Народные русские легенды А. Н. Афанасьева - Александр Афанасьев

(Доставлена от П. В. Киреевского).

Примечание к № 8. Варианты из собрания В. И. Даля:

a) Был-жил некий царь, ко всем ласковый, к нищим милостивый. Раз на праздник Светлаго Воскресения послал он своего слугу на перекресток: «Кто ни пройдет — всякаго проси со мной разговеться». Долго стоял слуга на перекрестке, не проходило ни одного странника; подождал еще немного, и видит: тащится нищий — весь в гнойных ранах. Взял его с собою и привел во дворец. Нищий поздравил царя и царицу с праздником, похристосовался с ними и подошел было к царской матери, да она не захотела с ним христосоваться, отвернулась и давай корить царя: «Чтоб тебе с ним подавиться! нашел с кем разгавливаться… и еда-то на ум не пойдет!» — «Кушай одна, матушка! коли с нами не хочешь», — сказал царь, — и усадил нищаго за стол; и сам сел с царицею, и все слуги сели, и разговелись вместе. После обеда уложил царь нищаго на своей постеле отдохнуть немножко. А там пришло время, стал нищий прощаться и зовет царя к себе в гости: «Я-де за тобой коня пришлю». Царь дал ему свое царское слово.

На другой день откуда ни возьмись славной конь, прибежал к самому дворцу, ударил в ворота копытами — ворота растворилися, подошел к крыльцу и стал, как вкопанный. Царь сел на него и поехал, куда конь повёз. Вот едет он путем-дорогою незнаемою и видит: бегает человек за пичужкою и никак не может поймать ее. «Царь, — говорит ему тот человек, — ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешнаго, дольго ль мне мучиться?» Едет царь все дальше и дальше; вот стоит в поле изба, а в избе бегает человек из угла в угол и кричит: «Ох, тесно! ох, тесно!» — «Сядь на лавку, — говорит ему царь, — и не будет тесно». — «Не могу, целый век так бегаю. Ты едешь до Господа Бога; спроси про меня грешнаго, долго ль мне мучиться?». Подъезжает царь к синему морю; стоит в воде человек по самыя уста и кричит: «Ох, пить хочу! ох, пить хочу!» — «Что кричишь? — спрашивает царь, — раскрой уста — вода сама побежит в рот». — «Нет, — отвечает, — вода мне не дастся, она прочь побежит. Ты вот едешь до Господа Бога; помяни ему про меня грешнаго» [90].

Переехал царь море — и встречает его тот самый нищий, что с ним разгавливался: «Милости просим в родительский дом!» — говорит царю, и повел его в золотой дворец, из золотаго дворца в сады райские. Привел в один сад: «Вот здесь, — говорит, — тебе место уготовано — за то, что странных принимаешь, алчущих питаешь и жаждущих напояешь». Привел в другой сад: «Вот здесь твоей царице уготовано место — за то, что тебя на истинный путь наставляет и нищию братью не покидает». Привел к третьему месту, где смола кипит, и червь шипит; «А здесь, — говорит, — уготовано место твоей матери немилостивой. Вложи туда свой палец». Царь всунул палец в кипучую смолу — и он в тож мгновенье отпал от руки. «Вот твой палец, возьми его с собою, и ступай с миром домой». Тут царь припомнил и рассказал все, что видел по дороге. Отвечал ему Господь: «Видел ты, как гоняет человек за пичужкою, — то гоняет он за своим грехом; другой бегает из угла в угол — за то, что не обогревал и не покоил странников, и чрез него многие зимой померзали; третий стоит в воде по самыя уста, а напиться не может — за то, что сам не поил жаждущих» [91].

Воротился царь домой, и показалось ему, что был он в раю всего три часа, а пробыл там не три часа, а три года. Рассказал он обо всем царице и матери, вынул свой отвалившийся палец, и только приставил к прежнему месту — как он тотчас прирос, будто век не отпадал. Тут мать покаялась: «Сын мой возлюбленный! прости меня грешную; твое похождение дороже моего рождения».

(Записана в Саратовской губернии).

b) Был-жил купец с купчихою — оба скупы и к нищим немилостивы. Был у них сын, и задумали они его женить. Сосватали невесту и сыграли свадьбу. «Послушай, друг! — говорит молодая мужу, — от свадьбы нашей осталось много напеченаго и наваренаго; прикажи все это скласть на́ воз и развезти по бедным: пусть кушают за наше здоровье». Купеческой сын сейчас позвал прикащика, и все, что от пира осталось, велел раздать нищим. Как узнали про то отец и мать, больно осерчали они на сына и сноху. «Эдак, пожалуй, раздадут все имение!» — и прогнали их и́з дому. Пошел сын со своей женою, куда глаза глядят. Шли, шли, и приходят в густой темной лес. Набрели на хижину — стоит пустая — и остались в ней жить.

Прошло время немалое, наступил великой пост; вот уже и пост подходит к концу. «Жена! — говорит купеческой сын, — я пойду в лес, не удастся ли застрелить какой птицы, чтоб было чем на праздник разговеться». — «Ступай!» — говорит жена. Долго ходил он по́ лесу, не видал ни одной птицы; стал ворочаться домой и увидал — лежит человеческая голова, вся в червях. Взял он эту голову, положил в сумку и принес к жене. Она тотчас обмыла ее, очистила и положила в угол под образа. Ночью под самый праздник засветили они перед иконами восковую свечу и зачали Богу молиться, а как настало время быть заутрене, подошел купеческой сын к жене и говорит: «Христос воскресе!» Жена отвечает: «Воистинну воскресе!» И голова отвечает: «Воистинну воскресе!» Говорит он и в другой, и в третий раз: «Христос воскресе!» — и отвечает ему голова: «Воистинну воскресе!» Смотрит он со страхом и трепетом: оборотилась голова седым старцем. И говорит ему старец: «Будь ты моим меньшим братом; приезжай ко мне завтра, я пришлю за тобой крылатаго коня». Сказал и исчез.

