Зенитчик-2 - Вадим Полищук

Неужели все? Или могли спастись? Может, в этот момент они находились за пределами дома? Обратный путь я проделал в два раза быстрее. Выслушав меня, капитан опять взялся за телефонную трубку. На этот раз поиск закончился минут через десять.

— Никто не выжил. Двух месяцев не прошло, не успели документы переоформить, на живых времени не хватает.

— И никакой надежды?

Капитан отрицательно покачал головой.

— Трупов их никто, конечно, не видел, но они были в доме, все трое, это точно. И не только они…

Прочь отсюда! Судьба словно издевалась надо мной второй раз отнимая у меня надежду, найти, предупредить, как-то помочь. Они избежали ужасов первой блокадной зимы, но остановить немецкую фугаску было не в моих силах, как и снаряд, оборвавший Сашкину жизнь. Все напрасно, все зря. На душу давило осознание собственного бессилия. Я — песчинка, гонимая ветром судьбы, полный ноль, который ничего не решает и ничего не может. Ноги сами несли меня в направлении пристани, здесь меня больше ничего не держало. И не только в городе, но и в СССР середины осени сорок второго. Кто здесь меня помнит? Петрович, Дементьев, Рамиль, Катерина. Все? Ну, может, еще Филаткин. Кто я для них? Враг народа, шпион и диверсант. Они в это не верят? Пусть так, в любом случае, встреча с ними ничем хорошим закончиться не может, ни для них, ни для меня. А потому — прочь, быстрее прочь отсюда.

Уй! Едва успел нырнуть в проход между двумя домами, избегая встречи с группой из троих в серых шинелях. Патруль, не патруль, а нарываться все равно не стоит. Эта встреча несколько отрезвила меня, голова заработала чуть лучше. Бежать, надо бежать отсюда. Куда? Лучше всего обратно в свое время. Но как? После всего, что я натворил на их базе, договориться с хрономародерами невозможно. Заставить вернуть меня силой? Заставлялка не выросла. И вряд ли когда-либо достигнет нужных размеров. Нет у меня рычагов воздействия на них. А они меня ищут и будут искать до тех пор, пока не найдут. Поэтому уходить придется здесь. И не просто уходить, а уходить, обрубив все концы. Воображение услужливо нарисовало стоящую на прямой наводке зенитку, всаживающую осколочную гранату прямо в окно одноэтажного дома с зеленой крышей. Ну как-то так.

Порыв холодного ветра раздул полы шинели, напомнив о близости студеного океана. Невольно вспомнилась тень вертолета, скользящая по темно-синей безбрежной поверхности. К черту воспоминания! Я осторожно выглянул из-за угла, осматривая подходы к переправе. Около пристани болтался патруль. Красные повязки на рукавах шинели, винтовки с примкнутыми штыками. Когда плыли в город, его не было, дуракам везет. Выждав, когда патруль отойдет в сторону, и прикрываясь потоком людей, прибывших с левого берега, я проскользнул на паром. Спокойно, спокойно, у меня есть еще время. Можно вернуться в Рязанскую деревню, обстоятельно обдумать сложившуюся ситуацию и принять решение. Пусть ошибочное, но свое собственное. Сойдя с парома, я двинулся на звуки свистков маневровых паровозов.

Глава 3

— Поставьте ноги одну за другой по одной линии, раскиньте руки в стороны, закройте глаза. Очень хорошо. Указательным пальцем правой руки дотроньтесь до кончика носа. Отлично. Теперь сделайте то же самое указательным пальцем левой руки. Великолепно.

— Глаза открыть уже можно?

— Да, да, конечно. И встать можете, как вам удобно.

Я открыл глаза, старикашка с козлиной бородкой, одетый в белый халат, что-то писал с энергией, не присущей его возрасту. Недаром говорят, что единственный врач, который считает, что у вас все в порядке, работает в военкомате. Откройте рот, закройте рот. Дышите, не дышите. Годен. Следующий. Доктор, а опять дышать можно? По этому принципу всех остальных врачей медицинской комиссии я прошел в общей сложности минут за двадцать, а этот нервный патолог, наверняка начинавший еще в земской больнице, пытал меня уже не меньше получаса. Стучал блестящим молоточком по локтям и коленям, щекотал разные места гусиным пером, задавал массу разнообразных вопросов. На мой взгляд, большая часть из них была абсолютно идиотской. Особенно его интересовало: не били ли меня чем-нибудь тяжелым по голове в детстве, и не было ли у меня черепно-мозговых травм в последнее время. В конце концов, я не выдержал.

— Доктор, у меня что-то не в порядке?

— Нет, нет, все реакции у вас в норме. И вестибулярный аппарат хороший. Но это и странно, ведь у вас контузия была всего два месяца назад, а сейчас я никаких последствий найти не могу.

