Золотой палач - Анатолий Приставкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четыре дня до…
– «Незнамов Да-с, я говорить буду. Вот уж вы и жалуетесь, уж вам и больно. Но ведь вы знали и другие ощущения; вам бывало и сладко, и приятно; отчего ж, для разнообразия, не испытать и боль! А представьте себе человека, который со дня рождения не знал другого ощущения, кроме боли, которому всегда и везде больно. У меня душа так наболела, что мне больно от всякого взгляда, от всякого слова; мне больно, когда обо мне говорят, дурно ли, хорошо ли, это все равно; а еще больнее, когда меня жалеют, когда мне благодетельствуют. Это мне нож вострый! Одного только прошу у людей: чтоб меня оставили в покое, чтоб забыли о моем существовании!»
– Вот правда!- воскликнул Тишкин, который все это слушал.- Это про нас… Вот ты, ты зачем сюда приходишь?- обратился он к Кате.- Ты ведь приходишь, потому что нас жалеешь… Ведь правда?
– Могу и не приходить,- ответила Катя.
– А ты не злись,- сказал Тишкин и признался, что когда увидел книжищу, у него только и была мысль: сколько тут бумаги для раскурки… А тут, оказывается, вон что про нас написано…
– Так мне приходить или не приходить?- спросила Катя.
– Приходи уж. Завтра. Только смотри, урки чего-то бродят,- предупредил он.
– А мне-то что?- сказала Катя.- Я не к ним, я к вам прихожу.
Я сразу заметил, что Тишкин, приглашая Катю, как бы уравнял себя со мной. Хотя ясно было, что приходит она ко мне, а не к нему. Но зато не будет ее гнать,- решил я.
Три дня до…
– «Дудукин Я изложу вам краткую биографию его, как он мне сам передавал… Ни отца, ни матери он не помнит и не знает, рос и воспитывался он где-то далеко, чуть не на границах Сибири, в доме каких-то бездетных, но достаточных супругов из мира чиновников… Чиновник умер, а вдова его вышла замуж за отставного землемера, пошло бесконечное пьянство, ссоры и драки, в которых прежде всего доставалось ему. Его прогнали в кухню и кормили вместе с прислугой; часто по ночам его выталкивали из дому, и ему приходилось ночевать под открытым небом. А иногда от брани и побоев он и сам уходил и пропадал по неделе, проживал кой-где с поденщиками, нищими и всякими бродягами, и с этого времени, кроме позорной брани, он уж никаких других слов не слыхал от людей. В такой жизни он озлобился и одичал до того, что стал кусаться, как зверь…»
– Хватит!- вдруг оборвал чтение Тишкин.
– Что?- не поняла Катя.- Мне не читать? Но ты же сам просил…
– Просил. А теперь не хочу.
– Ладно,- согласилась Катя. И, приблизившись к дверям, спросила уже меня: – Саш, а тебе тоже не понравилось?
– Не знаю,- сказал я.
Уж больно там все по правде было. Но мы ведь это знали и без книжки. Как пьянствовали вокруг, как материли и гнали нас отовсюду, как мы тоже с нищими и бродягами ночевали. Мы и впрямь были как звери. И по-звериному жили. Даже сейчас, когда слушали Катю… Господи, зачем ей это знать? Для нее все равно эта книжка – только школьная программа!
– Ты вот что,- грубо сказал Тишкин.- Кончай сюда ходить!.. И книжек этих не носи…
Я услышал, как Катя зашуршала бумагой, вырывая страницу, потом сказала:
– Вот. Передай Саше, ладно?
– Ладно, передам,- согласился Тишкин.
Я подождал и окликнул Тишкина:
– Эй, она что, ушла?
– Ушла,- ответил он.- И опять эти… ну слезы…
– Листок мне отдай, который вырвала.
– Зачем?- спросил он каким-то чужим, неприятным голосом.- Все равно это никому не надо.
– Мне надо,- настаивал я.
– А чего тебе там?- вдруг взвился он.- Зачем?! Знала бы она, как нас били и гнали…
– А она-то причем? Она из книжки читала…
– Вот и не надо! Не надо!- крикнул он.
Вообще-то я был с ним согласен, что не надо больше читать. Но листочек я выпросил. Было уже темно. Как ни пытался я разобрать буквы, не получалось.
Пришлось терпеть до утра.
Два дня до…
Катя в этот день не пришла. Но вместо нее была та самая страничка, вырванная из книги. Текст я помню до сих пор:
«Кручинина Я опытнее вас и больше жила на свете; я знаю, что в людях есть много благородства, много любви, самоотвержения, особенно в женщинах.
Незнамов
Будто?»
Кручинина говорит о сестрах милосердия. И потом:
«- Да и не одни сестры милосердия, есть много женщин, которые поставили целью своей жизни – помогать сиротам, больным, не имеющим возможности трудиться, и вообще таким, которые страдают не по своей вине… Да нет, этого мало… Есть такие любящие души, которые не разбирают, по чужой или по своей вине человек страдает, и которые готовы помогать даже людям…
Незнамов Вы ищете слова? Не церемоньтесь, договаривайте.
