Я убью свое прошлое - Алексей Макеев

Кто-то основательно потрудился здесь в отсутствие хозяев, с фантазией поработал, с огоньком. Благо времени было предостаточно: резвись – не хочу. Работали нарочито грязно, даже паскудно, а пропало что-то или нет – непонятно в этом разгроме, сначала надо порядок навести, а уж потом дебет с кредитом сводить. А толку-то? Не ментов же вызывать, они того гляди сами за ним явятся…

Илья вернулся в коридор, кое-как прикрыл входную дверь, вернул тумбочку на место и подобрал разбросанные газеты. На пятом этаже хлопнула дверь, кто-то побежал по ступенькам вниз. Не иначе, на первую электричку в Москву торопится, время подходящее, уже почти шесть часов утра. Выйти, что ли, перехватить по дороге, спросить – может, человек видел что или слышал? Нет, без шансов, пошлет только куда подальше. Свидетелей искать бесполезно – ночь, все спят, никто ничего не видел. Даже если и видели – не скажут, предпочтут промолчать. Сучья порода, рассудка нет, одни инстинкты – жрать, сношаться, гадить. «Не знаю, не видел, не слышал», будто и не понимают, что Земля круглая и завтра им самим понадобится помощь ближнего. А он тоже глухой, слепой и немой. Словно инстинкт самосохранения у людей майонезом отшибло, «сдохни ты сегодня, а я завтра» – вот наш девиз…

Уже рассвело, когда он закончил убираться в квартире. Последними сгреб с кровати в спальне засыпанные землей грязные тряпки, поволок их в ванную, затолкал в стиралку. И только сейчас заметил на пододеяльнике и покрывале длинные бурые, уже засохшие полосы. «Значит, она в комнате еще попыталась. Сразу после того, как фотографии увидела… А кровь сворачивалась, пришлось в ванную идти…» Илья вспомнил про нож, открыл корзину и сразу захлопнул ее. Откуда-то из глубин квартиры донеслась трель мобильника, жутковато прозвучавшая в полной тишине. Номер, слава богу, знакомый, но от этого не легче. Откладывал, откладывал объяснение, и вот получите – отец сам звонит ему, и от разговора хорошего не жди.

Голос отца был глуховатый и напряженный, чувствовалось, что слова даются ему нелегко.

– Что у вас? Что нового? – понятно, что знает все. Ольгины родители постарались, да и сплетни из города долетают быстро. Пятнадцать километров до поселка рядом с развалинами войсковой части – ерунда при современном развитии средств связи. Понятно, что долго ждал, когда сын сам позвонит и отчитается, но тут, видимо, нервы сдали, а может, и фотографии те чертовы видел…

– Ольга в больнице, – сказал Илья. – Кровопотеря и повреждение сухожилия. Операция нужна.

– Дети?

– Опекунши в приют отвезли, – после этих слов оба замолчали.

– Ну, давай, – первым начал отец. – Рассказывай все, как на духу. Все, понятно?

Понятно, чего там не понять. Плохо, что все вот так скомканно получилось, после суток без сна, и мозги не соображают, и косноязычие одолело, а от собственного бессилия выть хочется. Кое-как выложил отцу всю правду и умолк, ожидая реакции. Тот молчал, Илья слышал в трубке плеск воды и собачий лай. Хельма, красавица «азиатка», сторожит отцовский дом и двор, голос подает редко, а тут разошлась что-то… Отец по-прежнему молчал, время шло, глаза слипались, виски как обручем сдавило.

– Ну хоть ты-то мне веришь? – не выдержал Илья. – Не перевозил я наркоту, мне гайцы ее на посту подбросили…

– Верю, – оборвал его отец. – Хоть иногда ты ведешь себя как последний кретин, но не настолько с катушек съехал, чтобы дурью торговать. Думай, кому ты дорогу перешел. Всех вспоминай, начиная с детского сада.

– Нет у меня врагов! – едва не заорал Илья, разом припомнив весь ужас последних бессонных ночей и дней, когда перебрал в голове всех, с кем столкнула его жизнь. – Живых нет, точно.

– Тогда греши на мертвых, – безжалостно ответил отец.

Пришла очередь Ильи взять паузу.

– Ты чего говоришь? – опешил он.

– В жизни всяко бывает, – гнул свое отец. – Думай, побыстрее соображай. И приезжай, если хочешь, поговорим, вместе посмотрим, что можно сделать. Хоть сегодня, я пока один, жена в город уехала.

Никакая она ему не жена, отец в силу врожденной порядочности свою сожительницу так называет. Третий год вместе живут, после смерти матери Ильи. Отец выждал, как положено, год после похорон и привел в дом Алену, Елену Сергеевну. Илья к ней долго присматривался, но тетка вроде ничего оказалась…

– Сегодня не получится, – сказал Илья. – Я сначала с Ольгой поговорить должен. Она сказала, что все помнит, мне надо узнать…

– Иди, – согласился отец, прикрыл ладонью микрофон и рявкнул на Хельму. «Азиатка» притихла, но ровно на несколько секунд, загавкала по новой.