— Так и хорошо, что без последствий обошлось. Выходит, к строевой я годен.

— Да, да, конечно. Я сейчас все напишу.

И он опять уткнулся в свои бумажки. Трудно найти последствия того, чего не было. А мне лишнее внимание к своей персоне абсолютно ни к чему. За две недели деревенского сидения я так никакого окончательного решения и не принял. Куда ни кинь — всюду клин. Спрятаться в тылу не получится: ни легенды, ни надежных документов, да и навыков агентурных тоже нет. За границу уйти? Опять же куда? Китай, Монголия, Иран и Афганистан меня не интересовали. Вся Западная и почти вся Восточная Европа оккупированы гитлеровцами, и путь туда мне заказан. Можно попытаться пробраться на одно из судов, идущих в Великобританию или США. Однако вероятность удачного исхода такой попытки стремилась к нулю. К тому же, обнаружение русского дезертира на союзном судне вряд ли бы вызвало восторг у его команды. В лучшем случае выдадут обратно, а в худшем — могут и за борт выкинуть, ребята там суровые. Да и не лежала душа к загранице. Я и в своем времени мог туда уехать, но остался и ни разу об этом не пожалел.

Где лучше всего спрятать лист? Правильно, в лесу. А военного? Ну, конечно, в армии. А там, глядишь, и подвернется возможность сменить документы или скрыться в дыре поглубже. Поэтому, когда настала обозначенная в отпускном билете дата проведения медицинской комиссии, я в положенное время прибыл к дверям райвоенкомата. Учитывая, что большая часть моего личного дела обнаружилась в папке, прихваченной из сейфа, и была потом уничтожена, разоблачения я не очень опасался. Хрономародеры должны были подчистить следы моего пребывания здесь, и на запрос в архив или по месту прежней службы ответ должен быть: личное дело утрачено. Вот и бродил я между врачей, обрастая их резолюциями о своем здоровье, пока не нарвался на въедливого невропатолога, но и он уже свое дело заканчивал.

После медкомиссии я получил возможность одеться и подпер стенку в ожидании своей дальнейшей судьбы. Вместе со мной в коридоре стояли десятка полтора мальчишек и пара мужиков моего где-то возраста — то, что наскреб район к очередному призыву. Очередь двигалась быстро, на каждого военком тратил минуты три-четыре, не больше. Как я заметил, отсрочки от призыва никто не получил. Из-за задержки у невропатолога в кабинет военкома я попал последним. Кроме капитана административной службы, в кабинете находился один из врачей, видимо, председатель комиссии. Едва взглянув на меня, военком уставился в мои бумаги.

— Сержант, командир орудия, зенитчик, к строевой годен.

Капитан посмотрел на врача, тот кивнул, подтверждая прочитанное. Военком взял ручку, макнул перо в чернильницу и что-то начал писать. Наконец обратил внимание на меня.

— Вы будете направлены в запасной зенитный полк. Но сначала поможете сопроводить команду призывников в ее запасной полк. Команда будет сформирована через четыре дня. В военкомат прибыть двадцать седьмого числа к девяти ноль ноль. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! Разрешите идти?

— Идите.

Капитан отдал мне отпускной билет, действительный еще четыре дня.

— Р-равняйсь! Смирно! Александров!

— Я!

— Афиногенов!

— Я!

— Барабанов!

— Я!

Стоящий передо мной строй по большей части курнос, лопоух и недокормлен. Ничего удивительного — двадцать четвертый год рождения. На их долю выпали голодные годы начала тридцатых и последний военный год в тылу, когда поесть досыта удавалось далеко не всегда. А ведь именно этим пацанам, ничем не похожим на сказочных богатырей, предстоит в ближайшее время ломать хребет гитлеровской военной машине. Сейчас на дворе не сорок первый год, а конец сорок второго. Сегодня утром сообщили, что наше наступление под Сталинградом успешно продолжается. Сводка пестрела цифрами убитых, пленных, захваченных трофеев.

— Калинин!

— Я!

— Ларин!

— Я!

— Микифоров!

— Я!

А морозец-то сегодня приличный! Минус пять, не меньше. А может, и все десять, вон как за уши щиплет. Призывникам хорошо — они одеты уже по-зимнему, мамлей тоже в зимней форме, в шапке-ушанке, хотя шинель у него пожиже моей будет. Я же по-прежнему в натянутой на уши летней пилоточке и хэбэ. Туловище хоть шинель спасает, а ноги — толстые шерстяные носки, подарок Сашкиной матери. Вот голову бы надо чем-то прикрыть, но нечем. Можно, конечно, найти какую-нибудь гражданскую шапку, только тогда образу бравого сержанта будет нанесен непоправимый урон. Приходится терпеть.