?.. Можно, к примеру, запросто встряхнуть за шиворот, слегка, конечно, мол – «да пей же ты уже этот долбаный чай!..». Лёха машинально добавил и тут же испуганно убрал «сука такая».
«Да, именно так!.. С порога ей в лобешник – кончайте вы уже эту комедию ломать!.. Нет, не так… Людмила Викторовна!.. Хватит вам уже и себе и… и нам нервы портить!.. Чего вы в самом деле!..» И точно так же, как она обнимается с упирающейся Леночкой, содрать с неё пальто, затащить в квартиру: «Пока не пообедаете с нами – никуда не отпущу! Понятно?..» Этот вариант Лёхе так понравился, что он в сердцах добавил с искренней улыбкой: «А не будете слушаться – ещё и по шее получите!».. И все смеются, и Людмила Викторовна улыбается, краснея, покорно снимает пальто, и Ленка из комнаты бежит к ней…
Тут же откуда-то сбоку громкий и игривый голос плаксиво пропел:
– На како-эм месте у вас секс?.. На како-эм?.. Ну-ка, рассказывайте-э нашей невести-э!.. Всё рассказывайти-э!..
И всплыло почему-то лицо Ларисы Гузеевой:
– А Розке лишь бы про секс!..
И хохот в зале…
Тфу!.. Лёха отогнал идиотскую картинку. Вот откуда эта интонация!.. Так и свихнуться можно, ей-Богу!.. Завтра же!.. Как придет – завтра же с порога – и в лобешник!..
…И воскресное завтра разлилось утренним перезвоном. Святой праздник открывает любые двери, любые чёрствые сердца. Не успев толком войти, румяная Людмила Викторовна, счастливая и весёлая, с порога кричит озорно:
– Исус-Христосе-э!.. Исус-Христосе-э!.., – и троекратно смачно целует воздух возле Маринкиных ушей: «м-му!, м-му!..», и потом спохватывается, заливаясь смехом, – Тфу, блин!.. Болтаю чёрти-что!.. Христос-Воскреси-э!.. Христос-Воскреси-э!..
И Лёха, улыбаясь со сна, даёт себя расцеловать, наблюдая, как Людмила Викторовна одновременно вытирает Маринке испачканную помадой щёку – «Испачкала?.. Нет?.. Не испачкала? А я испугалась – думала, испачкала!..»
А Лёха глаз не сводит, наблюдая с изумлением. Он давно уже понял, что просто восхищён этой блестящей игрой. И действительно – игра блестящая. Людмила Викторовна, мгновенно реагирующая, всё слышащая, всегда готовая к атаке, одновременно проигрывает десяток ролей. Ни чего не упустит, ни чего не оставит без внимания. Попробуй сладить с такой!..