– Как поговоришь – сразу мне звони, – распорядился отец. – И узнай, куда внуков отвезли, я к ним съезжу. А то Мишка может дров наломать, знаю я его. Может, хоть Лизу мне отдадут.

«Не надейся». Илья подошел к окну, посмотрел вниз. Снег, люди, машины, бездомное зверье – все, как обычно, как вчера, позавчера, и точно так же все будет завтра. Надо поспать хоть пару часов и ехать в больницу к Ольге, от того, что она скажет, очень много сейчас зависит.

– Обязательно, – пообещал Илья. – И когда выеду, тоже позвоню. Все, отец, пока, до связи.

Еще сжимая в ладони мобильник, грохнулся на кровать, закрыл глаза. И уже на грани сна и яви подумал вдруг, почему этот зловещий некто до сих пор ходит вокруг да около, вместо того чтобы разделаться с Кондратьевыми одним ударом? Судя по всему, он может себе это позволить, но нет – играет, как Фиска с солнечным зайчиком. А может, смысл в самой игре?

Похоже, что так оно и было, всю дорогу до больницы его не оставляло мерзкое чувство чужого взгляда в спину. И не только в спину, попалась на пути парочка неопределенного возраста невзрачных субъектов, неброско одетых, с простыми глуповатыми физиономиями, но наглыми изучающими взглядами. На таких раз посмотрел – и забыл, в толпе ни за что не узнать. А толпы-то как раз и не было, и узнавать никого не приходилось – к середине пути Илья уже точно знал, что его провожают. Двое тех самых, невзрачных, шли параллельным курсом по другой стороне улицы, ловко лавировали между прохожими, с «объекта» глаз не спускали. Еще двое топают позади, и ошибки тут нет. Он остановится – они притормаживают, он в магазин – они в магазин. Он за угол, типа приспичило, они если не следом, то поблизости караулят, рожи отворачивают, делают вид, что просто случайно в подворотню зашли, адресом ошиблись.

Мандраж и шок от «открытия» к концу пути сменила веселая злость, Илья уже всерьез подумывал, а не подловить ли преследователей в укромном месте, коих поблизости тьма-тьмущая, есть и такие, что самостоятельно назад не выбраться. И потолковать там по душам, обстоятельно потолковать, неторопливо и вдумчиво. Но подумал и решил диалог пока отложить, для начала обдумать все хорошенько и перенести встречу на поздний вечер. Выйти вечерком воздухом подышать и сразу в сторону котельной двигать, овраг там – на загляденье, не овраг, а комната для переговоров. И прудик рядом имеется, правда, льдом сейчас покрыт, но рыбаки в нем периодически лунки сверлят, он сам недавно своими глазами видел… Кто бы эти скоты, что следом за ним сейчас идут, ни были – они не местные, и об овраге том не подозревают и ведать не ведают, а знание местности – великая вещь…

Поэтому на слежку он плюнул и пошел себе спокойно, поглядывая иногда на стекла витрин и окна проезжавших автомобилей. Идут, идут, родимые, и позади, и по левую руку, и по правую – просто почетный эскорт какой-то… Дошел до приемного отделения, демонстративно повернулся на крыльце и обалдел: за ним никого, снуют туда-сюда обычные, озабоченные своими делами люди, а шпиков и след простыл. «Поматросили и бросили», – усмехнулся Илья. Проводили до больницы и потащились греться, чуют, гады, что он тут надолго задержится. Ничего, вечером поговорим.

В хирургии Ольги не оказалось. Замученная раздраженная медсестра остервенело перелистала толстый журнал, потом куда-то звонила, потом снова копалась в бумажках.

– В реанимации, – выдала она наконец. – К нам не привозили.

– Как – в реанимации? Врач сказал, что ее переведут в общую через сутки…

– Вот идите к этому врачу и с него спрашивайте! – откровенно вызверилась тетка в давно не стиранном белом халате. – Нет у нас Кондратьевой, не поступала.

«Ладно». Илья спустился на второй этаж, пошел по коридору, следуя указателям «Реанимационное отделение». Двери, двери, душный больничный запах, облупившаяся краска на стенах, волнистый линолеум на полу, безучастные лица попадавшихся навстречу людей. Поворот, еще один, и вот впереди заветная дверь из белоснежного пластика, вывеска над ней «Посторонним вход воспрещен», металлические стулья вдоль стены. И сразу на двух развалилась мать Ольги, роется в кошелках, тесть стоит у подоконника, разговаривает по телефону. Зятя то ли не видят, то ли не обращают внимания. Впрочем, нет, видят – теща оторвалась от сумки, прищурилась хищно и уставилась на Илью.