На другой день стоит перед хижиной крылатый конь. «Это брат за мной прислал», — говорит купеческой сын, сел на коня и пустился в дорогу. Приехал, и встречает его старец. «Гуляй у меня по всем садам, — сказал он, — ходи по всем горницам; только не ходи в эту, что печатью запечатана». Вот купеческой сын ходил-гулял по всем садам, по всем горницам; подошел наконец к той, что печатью запечатана, и не вытерпел: «Дай посмотрю, что там такое!» Отворил дверь и вошел; смотрит — стоят два котла кипучие; заглянул в один, а в котле сидит отец его и бьется оттуда выпрыгнуть; схватил его сын за бороду и стал вытаскивать, но сколько ни силился, не мог вытащить; только борода в руках осталась. Заглянул в другой котел, а там мать его мучится. Жалко ему стало, схватил ее за косу и давай тащить; но опять сколько ни силился, ничего не сделал; только коса в руках осталась. И узнал он тогда, что это не старец, а сам Господь назвал его меньшим братом. Воротился он к нему, пал к стопам и молил о прощении, что нарушил заповедь и побывал в запретной комнате. Господь простил его и отпустил назад, на крылатом коне. Воротился домой купеческой сын, а жена и говорит ему: «Что так долго гостил у брата?» — «Как долго! всего одни сутки пробыл». — «Не одни сутки, а целых три года!» С тех пор они еще милосерднее стали к нищей братии.

c) В одном селе жил мужик, у него был сын — доброй да набожной. Раз отпросился он у отца и отправился на богомолье. Шел-шел и пришел к избушке, а в той избушке стоит старичек на коленях и Богу молится. Усмотрел его старец и спрашивает: «Кто ты таков и куда путь держишь?» — «Крестьянской сын, иду на богомолье». — «Иди сюда, давай вместе молиться». Стали они рядом перед святою иконою и долго-долго молились Богу. Окончили молитву; старец и говорит: «Давай теперь побратаемся». Побратались они; распрощались и пошли всякой своею дорогою.

Только воротился крестьянской сын домой, отец вздумал женить его; сосватал невесту и велит под венец идти. «Батюшка, — говорит крестьянской сын, позволь мне весь век свой Богу служить; я жениться не хочу». Отец и слышать того не хочет: ступай, да и ступай под венец. Вот он подумал-подумал и ушел из родительскаго дому. Идет путем-дорогою, а навстречу ему тот самой старец, с которым он побратался. Взял его за руку и привел к себе в сад. И показалось крестьянскому сыну, что побыл он здесь только три минуточки; а был он в саду не три минуточки, а триста годов. Как воротился в свое село, смотрит — и церковь уже не та, и люди другие. Стал спрашивать у священника: где же прежняя церковь и где такие-то люди? «Этого я не запомню», — говорит священник. — «Где же та невеста, от которой жених из-под венца ушел?» Справился священник по книгам и сказывает: «Это уж давным давно было, назад тому триста лет». Потом расспросил он крестьянскаго сына, кто он таков и откуда явился; а как узнал обо всем, велел причетникам обедню служить: «Это, — говорит, — меньшой брат Христов!» Стала обедня отходить, начал крестьянский сын умаляться; окончилась обедня — и его не стало.

(Записана в Зубцовском уезде Тверской губернии).

В приведенных нами легендах особенно любопытны указания на те мучения, которые ожидают грешников за гробом. Эти народные поверья запечатлены отчасти тем же вещественным характером, который так ярко отразился в лубочных картинах, изображающих страшный суд и смерть грешника. Неразвитый ум и огрубелое чувство простолюдина не в силах представить себе, чтобы муки душевные могли быть нестерпимее телесных, и он убежден, что за тяжкие грехи посадят его в котел с кипящей смолой, повесят за язык, ребро или за́ ногу, станут мучить на огненном ложе (см. № 27 «Кумова кровать»), бить раскаленными железными прутьями; верит, что клеветник и лгун будут по смерти лизать горячую сковороду, что на опойцах черти станут возить дрова и воду (см. № 29 «Горькой пьяница»), что любодейницу будут сосать лютые змеи (см. стих о грешной матери — в собрании Киреевского, в Чтен. Общ. Ист. и Др. Росс, год 3-й, № 9, стр. 212—213). Поселяне рассказывают, что во время обмирания (летаргического сна) душа человека, руководимая Николаем-угодником, странствует на том свете по аду и раю, видит там своих родных и знакомых, обреченных на муку и страдание или блаженствующих в райских садах. Обмиравшая душа может передавать повесть своего странствия в назидание живущим; запрещается ей сказывать только три какие-то таинственные слова. Г-н Кулиш собрал в одно целое несколько таких рассказов о хождении души по тому свету, — рассказов, исполненных поэтических образов и некоторыми своими подробностями приближающихся к напечатанным нами легендам (Записки о Южной Руси, т. I, с. 306—308):