Кручинина Даже людям безнадежно испорченным. Вы знаете, что такое любовь?»
Один день до…
Мы, и правда, безнадежно испорчены, и нас некому любить. Но ведь передала же она листочек с этими словами, значит, хотела сказать о своей любви. Я всю ночь не мог заснуть. Я верил, что она придет и я успею ей что-нибудь ответить. Ну хотя бы попросить прощения за наше с Тишкиным свинство. Тем более что скоро я уже ничего не смогу сказать.
И когда я заслышал издалека ее голосок, у меня даже сердце дрогнуло. Я вскочил со своей пыльной лежанки и солому с себя отряхнул, хотя знал, что она меня все равно не сможет увидеть.
Но это была не Катя – ее мама. Просто голоса были похожи. Сперва она разговаривала с моим стражем, о чем – я не мог разобрать. Но понял, что она сильно взволнована. А потом она приблизилась к сараю и спросила:
– Саша, ты меня слышишь? Ты случайно не знаешь, где Катя?
– Сегодня ее здесь не было.
– А вчера?
– Вчера тоже.
– Она была позавчера,- влез в разговор Тишкин.- А больше мы ее не видели.
– Но она вчера направлялась к вам! Она еще захватила лепешки картофельные, я напекла, и книжку…
– Нет, ее не было,- повторил я. И уж совсем по-глупому добавил: – Может, у подруги… зашла и задержалась…
– Мы уже всех опросили… И в милиции были,- пробормотала мама.
Больше она ничего не спрашивала – опять побежала искать дочь. Если бы можно было, я бы тут же рванулся за ней, потому что с самых первых ее слов понял, что в нашей жизни, ее и моей, произошло непоправимое. Нет, не понял, почувствовал кожей. Хотя и не верил, что именно с ней, с Катей, может что-то случиться. Ни бежать, ни помогать искать я не мог, но и сидеть просто так я не мог тоже.
– Тишкин,- позвал я,- ты правда ничего не знаешь?
– Ничего,- сказал торопливо Тишкин. Мне его голос очень не понравился.
– Точно?
– А что я должен знать?- раздраженно ответил он.
– Но как ты думаешь… с ней могли что-нибудь?..- Дальше я побоялся говорить.
Словно это могло повредить Кате.
– Не знаю я ничего,- повторил неприятным голосом Тишкин.- Я уж какой день здесь торчу.
– Значит, могли, да? Они?
– Кто они?
– Ты знаешь кто… Урки!
– Я их не видел.
– А Главный?
– Главный завтра будет.
– Но ты можешь кого-нибудь позвать?- выкрикнул я.
– Никого же нет… правда,- жалобно сказал Тишкин.
– Найди!
– Кого?
– Кого хочешь! Ведь Катя пропала!
– Ладно,- согласился вдруг он.- Сменюсь вот только…
– Иди сейчас,- приказал я.- Иначе я разобью дверь… Я стучать, я орать буду!..
Тишкин исчез и появился только к вечеру. Подойдя к двери, он сообщил мне, что вернулся из совхоза Яшка Главный, вроде как его в милицию вызвали. Потом он пообещал прийти сюда…
Казнь Он и правда пришел. Без свиты, один. Сел на свое привычное место в углу и затих.
Ни словца. Но и я, хоть тревога разрывала меня изнутри, не спешил с вопросами. Я ждал, с чего он начнет. Первым нарушить молчание должен был он. Он оттуда, со свободы. Наверное, уже побывал в милиции. Да и вообще. Он закрутил это опасное кино, в которое втянул меня и Катю. Точнее, меня, а уже я – Катю. И нам с ним придется теперь развязывать этот узел.
После долгой паузы он спросил:
– Ты звал?
– Звал.
– По поводу Кати?
– По поводу ее.
И снова долгое молчание.
– Ну и что ты хочешь?
– Хочу знать,- сказал я, сделав к нему шаг, потом второй,- где она сейчас?
Мне показалось, что при моем приближении Главный испуганно сжался.
– Откуда мне знать?- произнес он, не глядя в мою сторону.- Меня же здесь не было!
– А кто был?
– Ну кто… эти…
– Урки?
– Да.
– Это они?
Он молчал.
– Это они?- громким шепотом, чувствуя, что вот-вот сорвусь на крик, еще раз спросил я.
Вот теперь он посмотрел на меня. В свете заходящего солнца, острых, как спицы, лучей, сквозящих через щели в дверях, блеснули золотом его кудри. Но голубые глаза были темны, даже черны. От них веяло мраком, гибелью. Хотя, думаю, мои были немногим лучше.
– Я их убью!- выдохнул я и не услышал своего голоса. Но он меня услышал. Он бы услышал, даже если бы я вообще ничего не произнес. Не случайно он старался не глядеть в мою сторону. Он и впрямь сейчас меня боялся. На его глазах я преображался в натурального палача. Палача всех. И урок. И его тоже.
– Убей,- сразу согласился он.
